Алексеева О.В. (г.Санкт-Петербург)
Ракульская роспись. Новые материалы Впервые центр народной росписи на реке Ракулке (приток Северной Двины) был открыт в 1959 г. экспедицией Загорского музея–заповедника. Из материалов, полученных тогда, известно, что с середины ХIX в. и до 30-х гг. ХХ столетия росписью занималась семья Витязевых. Тогда впервые были установлены шесть имен мастеров – членов этой семьи. Тот факт, что никто в округе, кроме Витязевых, росписью не занимался, позволил О.В.Кругловой предположить, что эта династия является семьей старообрядцев, «которая скрываясь от гонений, была вынуждена переместиться … в более безопасные места, где вместо переписки и оформления книг занялась росписью бытовых вещей…» (прим.1). Рассматривая ракульскую роспись как один из трех самостоятельных видов северодвинской росписи с яркими стилистическими особенностями, наряду с борецкой и пермогорской, О.В.Круглова обращает внимание на черты, свидетельствующие о единых древних корнях, лежащих в основе народных росписей Северной Двины. Кроме книжной миниатюры — это древнерусская монументальная живопись и иконопись (прим. 2).
Собрания ракульской росписи входят в состав различных музейных коллекций. Последующие экспедиции не только сформировали ядро собраний, но и расширили сведения об ареале бытования и пополнили список мастеров. Однако, подробный анализ этого материала, кроме упомянутых выше наблюдений, не нашел отражения в научной литературе. Неопубликованной остается и сейчас работа Н.В.Тарановской «Художественные центры росписи по дереву на притоках Северной Двины», где одна из глав посвящена ракульской росписи. В ней исследователь указывает новые имена мастеров семьи Витязевых, ставит и пытается ответить на вопросы: «Когда возникла
ракульская роспись? Что было здесь до середины XIX в.?»
В настоящее время увеличившиеся музейные коллекции и привлечение нового материала дают возможность заново пересмотреть известные факты и восстановить более подробную картину развития ракульской росписи.
Понятие ракульской росписи связывается в искусствоведении с определенной живописно–графической стилистикой. «Желтофонная» роспись на лицевой стороне корневой прялки имеет трехъярусную композицию с пышной извивающейся ветвью, вырастающей из треугольника, под ней – в фигурной рамке – изображение птицы. На ножке, как правило, — цветок тюльпан.
Выше описанные признаки традиционного понятия ракульской росписи свойственны подавляющему количеству памятников. И, если согласиться с мнением О.В.Кругловой и предположить, что росписью занималась только семья Витязевых, можно сделать вывод о том, что уже сформировавшаяся стилистика наблюдается в творчестве Витязевых со второго поколения известных мастеров. Как правило, художники, не подписывали и не датировали вещи. Но установленное авторство Дмитрия Федоровича Витязева – старейшего из ранее известных мастеров – и его сына Якова Дмитриевича Витязева (1878–1950) – редкие исключения. Работы последнего известны в музейных собраниях (прим. 3), что дало основание О.В.Кругловой охарактеризовать его творчество (прим. 4).
Известно, что в последнее десятилетие до затухания промысла росписью занималась жена Якова Дмитриевича и две его сестры (прим. 5). В это время в росписи наблюдается та же традиционная композиция, активно используются анилиновые краски, колорит приобретает яркость, но теряет гармонию, как справедливо замечают исследователи. По сведениям Н.В.Тарановской, к тому же поколению мастеров можно отнести и брата Якова Дмитриевича – Степана (1876–1937), он числится «кустарем по дереву», а также его жену (прим. 6). Таким образом, если музейные собрания и не дают четкие атрибуции авторства в большинстве случаев, то, по крайней мере, складывается общая картина, отражающая творчество Витязевых со второго поколения известных мастеров, т.е. приблизительно с 1890-х годов (если ориентироваться на известные годы жизни сыновей Д.Ф.Витязева). Прялки в это время расписывались уже в сложившейся традиционной манере по выработанным канонам.
Рис.1. Фрагмент росписи прялки. Вторая половина XIX в. Д.Ф.Витязев(?)
