Роль женщин в процессах мирного взаимодействия казаков и горцев Северного Кавказа в ХVIII–XIX вв.Цыбульникова Анастасия Александровна,
старший преподаватель кафедры
регионоведения и специальных исторических дисциплин
Армавирского государственного педагогического университета
Продолжительное время, соседствуя и взаимодействуя с кавказскими народами, казачество впитывало в свою культуру и быт новые черты, одновременно передавая часть своих горцам. По особому это взаимовоздействие проявилось в сфере женских интересов, а также в их судьбах...
Более близкое знакомство с горской культурой раздвигало рамки представлений казачек о кавказских народах, их традициях и мировоззрении. Отношение к горцам меняется и благодаря появлению в станицах черкесских детей, которые попадали к казакам после взятия аулов [13]. Эти дети не просто росли в казачьей среде и в процессе этого «оказачивались», вырастая, они обзаводились семьями здесь же, в станицах, внося тем самым горскую кровь в общий казачий генофонд. В ст-це Ильской Секлетея Моисеевна Кийко вышла замуж за выросшего в этой станице черкеса Ивана Кучму (по воспитателю Никифору Кучме). У них родилось семеро детей. По словам одной из жительниц хут. Карского Ульяны Талановской, в ст-це Ильской у казака Дубовина воспитывалась девочка-черкешенка, которая впоследствии вышла замуж за Василия Семиниенко. По-русски ее называли Марией [14].
О мальчике Егоре «из военопленных туземцев», взятом на воспитание казачкою станицы Чамлыкской Дарьею Поляковой, сообщают «Кубанские войсковые ведомости» [15].
Если девочка-горянка была аристократического происхождения, то ее могла взять на воспитание и семья пленившего ее офицера-дворянина. Например, Рафаэль Скасси, путешествовавший по Кавказу в начале XIX в., упоминает о том, что жена генерала Бухгольца была «урожденной черкесской княжной: она была захвачена в плен при взятии Анапы графом Гудовичем и была воспитана графом Коковским» [16]. Подобное невольное родство меняло отношение женщин и ко взрослому черкесскому населению.
Известны случаи, когда в станицы после многолетнего плена возвращались очеркесившиеся дети казаков. Попав в горы в совсем маленьком возрасте, они воспринимали горский менталитет, становились мусульманами, зачастую абсолютно не знали русского языка, но найдя родственников-казаков, оставались в станицах и вносили горский колорит в традиционный казачий быт. Перевоспитанием таких казачат занимались в первую очередь их матери или усыновившие их женщины. В 1840 г. казачка ст-цы Екатеринодарской Анна Шевченко узнала по родственным чертам и ожогу на ноге в бежавшем из гор черкесе Мустафе своего сына Лаврентия. Он еще маленьким ребенком попал в горы и мог лишь догадываться, что на самом деле был из казачьей семьи [17].
Новые культурные особенности в жизнь казачек Кубани вносили и черкешенки, добровольно или по вине обстоятельств вступавшие в браки с казаками.
Отдельные исторические источники указывают на то, что российско-кавказские брачные связи стали устанавливаться еще в Киевской Руси [18]. Так, сын Владимира Мономаха Ярополк, посланный в 1116 г. отцом на половецкую землю, привел с собой «ясы и жену полони себе ясыню» – Елену – девицу чрезвычайной красоты, дочь Ясского или Стенского князя Сварна. Всеволод Георгиевич, брат Андрея Боголюбского, имел жену ясыню Марию, сестра которой была с 1182 г. за Мстиславом, сыном Святослава – великого князя Киевского, Изяслав Мстиславович в 1154 г. женился на царской дочери «из Обезь» [19].
Самым известным российско-кавказским брачным союзом, относящимся к середине XVI в., является женитьба Ивана Грозного [20] на кабардинке Гошаней [21] (в крещении Марии), дочери князя Большой Кабарды Темрюка [22].
