Цитата
Первым серьезным «копателем» Киева был М. Каргер (1903–1976), археолог и историк архитектуры. К сожалению, при обращении к трудам Каргера, в целом до сих пор сохраняющим научную ценность, необходимо иметь в виду «руководящую роль КПСС», то есть прямое руководство историческими науками, не исключая археологию, из Политбюро, а во времена раскопок Каргера ― еще и из сталинского кабинета.
Один из крупнейших советских историков и археологов, академик, директор Института истории и секретарь Отделения истории АН СССР, кавалер двух орденов Ленина и лауреат двух Сталинских премий Б. Рыбаков (1908–2001) сам немало покопался в украинской земле, но раскопками непосредственно на территории Киева вроде бы не занимался. Это однако не помешало ему сделать одно из самых сенсационных открытий в киевской археологии ― так называемый «город Кия». Ну совсем как Леверье, открывший Нептун «на кончике пера». Есть, правда, небольшая разница. Существование Нептуна вскоре было подтверждено астрономом Галле и в наше время сомнению не подлежит. На подтверждение существования «города Кия» немало трудов положили киевские археологи, в первую очередь ученик Бориса Александровича П. Толочко, но не в пример Нептуну «город Кия» так и остался околонаучной сенсацией, а сам «князь Кий» ― летописным мифом.
С именем Толочко, академика Украинской академии наук, заведующего отделом археологии Киева Института археологии Академии наук Украины, а впоследствии и директора этого института связана в основном вся археологическая деятельность в Киеве 70‑х и 80‑х годов прошлого века. П. Толочко ― самый большой авторитет в киевской археологии советских времен, а в настоящее время, пожалуй, и главный историк Украины. Крупная и неоднозначная фигура Петра Петровича безусловно достойна отдельных монографий, а его активная общественная и публицистическая деятельность в наши дни по противодействию националистическим и даже шовинистическим тенденциям в современной Украине, может быть, в исторической перспективе будет оценена не ниже его научных результатов в киевской археологии. Но, тем не менее, здесь нас интересуют именно последние. Притом не забывая все о той же «руководящей роли КПСС» и академической иерархии, так как директор советского академического института, конечно же, не мог не следовать текущим идеологическим установкам и не поддерживать основополагающие концепции академического руководства.
В настоящее время национальная украинская археология вроде бы освободилась от советских идеологических пут, но зато оказалась стреноженной, едва ли не еще больше, национализмом и русофобией, вольготно процветающими на «самостийной». Лишь немногие ученые смогли противостоять политической моде и идеологическому давлению, оставаясь верными общечеловеческой этике. Тем интереснее и важнее в плане интересующего нас вопроса, археологии Киева, публикации руководителя Подольской археологической экспедиции Института археологии Национальной академии наук Украины М. Сагайдака и старшего научного сотрудника Херсонского областного краеведческого музея М. Подгайного, к которым мы будем обращаться.
Не находиться под идеологическим прессом в исторических оценках археологических данных в советские времена можно было только вне СССР, а в постсоветские в отношении древностей Киева ― вне Украины. Поэтому мы особенно внимательно прислушаемся к мнению зарубежных, но не украинских историков и археологов, в сферу интересов которых попадала Киевская Русь и ее столица. Вопросам археологии Киева посвящены публикации профессора Мюнстерского университета в Германии Э. Мюле (E. Mühle), профессора Берлинского университета Гумбольдта в Германии Ю. Кальмера (J. Callmer) и профессора Центра истории и цивилизации Византии в Коллеж де Франс во Франции К. Цукермана (C. Zuckerman). Следует также упомянуть известного американского нумизмата, авторитетнейшего ученого в области обращения древних монет Т. Нунана (T. Noonan).
И в России, и в Украине, и далеко за их пределами, в частности, в Израиле с развалом СССР и падением идеологических оков в распутывание древней истории Киева включились исследователи-любители разной степени профессионализма, и вряд ли было бы разумным просто отмахнуться от их дилетантских изысканий. Иногда и в массе песка, а то и грязи, несомых бурными потоками любительских фантазий, нет-нет да блеснет крупица золота.