Рис.2. Прялка. Середина XIX в. Г.Овсянников
О первом поколении мастеров этой большой, художественно одаренной семьи сведений еще меньше. Но, вероятно, с ними можно связать период становления художественной традиции ракульского промысла. Известно, что Дмитрий Федорович Витязев имел младшего брата Степана Федоровича (1851–1926) (прим. 7), но уверенности в том, что он тоже был «кустарем по дереву» нет, хотя есть сведения, что его (Дмитрия Федоровича) жена Авдотья Лупентьевна работала вместе с мужем (прим. 8). Однако, позже авторство приписываемой ей прялки (прим. 9) ставилось под сомнение самой О.В.Кругловой.
Из всего исследованного нами материала, только известная набируха имеет авторство Д.Ф.Витязева (прим. 10). Этот памятник, датируемый Кругловой серединой ХIХ в. (прим. 11), расписан профессионально и тонко. Элементы декора – фантастические птицы и растения–цветы легко вплетаются в ленту сложного орнамента, черные линии контура точны и уверенны, палитра сдержанна и гармонична. Бесспорно – это рука уже зрелого мастера, прекрасного тонкого орнаменталиста – графика. Вместе с тем, замечание О.В.Кругловой о том, что «аналогий этой росписи нет», можно опровергнуть.
В собрании Государственного Русского музея (ГРМ) есть интересный образец прялки (прим. 12), ракульское происхождение которой очевидно. Композиция росписи никогда ранее не встречаемая: лопасть лицевой стороны делится на два яруса горизонтальной полосой посередине. Наверху – два S-образных мотива обращены друг к другу. Всю нижнюю часть лицевой лопасти занимает цветочная розетка с острыми лепестками и черными тонкими усиками между ними. На оборотной стороне – сложная композиция из элементов фантастических и абстрактных мотивов: цветов, веероподобных сегментов, расчерченный треугольник–горка с завитками, изображения птиц; на ножке – изображение розетки в круглой рамке с тройными травками–усиками между фестонами. Очевидно это один из старейших ракульских памятников в музейных собраниях. Как общий графический акцент росписи, так и отдельные элементы, — цветок–розетка, изображения птиц – идентичны росписи на набирухе из Сергиева Посада. С большой долей вероятности, эту прялку можно приписать тому же автору – Дм.Ф.Витязеву.
В собрании Архангельского музейного объединения есть также уникальный образец прялки (прим. 13), привезенный экспедицией 1985 г. из Верхнетоемского района. Форма традиционна. На лицевой стороне лопасть украшает большой сложный цветок–ветка с симметричными листьями и лепестками. На обороте – изображение вырастающего из горки–треугольника цветка–трилистника с «глазом» — сердцевиной и травками–усиками, с птицами по углам. Как в предыдущем примере, в росписи доминирует тонкая графичность. Эта прялка также близка двум рассмотренным выше образцам, связываемым с рукой Дм.Ф.Витязева, но отнести и ее к творчеству этого художника возможно с большей осторожностью, так как в музейных документах имеется запись о «предполагаемом авторе» – Савасьяновой Опросиньи (родилась на Ракулке, д.Горка).
Фамилия, отличная от известной семьи, не исключает с ней родственной связи – женщина могла выйти замуж и иметь другую фамилию, как, например, в случае с Анной Дмитриевной Афанасовой – дочерью Дм.Ф.Витязева. Из сведений, полученных экспедицией Вологодского государственного историко–архитектурного и художественного музея–заповедника (ВГИАХМЗ) на Ракулку, известно также, что в д.Череминенская прялки делали мужчины, а расписывали Марфа Анискина и Марфа Гладких (прим. 14). Эти женщины также могли иметь родственное отношение к семье Витязевых, но возможно также, что родственной связи не существовало. Тогда это не менее ценные факты, свидетельствующие о том, что росписью в Ракулке занимались не только Витязевы.
В коллекции ГРМ есть прялка (прим. 15), принадлежность которой к ракульскому центру не вызывает сомнений, ее автором значится Григорий Овсянников. В отличие от рассмотренных выше примеров, можно сказать, что у мастера нет той свободы и тонкости рисунка, как у Дм.Ф.Витязева. Григорий Овсянников родился в 1820 г. и умер в 1900-х гг. (прим. 16), он старше Дм.Ф.Витязева на 25 лет и его творчество приходится на период становления ракульской изобразительной традиции, когда еще не найден оптимальный вариант художественного канона в растительной орнаментике и, который до настоящего времени связывался только с Витязевыми.