С XVII в. наиболее часто в брачные связи с горскими племенами стали вступать южнороссийские казаки. По сообщениям В.Д. Сухорукова, Н.М. Карамзина, П.А. Кулиша, в XVII в. донцы «доставали себе жен, как вероятно, из земли черкесской и могли сими браками сообщить детям нечто азиатское в наружности» [23]. Впрочем, межэтнические браки характерны для всех групп казачества в силу специфики их военной деятельности – как пограничные подразделения казаки часто жили в иноэтничной среде и нуждались в свободных женщинах для создания семей. Например, в 1622 г. патриарх Филарет в своем письме архиепископу Киприану отмечал, что многие сибирские казаки «с татарскими и с остяцкими, и с вогулицкими… женами смешиваются… а иные живут с татарскими некрещеными, как есть с своими женами» [24]. К началу XVIII в. среди жен уральских казаков встречались татарки, калмычки, казашки и даже персиянки.
Наиболее сблизились с кавказскими племенами гребенские и терские казаки. В результате многолетнего (преимущественно мирного) соседства с горцами среди замужних казачек было много женщин местного горского происхождения, особенно чеченок, кабардинок и ногаек [25]. Как отмечает И.Д. Попко, «казаки скоро вошли в дружеские и даже родственные связи с горцами… от которых брали на свое обзаведение зерновой хлеб, скот, лошадей и даже жен невенчальных» [26].
До XVIII в. особых препятствий для смешанных браков не было [27] и казаки быстро переняли кавказские обычаи: стали либо воровать себе невест, либо получать их в жены по договору с родителями (с необходимой выплатой калыма). Но так как калым был зачастую не по карману рядовому казаку (по словам П.С. Палласа, в конце XVIII в. он составлял «нередко свыше 1 000 гульденов» [28]), то наиболее частым способом получения невесты все-таки стало широко распространенное на Кавказе (по тем же причинам) «умыкание», т.е. похищение девушки [29]. Как отмечает Ф.А. Щербина, «русская казачья вольница на Тереке… в первые времена своего существования буквально-таки добывала себе жен на Кавказе» [30]. К примеру, гребенской казак Фролов был женат на дочери кабардинского князя Таймазовой, которую он в свое время похитил [31].
На Кубани так же, как и у терских казаков [32], причиной брака могло стать пленение горянки [33] или договор с ее родителями (с выплатой достойного калыма). Многие исследователи отмечают, что главной причиной подобных браков являлся недостаток женщин брачного возраста в кубанских станицах. Как отмечает Ф.А. Щербина, в первое время после переселения казаков на Кубань «…черкесы и черноморцы хотели родниться: черкешенки не прочь были выходить за русских, а казачьи старшины мечтали о женитьбе на черкесских княжнах» [34]. После выравнивания демографической ситуации (что совпало с окончанием военных действий на Северном Кавказе) браки с кавказскими женщинами в казачьей среде стали редкостью.
По данным фактам информатор из ст-цы Удобной Андрей Гамиев рассказал следующее. «Во время Кавказской войны его прадед (казак ст-цы Удобной по фамилии Прокопенко) женился на черкешенке, оставшейся в одиночестве с двумя детьми после ухода горцев. Одного ребенка взяли, по неизвестной причине, некие Романовы, а второй, Михаил, по-видимому, и продолжил род Прокопенко. Как рассказывают старики, ходила «энта турка» по улицам в штанах и с черным покрывалом на глазах и похоже была из богатой семьи, возможно какого-то горского князька. Тем более что после войны Прокопенко ездил куда-то на бричке со своей нерусской женой и вернулся со спрятанными черкесами сундуками» [35].
Стараясь прижиться в станицах, горянки при конфликтах черкесов с казаками часто становились на сторону последних. Дед жены информатора А. Гамиева – Анжелики (в девичестве Норкиной) – рассказывал, что их прапрабабушка – черкешенка, украденная прапрадедом (казаком из ст-цы Передовой), спасла эту станицу от нападения черкесов, подслушав разговор своих соплеменников, которые под видом «мирных» приехали в станицу на базар. Женщина сообщила об услышанном атаману и казаки успели подготовиться к нападению, за что ее наградили медалью [36].