Пересказывать и анализировать результаты исследований многочисленных археологических экспедиций далеко выходит за пределы возможностей дилетанта-расследователя и вряд ли отвечает интересам любителей-читателей. К счастью, всесторонний и, на мой взгляд, объективный обзор и анализ публикаций на эту тему сделал и представил во вполне удобоваримой форме профессор Э. Мюле [6], и мы с благодарностью воспользуемся его результатами, взяв их за основу и дополнив выводами других зарубежных археологов. Тогда на долю автора останутся только частные комментарии по ходу дела.
Согласно тексту ПВЛ, изначальный Киев располагался «на горе». Безоговорочно веря летописям, археологи свои изыскания истоков города сосредоточили на приднепровских киевских горах: Замковой (Киселевке), Старокиевской (Андреевской) и Лысой (Юрковице). В таком порядке мы в них и «покопаемся».
Поселение на Замковой горе М. Каргер отнес к VIII–Х векам и называл городищем, хотя в его отчете о раскопках какие-либо данные об укреплениях отсутствуют. П. Толочко выделил на Замковой горе два культурных слоя: верхний IX–X веков и нижний, который сначала датировал VI–VIII веками, но потом вдруг передвинул его возникновение на V век, хотя лишь незначительная часть найденной там керамики принадлежит VI–VII, а преобладающее число фрагментов относится к VII–VIII векам. На основании таких никак не обоснованных передатировок нижнего слоя Толочко посчитал Замковую гору древнейшим ядром города. Трудно отделаться от впечатления, что скоропалительные «исправления» дат ему понадобились для археологического обоснования «города Кия», который, как мы помним, должен был, по мнению Б. Рыбакова ― прямого академического начальника Толочко, ― возникнуть на рубеже V и VI веков «при императоре Анастасии».
Ну да бог с ними, с Кием и Рыбаковым, а что же верхний слой? Для него обнаруженные материалы интерпретируются как «принадлежавшие преимущественно бедному населению, которое занималось земледелием, охотой и рыболовством». Прямо скажем, не слишком городские занятия. Несмотря на это П. Толочко делает вывод о наличии в поселении зажиточных жителей на основании… одного клада с херсонесскими монетами и дирхемом 943 года. В том же духе одна-единственная литейная форма служит у него доказательством существования целой ювелирной мастерской. Понятно, что Э. Мюле не принимает определение Толочко поселения IX–Х веков на Замковой горе как «довольно развитого», «центральной части феодального города», в котором якобы жили представители киевской верхушки.
Однако на самом деле и липовые датировки, и чересчур смелые экстраполяции Толочко интересны только для оценки методов работы украинских археологов, но не возраста Киева, поскольку между древним слоем и слоем IX–X веков отмечен отчетливый стерильный слой глины. То есть для Замковой горы не выполняется условие непрерывности заселения. Если стольный Киев начинался с поселения на Замковой горе, то начинался он не ранее IX века, а городом стал и того позже.
На Старокиевской горе исследованное М. Каргером языческое капище было датировано VIII–Х веками. П. Толочко, поначалу согласившись с Каргером, позже сдвинул время появления капища к VI–VII векам. Снова видим характерное произвольное старение датировок (на два века!). Цель все та же: новые даты дают возможность Толочко признать капище Старокиевской горы культово-религиозным центром другого «изобретения» Б. Рыбакова ― «полянского союза племен». Однако, по мнению Э. Мюле, находки в раскопе капища — остатки печи, фрагменты лепной керамики и глиняное пряслице — никак не дают оснований для этого. В любом случае, для определения возраста города нужен не столько культовый, сколько урбанистический центр.
Городской центр древнего Киева ПВЛ (в статье 945 года) локализует в северо-западном углу Старокиевской горы. Действительно здесь обнаружены остатки небольшой древней крепости площадью около двух гектаров, которая тоже претендовала на право называться «городом Кия». Уже Каргером было доказано наличие рва вокруг крепости, однако решающий вопрос о времени его возникновения так и остался невыясненным. Во рву обнаружены фрагменты лепной керамики VIII–Х веков, но киевский археолог С. Килиевич по этим фрагментам почему-то датировала ров VII веком. Школа Толочко?