К этому периоду следует отнести прялки из разных коллекций, где ветви огибают круглую фестончатую розетку, как бы в поиске знаменитого позже изгиба ракульской ветки, в композицию вводятся полукруглые окошки с цветами или листья–сердечки на длинных стеблях, раскрытые веером, как хвост птицы, или вместо птицы – розетка, как на пермогорских сундуках, в многоуступчатой рамке. В основном, эти памятники графичны, и принципиальная разница в стилистике с соседними северодвинскими центрами росписи, которая очевидна на поздних образцах, здесь не кажется такой явной. Они находят свои точки соприкосновения не столько в перекличке отдельных мотивов, а скорее указывают на общие корни традиций.
Как в пермогорском, так и в ракульском центрах есть очень редко встречающиеся образцы, совмещающие на одном памятнике резьбу и роспись. Примеры таких пермогорских прялок известны в собрании Смоленского музея (прим. 17). О существовании подобных ракульских прялок писала Н.В.Тарановская, приводя примеры из собраний Государственного Исторического музея (ГИМ) и Российского Этнографического музея (РЭМ) (прим. 18). В качестве ракульского образца показателен памятник из РЭМ (инв. №3256-29), не упомянутый исследователем. Прялка относится к группе вещей, закупленной у известного черевковского скупщика Антонова в 1914 г.
Форма прялки – традиционно
ракульская. Лицевую сторону украшает резьба, объединяющая в единой композиции розетки, полосы–бордюры и абстрактные фигуры, напоминающие бабочку, и контурно нарисованные птички. На обороте – роспись преобладает, но композиционно несложна: в ромбе с многоуступчатыми сторонами вписаны птицы, повторяющиеся и на ножке; ниже, там, где позже на традиционных расписных прялках появится и будет закреплена традицией птица в рамке – резная сложная рамка с перечеркнутым прямоугольником в центре. Видимо, маленькие ракульские черные птички перешли в роспись первыми, как и разнообразные рамки – круглые и прямоугольные – следы трехгранновыемчатых резных розеток и бордюров.
Сохранившиеся фрагменты желтого фона свидетельствуют о том, что, возможно, на ранних переходных памятниках с резьбой и росписью уже вводился желтый цвет. Его естественность и неактивность позволяют предположить здесь также эксперименты с использованием яичного желтка как красителя (прим. 19). Фигурные ножки ракульских прялок, в несколько отличных вариантах, чем пермогорских, несут печать связи с резными розетками. Это подтверждает гипотезу о существовании раньше традиции в изготовлении резных прялок, единой для этих двух центров. В качестве наиболее редкого и примера это иллюстрирует прялка из собрания РЭМ (инв. №2145-5). Она сочетает резьбу и роспись с узнаваемыми ракульскими элементами.
О периоде в истории промысла, когда существовала только резьба, свидетельствуют редкие сохранившиеся образцы. Один из них известен в Музее народного искусства (прим. 20). К этой группе Н.В.Тарановская относит прялку неизвестного происхождения из собрания ГРМ (прим. 21). К этому же кругу, объединяющему только резные памятники, относится и редкий экземпляр из РЭМ (инв. №3256-42), поступивший от Антонова в 1914 г. Памятник наглядно демонстрирует в резьбе появившиеся на переходной стадии в росписи, но утраченные позже S-образные, лировидные и сердцевидные мотивы (например, на прялке с резьбой и росписью из той же коллекции РЭМ [инв. №3556-12]), а также сохранившиеся до угасания промысла сложные рамки.
Рис.3. Прялка. Ракулка. Вторая половина XIX в.
Постепенность перехода от резьбы к росписи в ракульском центре и закономерность этого процесса ставят под сомнение гипотезу О.В.Кругловой, связывавшую возникновение и существование ракульской росписи с появлением здесь семьи Витязевых. И если фамилия Витязевых в ближайшей ракульской округе и не встречается, то для окрестностей Красноборска, она не является чужеродной. В Красноборском собрании Пушкинского дома, например, хранятся дневники XIX в. крестьянина Витязева, уроженца Красноборской земли, чей род прослеживается с XVI в.(прим. 22).
