149 ответов в этой теме

[hirundo]

Мне грустно, милая! Ужели ты должна...
Адам Мицкевич (перевод Вильгельм Левик)

Мне грустно, милая! Ужели ты должна
Стыдиться прошлого и гнать воспоминанья?
Ужель душа твоя за все свои страданья
Опустошающей тоске обречена?
Иль в том была твоя невольная вина,
Что выдали тебя смущенных глаз признанья,
Что мне доверила ты честь без колебанья
И в стойкости своей была убеждена?
Всегда одни, всегда ограждены стенами,
С любовной жаждою, с безумными мечтами
Боролись долго мы - но не хватило сил.
Все алтари теперь я оболью слезами -
Не для того, чтоб грех создатель мне простил.
Но чтобы мне твоим раскаяньем не мстил!

[Ravnur]

А что плохого в том,чтоб тянуть одеяло на себя?

То, что я не лингвист и не могу никак аргументировать эту позицию и основываюсь лишь на личном восприятии.

[Karl-Franz]

Іван Франко

Сідоглавому 

Ти, брате, любиш Русь,
Я ж не люблю, сарака!
Ти, брате, патріот,
А я собі собака.

Ти, брате, любиш Русь,
Як хліб і кусень сала, –
Я ж гавкаю раз в раз,
Щоби вона не спала.

Ти, брате, любиш Русь,
Як любиш добре пиво, –
Я ж не люблю, як жнець
Не любить спеки в жниво.

Ти, брате, любиш Русь,
За те, що гарно вбрана, –
Я ж не люблю, як раб
Не любить свого пана.

Бо твій патріотизм –
Празнична одежина,
А мій – то труд важкий,
Гарячка невдержима.

Ти любиш в ній князів,
Гетьмання, панування, –
Мене ж болить її
Відвічнеє страждання.

Ти любиш Русь, за те
Тобі і честь, і шана,
У мене ж тая Русь –
Кривава в серці рана.

Ти, брате, любиш Русь,
Як дім, воли, корови, –
Я ж не люблю її
З надмірної любови.



***

Росіє, краю туги та терпіння,
Чи ж не такий ти час проходиш нині?
В тривоги й самолюбія пустині
Позабивались старші покоління

Тремтить вся сила краю, як заклята,
А тим часом на лютий бій за волю
Летять малії діти-голуб’ята,
Кістьми лягають у сніжному полі,

Росіє, краю крайностів жорстоких!
Твій витязь Святогор дріма в печарі,
Козацька воля спить в степах широких,

А дівчина-голубка на бульварі
Платком, а не лицарською трубою
Сигнал дає до кроволиття й бою.

[gtfo]

Минають дні, минають ночі,
Минає літо, шелестить
Пожовкле листя, гаснуть очі,
Заснули думи, серце спить,
І все заснуло, і не знаю,
Чи я живу, чи доживаю,
Чи так по світу волочусь,
Бо вже не плачу й не сміюсь…

Доле, де ти! Доле, де ти?
Нема ніякої,
Коли доброї жаль, Боже,
То дай злої, злої!

Не дай спати ходячому,
Серцем замирати
І гнилою колодою
По світу валятись.
А дай жити, серцем жити
І людей любити,
А коли ні… то проклинать
І світ запалити!
Страшно впасти у кайдани,
Умирать в неволі,
А ще гірше — спати, спати
І спати на волі,
І заснути навік-віки,
І сліду не кинуть
Ніякого, однаково,
Чи жив, чи загинув!

Доле, де ти, доле, де ти?
Нема ніякої!
Коли доброї жаль, Боже,
То дай злої! злої!

[Alexsen]

Дочь Люцифера

Ты не верила демонам ада,
И из пропасти ты бежишь прочь.
Ведь ты Светоносная дева.
Ты Люцифера дочь.

Спустившись впервые на землю,
Ты людям дарила свет.
От боли и горя спасая,
Но слышала слово чужая в ответ.
Ты счастьем, теплом наполняла,
Любой самый бедный приют.
От голода и мора спасала,
Но знала, что больше тебя здесь не ждут.

Ты любовью людей исцеляла,
И знаний несла яркий свет,
От хворей, увечий спасала.
Но. Ведьма!!! Кричали вслед.

Но ты почему то считала.
Что люди не выдатут на позор.
Но за спиной послышались крики…
Сжечь ведьму!!! Тащи на костер!!!

От боли вдруг сжалось сердце,
Перед глазами лишь мгла..
Вот чем за старанья,
Тебе отплатила толпа.

Но ты отвернувшись от криков,
В рассвет прокричала, Отец!!!
Ты прав был насчет человека,
Он не творенья венец.

Они как слепое стадо,
Идут за своим Христом,
И бог как овец послушных,
Их всех поганяет кнутом.