Внутри крепости найдены четыре жилые постройки, с которыми та же самая история: Каргер датировал их по фрагментам лепной керамики VIII–Х, Килиевич по тем же фрагментам — VII–IX, а Толочко — даже VII–VIII веками. Прямо-таки соцсоревнование по старению крепости в соответствии с соцобязательствами Б. Рыбакова! Еще одно жилище, в котором обнаружена печь с хорошо сохранившейся керамикой типа корчак, Толочко относит к V–VI векам, а Мюле считает, что в остатках этой постройки имеется единственная находка, возможно, восходящая к VI–VII векам. Для П. Толочко эта единственная к тому же сомнительная находка вкупе с несколькими случайными вещами, которые вообще не имеют отношения к району крепости, служит решающим аргументом в пользу того, что Старокиевская гора была непрерывно заселена с V–VI веков. Вновь откровенные натяжки, служащие основой для последующей фальсификации. Средства оправдываются целью, даже двумя. Во-первых, стремлением к удревлению «матери градам русским». Этим занимались советские украинские археологи, этим с еще большим энтузиазмом занимаются современные украинские историки. Во-вторых, необходимостью обоснования концепций Б. Рыбакова, не подлежавших сомнению в СССР и прочно закрепившихся на знаменах «незалежной» украинской истории. По этому поводу даже Э. Мюле не смог удержаться от едкой реплики: «Это скромное археологическое свидетельство [жилая постройка с печью внутри крепости – В.Е.] подтверждает, по мнению киевских археологов, верность высказанного в 1960‑х годах акад. Б.А. Рыбаковым мнения, что летописная легенда об основании Киева отражает реальный исторический процесс и что легендарный Кий был “крупной исторической фигурой” рубежа V–VI веков».
На Старокиевской горе рядом с крепостью раскопан древний могильник, отдельные находки в котором, относящиеся к X веку, позволяют судить о связях местного населения со Скандинавией и империей франков. М. Каргер, опираясь на них, также делал вывод о тесных связях обитателей Киевщины тех времен с Халифатом. Вспомним, в полном согласии с этим выводом Каргера именно с Х века имя Куяба появляется у арабских географов. Все это однако ничуть не мешает Толочко видеть в найденных в могильнике предметах восточного происхождения доказательство существования «международной западно-восточной торговли через Киев уже в VIII–IX веках». С чего бы? Не с того ли, что так надо? Если Киев IX века ― малюсенькая крепостишка размером меньше двух футбольных полей без постоянного населения, то как он мог в таком непрезентабельном виде оказаться центром «межплеменного полянского союза», а затем и столицей огромного могущественного государства, якобы созданного Вещим Олегом? То-то и оно! «Надо, Федя, надо»…
Могильник на Старокиевской горе преподнес археологам интересный сюрприз. Он перестал выполнять свои функции кладбища где-то в конце X века, но сюрприз не в этом. Прекращение функционирования могильника имеет вполне логичное объяснение. Как только на Старокиевской горе не в тенденциозных умозрительных построениях украинских историков, а в реальности появился настоящий средневековый город, он немедленно выплеснулся за ров древней слишком тесной для него крепостишки, а естественно ограниченный с двух сторон склонами горы, мог расширяться только на территорию могильника. Археологам давно известен этот город, он даже имеет собственное название ― «город Владимира» ― по времени возникновения в правление Владимира I как раз в конце X столетия. Вероятно не случайно начало распространения города на могильник совпадает с крещением Руси, давшем Владимиру «этическое обоснование» уничтожения новой застройкой старого языческого кладбища. По свидетельству Константина Багрянородного, уже в середине X века, то есть когда могильник еще функционировал, из Киева в Константинополь ходили торговые караваны руси. Так вот, сюрприз могильника Старокиевской горы заключается в том, что в его захоронениях напрочь отсутствуют предметы византийского происхождения. Стало быть, либо император врал не хуже ПВЛ, либо… столица руси первой половины X столетия, то есть Самват Багрянородного, не имеет никакого отношения к крепостце на Старокиевской горе. Что ж, такое вполне возможно.
На третьей киевской горе, Лысой, археологам известно еще одно поселение со своим могильником и, предположительно, укреплением. М. Каргером оно датировалось IX–X веками, а П. Толочко и тут «в своем стиле» относит самые старые погребения могильника Лысой горы к VIII веку. Российский археолог Г. Лебедев, соглашаясь с Каргером относительно времени жизни поселения, высказывает любопытное предположение [7], что это была крепость, построенная Вещим Олегом, она же Самват Константина Багрянородного. М. Подгайный тоже связывает появление поселения и могильника на Лысой горе с захватом Киева Вещим Олегом, но указывает, ссылаясь на западных археологов, что они возникают одновременно только в самом начале X века и, следовательно, позже времени летописного Олега [8]. Со своей стороны не хочу касаться персонально вещего князя ― личности, тем более мифические, для нас не релевантны, ― но предположение, что комплекс Лысой горы и был Самватом Багрянородного, то есть столицей полюдья «Славинии», мне представляется заслуживающим внимания. К сожалению, в общедоступной литературе слишком мало информации об археологических объектах Лысой горы, но время существования и расположение поселения с могильником над гаванью Киева неплохо соответствуют описанию Багрянородного.