Хотя сама принадлежность ракульских художников Витязевых к старообрядчеству как к среде, хранившей орнаментальную графическую традицию, кажется нам вероятной. В селе Черевково влияние старообрядчества было очень сильным и прослеживается на протяжении нескольких веков.
О самосожжениях в Череповской (так называлась Черевковская волость в XVII–XVIII вв.) 300 раскольников в 1688–1689 гг. писал в своем знаменитом «Розыске о раскольничей Брынской вере…» Димитрий Митрополит Ростовский (прим. 23).
Старообрядческая молельня на реке Тядеме и ее отделение, называемое Скитом, находящееся в 30-ти км от Черевкова существовали еще в XX в. Мастеру–иконописцу из этого Черевковского скита приписывает авторство росписи уникальной прялки ракульской формы из РЭМ Н.В.Тарановская (прим. 24).
Кроме Черевковского скита, в интересующее нас время могли еще сохраняться традиции крупного центра переписки книг в Завальских лесах. Старообрядческое общежительство там имело большое влияние на весь Двинский край. «Завалом» называли место в лесу, расположенное «в 30-ти верстах» от Черевкова. Здесь в XVIII в. были погребены Герасим Вощиков, уроженец Архангельской губернии, и Матфей, в иночестве Макарий, уроженец Ярославской губернии, почитавшиеся среди раскольников святыми. Завальские скиты сгорели в 30–е гг. XIX столетия, но известно, что еще в начале XX в. Завал был местом паломничества и поклонения. И, возможно, не изжиты были еще его традиции как центра переписки книг: «Герасим любил писать книги и написал немало псалтырей, часовников, и святцев… и даже Пролога» (прим. 25).
Редкие известные факты о сохранившихся памятниках с народной росписью с Ракулки ранее ХIХ в. не дают представления о характере развития традиционных изобразительных форм в изучаемой местности. Отдельного, более внимательного рассмотрения заслуживают данные о развитии в районе Черевкова золотошвейного и красильного производств.
В музеях Санкт–Петербурга (прим. 26), Архангельска (прим. 27), Вологды находятся коллекции золотошвейных головных уборов из Сольвычегодского уезда, датируемые XVIII–XIX вв. Их украшают рокайльные мотивы, элементы архаики, а также смешанные варианты, которые находят аналогии на редких образцах ранних резных ракульких прялок и среди мотивов живописного декора на ранних расписных памятниках (прим. 28).
Известно также, что Красноборск на протяжении долгого времени славился торговлей «красильным» товаром: например, в 1847 г. из имеющихся в городе 83-х лавок — 32 специализировались на сбыте именно этого вида товара, в том числе местного производства (прим. 29). Сохранились свидетельства о давнем существовании этого вида народного искусства в Ракульской волости. Еще в 1791 г. П.И.Челищев, путешествуя по Северу, побывал на Ракулке и посетил «… дом крестьянина Данилы Радионова (который разными красками для распродажи в деревнях крестьянским женам и девкам набивает платки и полотны и на печатание или набойку их деревянные доски режет сам…» (прим. 30).
Очевидно что, в « орнаментальную перекличку» различных видов народного искусства исследуемого региона можно включить и набойные доски РЭМ, поступившие в музей в начале ХХ в. от черевковского скупщика Антонова в составе нескольких коллекций (прим. 31). Среди них есть памятники с отмеченным подобием орнаментальных мотивов на прялках: пышной изгибающейся ветвью, резными контурными птичками и бордюрами.
Таким образом, выявленные новые имена ракульских мастеров и обнаруженные памятники, относящиеся к раннему периоду развития промысла, свидетельствуют о сложном взаимовлиянии с другими видами народного искусства и обогащают общую картину становления ракульской изобразительной традиции во второй половине ХIХ в., которая ранее связывалась только с появлением здесь семьи Витязевых.
1. Круглова О.В. Народная роспись Северной Двины. М., 1987. С.23.
2. Там же. С.23, 27.
3. Сергиево–Посадский государственный историко–художественный музей–заповедник (СПГИХМЗ), инв. № 3900д, 3911д. Воспроизведение: Круглова О.В. Народная роспись Северной Двины. Ил.115–120. Государственный Русский музей (ГРМ), Р-2996.