В свою очередь и казачки иногда становились женами кавказских горцев, правда, в основном путем похищения, а не традиционного для казаков сватовства. С течением лет они перенимали горские обычаи и язык, рожали детей. «Кубанские войсковые ведомости» сообщают о казачке Аксинье, вышедшей из плена «с грудным детем», лет 40-ка, которая «разговор по-русски мало знает» [37]. Видимо, она была похищена маленькой девочкой и за 30–35 лет, прожитых в горской среде, практически забыла родной язык. Такие пленницы даже при имеющейся возможности не возвращались в родные станицы. По свидетельству А.В. Верховых, похищенная горцами казачка из ст-цы Воздвиженской вышла замуж за черкеса и на предложение вернуться в станицу по прошествии 20 лет ответила следующее: «Я поехать не поеду. У меня уже тут семья. И дети» [38].
Рассказывает о подобном случае и летописец ст-цы Кавказской войсковой старшина А.Д. Ламонов. «В исходе лета 1864 г. в ст-цу Кавказскую приехала рослая старуха черкешенка с двумя сыновьями лет от 25 до 30, рослыми, рыжеватыми молодцами. В штабе бригады, в ст. Прочноокопской, черкешенка заявила, что она давно-давно была взята в плен, назвала станицу «Капкаская» и брата своего «Огопь», что она желает вернуться в станицу со своим семейством. Она удивлена была переменой станицы, полагая, что ее привезли не в «Капкасскую», а в другую какую-то станицу. Как потом оказалось, она взята в плен до 1830 г. Ее повели в старую, так сказать, станицу; она долго ходила по станице, отыскивая родной дом; как только вышла на бывшую главную улицу, так прямо пришла к дому Агапа Калгатина, указывая на дом, сказала: «Кардаш Огоп» (брат Агап). Радоваться ее возвращению было некому; Агап и его жена умерли. Сын Агапа, Иосиф, не знал свою тетку» [39]. Не найдя в живых брата, старуха уехала из станицы и, по версии рассказчика, переселилась с детьми в Турцию.
В целом межэтнические браки способствовали складыванию традиций куначества, которые в мирное время твердо поддерживались [40], а в момент обострения военной ситуации привлекались для освобождения из плена родственников [41].
Например, у линейцев-пластунов существовала система укрывательства в семьях кунаков при разведке за Кубанью [42]. Одна из современниц Кавказской войны вспоминает: «А чтобы ненависти, так у нас ее к горцам никакой не было… У всякого казака из них кунаки были… Что правда, то правда, воровали, обижали они нас частенько, да ведь и наши не давали им спуска… Соидутся на сотовку, бывало, ровно друзья какие; твоя кунак, моя кунак – говорят право…» [43]. По свидетельству информатора Е.И. Зыбина, «были случаи, когда дети кунаков-горцев воспитывались в казачьих семьях» [44]. В период переселения в Турцию некоторые адыги прятали и оставляли в казачьих семьях своих детей, им давали казачьи фамилии и воспитывали как своих [45].
Складыванию куначества между казаками и горцами способствовали и правительственные меры по расселению горских народов вокруг линейных станиц [46]. В 1817 г. выходит Высочайшее разрешение допускать селиться мирным горцам возле самого берега Кубани. Так размещаются на левобережье Кубани вблизи Екатеринодара 30 дворов бжедухов [47]. Как отмечает Ю.Ю. Клычников, «есть факты и того, что администрация шла на удовлетворение земельных нужд горцев, порой утесняя для этого казачье население» (курсив наш. – А.Ц.) [48].
Таким образом, отношения казаков с кавказскими горцами в указанный период далеко не всегда носили характер военного противостояния – было множество форм мирного взаимодействия, менявших культурный облик обеих сторон. Во многих из этих процессов участвовали женщины – и горянки, и казачки. Влияние иной этнической культуры проникало в их хозяйственную деятельность, меняло состав их семей и представления об окружающем мире, способствовало складыванию межэтнического взаимопонимания.
Сообщение изменено: xena, 19 Март 2011 - 10:52.
Вход
Зарегистрироваться
Наверх