Подол, низменная часть Киева у впадения в Днепр реки Почайны, широкое устье которой издревле служило торговым портом города, привлек внимание археологов относительно недавно. ПВЛ нас заверяет, что до середины X века люди на Подоле не селились, поэтому искать там истоки Киева археологи, традиционно безоговорочно верившие летописям, считали бессмысленным. Когда же у них руки (с лопатами) наконец дошли до Подола, выяснилось, что ПВЛ в очередной раз бессовестно всех обманула. На Подоле мощный культурный слой уходит в глубину до рубежа IX и X веков (древнейшая дендродата для постройки в районе Житного рынка ― 887 год). Э. Мюле так обобщает результаты работы Подольской экспедиции М. Сагайдака: «Подол первой половины Х в. был значительным торговым и ремесленным районом с развитой застройкой и сложившейся уличной системой». Но… в спор с Мюле и, тем самым, своим коллегой Сагайдаком вновь вступает П. Толочко. Основываясь на давних случайных находках отдельных вещей (одна византийская монета 537 года и керамика, отнесенная им самим к VII–VIII векам), он заселяет Подол уже в VI–VIII столетиях. (Кстати, на будущее полезно запомнить дату начала заселения Подола у Толочко ― VI век.) Не правда ли, знакомая картина: керамика в лучшем случае седьмого века, а Подол заселен уже в шестом! Между тем, канадский археолог В. Мезенцев ту же керамику датирует IX–X веками (то есть опять на целых два столетия позднее оценок Толочко!). К этому остается добавить, что одиночная потерянная кем-то на берегу монета никак не может быть свидетельством постоянного заселения всего Подола того времени. То есть мы видим еще одну неуклюжую попытку Толочко археологически подтвердить рыбаковский «город Кия». Не мытьем, так катаньем. Невзирая на ПВЛ, в которой Кий «сидел на горе». Видимо Толочко тоже не слишком-то верит ПВЛ. А вот Рыбакову верит. Понятно, по должности.
А что же все-таки говорят археологи, не обязанные по должности верить Б. Рыбакову и брать соцобязательства по археологическому обеспечению его теорий?
Подводя итоги анализу археологических находок на территории столицы Украины, шведский археолог Ю. Кальмер приходит к ошеломляющему выводу, что IX век ― «один из наименее интересных периодов в истории этой издревле заселенной местности», и относит начало самого раннего «урбанистического» этапа истории города только к 880‑м годам [9]. Практически совпадающее мнение высказывает французский профессор К. Цукерман: «…масштабные археологические раскопки… в Киеве, показали, что история города берет начало в конце IX в., а к середине X в. он превращается в важный городской центр». И наконец более развернутое, но столь же далеко отстоящее от концепций Рыбакова и их «подтверждений» украинскими археологами заключение немца Э. Мюле: «Картина, которая складывается в результате обозрения материалов исследований о киевском комплексе поселений последней четверти Х в., показывает ряд маленьких, топографически обособленных поселений… Политико-административная и культово-религиозная роль этому поселению как центру в VII–VIII вв. еще не принадлежала. Датировка решающих археологических комплексов — оборонительного рва и капища — остается до сих пор неясной. Не исключено, что оба они возникли только в течение IX века… Отчетливо зафиксированы… военно-политические функции города как центра в Х веке. В то время поселение [на Старокиевской горе – В.Е.] становится центром киевского конгломерата поселений… Подол… в середине Х в. со своими усадьбами, частоколами и улицами выступает уже как развитый район города с выраженным торгово-ремесленным характером. На Лысой горе в районе позднего Копырева конца поселение зафиксировано только в Х веке. Было ли поселение на Лысой горе укреплено, неясно».