4. Круглова О.В. Народная роспись Северной Двины. С.25.
5. Там же.
6. Тарановская Н.В. Художественные центры росписи на притоках Северной Двины. 1983. (Рукопись). С.5. Хранится в архиве Отдела народного искусства Государственного Русского музея (ОНИ ГРМ).
7. Там же.
8. Круглова О.В. Народная роспись Северной Двины. С.25.
9. СПГИХМЗ, инв. №3913 д. О.В.Круглова в 1971 г. публикует эту прялку как расписанную Витязевой Авдотьей Лупентьевной без сомнений: Круглова О.В. Русские прялки. Чехов, 1971. С.45.
10. СПГИХМЗ, инв. №3919д.
11. Круглова О.В. Народная роспись Северной Двины. Ил.112–114.
12. ГРМ, Р-3220.
13. Государственное музейное объединение (ГМО) "Художественная культура Русского Севера", инв. №10017/1210.
14. Архив Вологодского государственного музея-заповедника (ВГМЗ), дело №1571. Отчет об экспедиции ВГМЗ в Красноборский и Верхне–Тоемский районы Архангельской области в 1989 г. (Участвовали А.А. Глебова и Л. М. Харлапенкова).
15. ГРМ, Р-2227.
16. Сведения получены экспедицией ГРМ 1960 г. в Архангельскую обл. (М.Н. Каменская и Н.В.Тарановская).
17. Смоленский государственный музей-заповедник (СГМЗ), инв. СОМ 798. Воспроизведение: Русское народное резное и расписное дерево в собрании Смоленского государственного объединенного исторического и архитектурно-художественного музея-заповедника. М., 1985. С.70–71, кат.40.
18. Тарановская Н.В. Художественные центры росписи на притоках Северной Двины. С.8.
19. На более поздних образцах это подтверждено химико-технологической экспертизой. Урюпина М.Д. О некоторых технико–технологических особенностях росписи по дереву предметов крестьянского обихода на Северной Двине // Народное искусство. Исследования и материалы. СПб., 1995. С.48.
20. Василенко В.М. Избранные труды о народном творчестве X–XX вв. М., 1974. Ил. 19, лев. Эта вологодская прялка датируется первой половиной XIX в. Попова О.С. датирует ее концом XVIII – началом XIX вв.: Попова О.С. Русское народное искусство. М., 1972. Ил.22.
21. ГРМ, Д-633.
22. Борисов Н.П. О чем поведал «летописец» // Земля Красноборская. Архангельск, 1991. С.45–48.
23. Димитрий митрополит Ростовский и Ярославский. Розыск о раскольнической брынской вере, о учении их, о делах их и изъявление, яко вера их неправа, учение их душевредно и дела их не богоугодны. М., 1855. С.584–585.
24. Тарановская Н.В. Редкий сюжет в народной росписи северодвинского типа // Из истории собирания и изучения произведений народного искусства. Л., 1991. С.31–33.
25. Из материалов Миссионерского съезда в с.Черевково 2–4 июля 1903 г. // Великоустюгский филиал Архива Вологодской области, ф.265, оп.1, ед.хр.212, л.55, 63–64.
26. ГРМ, В-8614, В-8622, В-8437.
27. Головные уборы Русского Севера в собрании ГМО "Художественная культура Русского Севера". Каталог. Архангельск, 1999. С.7-8. Кат. №№ 19, 134, 142, 143, 144, 147.
28. Молотова Л.Н. Об одной группе вологодских головных уборов // Музей народного искусства и художественные промыслы. М., 1972. Вып.5. С. 289, 293.
29. Вологодские губернские ведомости, 1847, №47. Неофициальная часть. С.477.
30. Челищев П.И. Путешествие по Северу России в 1791 г. СПб., 1886. С.149.
31. Коллекции РЭМ, № 1703, 1704, 2142.
Рябининские чтения-2007: Материалы научной конференции по изучению народной культуры Русского Севера
Музей-заповедник «Кижи». Петрозаводск. 2007. 497 с.
Сайт музея "Кижи"
Вход
Зарегистрироваться
Наверх