Не нужно им нашей заботы,
Не нужно им света любви,
Они ведь считают что в муках,
Прощенье найдут за грехи.

И повернувшись к народу,
Ты злобно сказала, Прочь!!!
Огонь это мой прародитель,
Костер вам не сможет помочь.

Я не святая, и то что дарила,
Назад я не заберу.
Но на прощанье оставлю,
Голод, саранчу и чуму.

А вы в этом жутком кошмаре,
Молитесь своим богам,
Но вас Христос не услышит
И Бог не поможет вам…

Они, ослепленные властью,
Предали отца моего.
И за заслуги, лишь в бездну,
В тюрьму заточили его.

И пусть оторвали крылья,
Но силы лишить не смогли.
Ведь он законный властитель,
Всех сфер, и этой земли.

Прощайте Божии твари,
Нам с вами не по пути,
Меня за непослушанье,
Отец уж давно простил.

Отринув людские стенания,
С рассветом, ты гордо шагнула в ночь.
Пусть ты Светоносная дева,
Но ты Люцифера дочь…

[Alexsen]

На Вратах Зиккурата

На Вратах Зиккурата
Было время заклято
Была Вечность низвергнута в мир.
Сквозь мосты и пороги
Пропустили потоки
При достойном содействии Сил.

Сквозь незримые нити
Передал мне Хранитель
Ключ от Врат, что сведут времена.
Не спасутся от рока
В гневе страшного Ока
И познают весь ужас сполна.

И в клубах испарений
Встали древние тени
И вслепую пошли наугад.
Спали тлена оковы
Силой тайного слова
И дымился в крови Зиккурат.

Я пришел сюда первым,
Чтобы догмы отвергнуть,
Чтобы Знамя открыто поднять,
Чтоб из рук мне знакомых
Под раскатами грома
Мою Древнюю Чашу принять.

Не наивный искатель,
Не святой предсказатель
Это действо не мог совершить.
Я уверен и знаю,
Все, чего я желаю,
И Кому Путь я смог отворить.

Я прошел сквозь пучины,
Сквозь туманы, руины,
Через пытки, огни и костры.
Сквозь забвенье и холод
Но по-прежнему молод,
И я снова на Поле Игры.

И смогу я дождаться,
Чтоб сполна рассчитаться
За проклятья, за подлость и боль.
Где же те, кто посмели,
Отворить эти двери,
Где Айн Соф обращается в Ноль?

Я жду тех, кто со мною
С обреченной судьбою
С черным светом в глазах ледяных.
Вот они – генералы -
Вместо сердца кристаллы,
С письменами со свитка на них.

В Древнем Оке — прожектор
То Милорд Архитектор -
Запускает нам луч на Пути.
Чтоб, восставши из гроба,
На сфирот тайных тропах
Мы сумели друг друга найти.

На Вратах Зиккурата
Все сияньем объято!
Льется Пламя из Горних Миров.
Все кого призовете –
С вами будут во плоти
И откликнутся скоро на зов.

(с) Fr. Heilel Ben Shahar, LMC-London (Irregular Freemasonry)
7.03.2014 г

[ломехи]

М .Богданович .Старость.

Перевод П.Безъязычного на северский язык(с белорусского)

Ускрось палахають асины
А листики с высачины
До самай жавтеючяй глины
Зямлю пакрывають яны.

Та двинецца тиха,панура
Лясун на расстанку стяжын.
Апшарпана старая шкура,
Тай рох паламавси адин.

Усюду калюжи.Размыта
Пад проливням скрось калия.
Багно пакрывае капыта,
Шукае гадючник змея.

Кашлатая шкура набрякла,
Стамився старой,та прадрых.
Калюжа уранку азябла,
Як скляння павыше капыт.

Та двинецца териз дибрины,
Туды,де чакають махи...
Утут тольки хлещщуть асины,
Та бьюцца галення альхи.

Сообщение изменено: ломехи, 23 Март 2014 - 19:08.

[Alexsen]

Последнее проклятье Жака де Моле

Догорает закат, отражаясь от серой воды...
Ликованье толпы, в вохищенье распахнуты рты,
Упиваются болью, пьют смерти безудержный ток,
Но останется им только пепел да жженый песок.

Ну же!Смейтесь над нами, нечистые дети полей.
Вы не ведали ярость и зной палестинских земель.
А теперь я стою пред толпой на границе огня.
От чего ж вы молчите? Давайте,хулите меня!

Так до смерти в огне я останусь превыше молвы.
Нет, последний из Рыцарей Храма не склонит главы.
Будет проклята чернь, что покорна владыке как скот,
Будет проклят король, что гнетет свой несчастный народ,
Будет проклят священнник, презревший завет Всеотца,
Будет проклят министр, подлец и слуга подлеца

Видит Господь! Последний из рыцарей - я...
Твой смиренный слуга, но когда-то десница твоя.
Видит Бог!Я наверное много грешил,
Но всегда жила вера в оправе сожженной души.
Кто безгрешен был в нашем, изъенном ложью краю?
Но, клянусь, никогда я не предал бы веру свою!