Оппозиция всего мира украинской археологической школе столь одиозна, что признание этого факта пробивает себе дорогу даже на Украине. Один из пока немногочисленных примеров такого признания ― резюме публикаций В. Мезенцева, Э. Мюле и К. Цукермана херсонским краеведом М. Подгайным: «…создаётся впечатление, что украинские историки в вопросах трактовки раннего периода существования Древнерусского государства противостоят всему мировому научному сообществу. В качестве показательного примера можно сослаться на трогательное единство мнений американских и европейских ученых по вопросу о возрасте городища на Старокиевской горе. И те, и другие уличают киевских археологов в заведомо ложной датировке находок с целью искусственно завысить возраст Киева…».
Тем не менее, противостояние П. Толочко и его школы консолидированному мнению западных археологов продолжается. Увы, новых аргументов у Толочко нет, и это противостояние все больше становится похожим на спор глухих. Но все-таки выслушаем возражения Толочко [10]: «Если бы И. Каллмер, а вслед за ним и К. Цукерман потрудились изучить труды киевских археологов, то они бы увидели, что культурные слои Киева, датирующиеся VІІІ–ІХ вв., обнаружены на значительной площади, исчисляющейся десятками гектаров». Судя по результатам, Петр Петрович, потрудились. Это Вы не потрудились даже правильно написать фамилию и инициал Ю. Кальмера [11], не говоря уже об утруждении себя изучением его труда. Никто ведь не отрицает, что территория нынешнего Киева обитаема с незапамятных времен. И не посевные гектарами мерим. Город-то где? Однако послушаем Толочко дальше: «Дендродата одной из построек Подола ― 887 г. ― вовсе не является доказательством начала урбанистического этапа в истории Киева. Просто археологам посчастливилось обнаружить остатки одной из сохранившихся его ранних построек. Она стояла на культурном слое, который образовался в течение VІІІ–ІХ вв., содержал керамику, изготовленную на круге так называемого курганного типа, и лепную». Но Кальмер отнес начало урбанистического периода к концу IX века вовсе не по подольской дендродате 887 года, а на основании всестороннего анализа всех известных археологических находок. Между прочим, к их числу не относился некий «культурный слой, который образовался в течение VІІІ–ІХ вв.», на котором якобы стояла постройка, датированная 887 годом. Никто кроме Толочко такого слоя на Подоле не знает. Кстати, обратим внимание на «прогресс» во взглядах Петра Петровича: ранее он заселял Подол (мы запомнили эту дату!) с VI века. Но коллега Толочко М. Сагайдак, непосредственно раскапывавший Подол и нашедший ту постройку, однозначно говорит о начале регулярного заселения Подола только с рубежа IX–X веков. Между прочим, упомянутая Толочко керамика «курганного типа» датируется X–XIV веками и не может иметь отношения к выдуманным им культурным слоям VIII–IX, а тем более VI веков. Что же до гончарной и лепной керамики вообще, то если она и служит признаком чего-либо, то отнюдь не урбанизации (в деревне горшки нужны не меньше, чем в городе), а смешанного характера сельского населения на Подоле, скорее всего хазарского и славянского.
Что ж, приходится констатировать, что серьезных возражений европейским оппонентам у П. Толочко не нашлось. Поэтому предоставим последнее слово Б. Рыбакову. Будучи един в двух лицах ― искренне увлеченным историей человеком и академиком-секретарем Отделения истории Академии наук СССР ― Борис Александрович формулирует в одной и той же популярной статье «Кто основал Киев?» два противоречащих друг другу тезиса. Первый ― академика-секретаря и хранителя идеологических устоев: «Мы теперь [12] можем определить, что Киев начал играть свою историческую роль с момента своего возникновения; он возник как историческая необходимость полторы тысячи лет тому назад». Второй тезис ― ученого-историка, все же не имеющего морального права игнорировать археологически очевидное: «Обращаясь к данным археологии, следует отказаться от мысли, что археологические раскопки откроют нам классический средневековый город с кремлем и посадом, с торговыми площадями, ремесленными кварталами и несколькими линиями укреплений. Таким Киев станет в пору своего расцвета в X...XIII веках». То есть, если без экивоков, пассажи академика следует понимать так: полторы тысячи лет назад Киев возник как политическая необходимость для советского и партийного руководства УССР, преданно обслуживаемого передовой советской исторической наукой; а вот как историческая реальность он существует всего тысячу лет, лишь с X века. Так что, если не хотим верить европейским археологам, давайте поверим хотя бы Рыбакову.
Вход
Зарегистрироваться
Наверх
Ответить
Цитировать