Но лишь вопль взметнулся из клетки пылающих стен:
Орден Храма невинен! Услышь меня,Боже! Amen.

[Weissthorr]

"Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом
Здесь чистое мутить питье
Мое
С песком и с илом?
За дерзость такову
Я голову с тебя сорву"

Крылов

А вот когда первые две строки прочитал, то почему то Украину и Крым вспомнил....

"У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в истории мы тьму примеров слышим"

[Tanasquel]

Павел Безъязычный. Стих-и на северском языке.

Миллион извинений за флуд. А что это за диалект такой? Кто его пользует? Если мне не изменяет память севрюки сгинули в вихре событий начала 17 века

[ломехи]

Миллион извинений за флуд. А что это за диалект такой? Кто его пользует? Если мне не изменяет память севрюки сгинули в вихре событий начала 17 века

cсылка



Автор суджанец,язык несколько отличается от Брянщины.По ссылке-его творчество.Я с ним не знаком,но можете сами ему написатьТворчество хорошо у него даже не столько в этнографическом,сколько в художественном смысле.

Народные диалекты Брянщины более полонизированы,а суджанский вариант-по моему лексически похож на украинский.По брянским диалектам есть в сети словарь П.А. Расторгуева.

Сообщение изменено: ломехи, 07 Апрель 2014 - 20:26.

[Tanasquel]

я все понимаю,стихи красивые, но сверюки при чем тут?

[ломехи]

Это прародители современного славянского населения-горюнов.саянов ,тудовлян.У них общее происхождение,похожий славянский язык.А свой-утрачен.Не в семнадцатом веке,а позже.

[Lord of the dance]

Демьян Бедный
Я ВЕРЮ В СВОЙ НАРОД

Пусть приняла борьба опасный оборот,
Пусть немцы тешатся фашистскою химерой.
Мы отразим врагов. Я верю в свой народ
Несокрушимою тысячелетней верой.

Он много испытал. Был путь его тернист.
Но не затем зовет он Родину святою,
Чтоб попирал ее фашист
Своею грязною пятою.

За всю историю суровую свою
Какую стойкую он выявил живучесть,
Какую в грозный час он показал могучесть,
Громя лихих врагов в решающем бою!
Остервенелую фашистскую змею
Ждет та же злая вражья участь!

Да, не легка борьба. Но мы ведь не одни.
Во вражеском тылу тревожные огни.
Борьба кипит. Она в разгаре.
Мы разгромим врагов. Не за горами дни,
Когда подвергнутся они
Заслуженной и неизбежной каре.

Она напишется отточенным штыком
Перед разгромленной фашистскою оравой:
"Покончить навсегда с проклятым гнойником,
Мир отравляющим смертельною отравой!"

[Skalagrim]

Евгений Евтушенко
НЕ ВОЗГОРДИСЬ
1970


Смири гордыню - то есть гордым будь.
Штандарт - он и в чехле не полиняет.
Не плачься, что тебя не понимают, -
поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь.

Не самоутверждайся. Пропадёт,
подточенный тщеславием, твой гений,
и жажда мелких самоутверждений
лишь к саморазрушенью приведёт.

У славы и опалы есть одна
опасность - самолюбие щекочут.
Ты ордена не восприми как почесть,
не восприми плевки как ордена.

Не ожидай подачек добрых дядь
и, вытравляя жадность, как заразу,
не рвись урвать. Кто хочет всё и сразу,
тот беден тем, что не умеет ждать.

Пусть даже ни двора и ни кола,
не возвышайся тем, что ты унижен.
Будь при деньгах свободен, словно нищий,
не будь без денег нищим никогда!

Завидовать? Что может быть пошлей!
Успех другого не сочти обидой.
Уму чужому втайне не завидуй,
чужую глупость втайне пожалей.

Не оскорбляйся мнением любым
в застолье, на суде неумолимом.
Не добивайся счастья быть любимым, -
умей любить, когда ты нелюбим.

Не превращай талант в козырный туз.
Не козыри - ни честность ни отвага.
Кто щедростью кичится - скрытый скряга,
кто смелостью кичится - скрытый трус.

Не возгордись ни тем, что ты борец,
ни тем, что ты в борьбе посередине,
и даже тем, что ты смирил гордыню,
не возгордись - тогда тебе конец.

[Eugene_rus]

В РЕСТОРАНЕ

Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре - фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как нёбо, аи.

Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: "И этот влюблён".

И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки...
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки...

Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка...
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: "Лови!.."
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.

19 апреля 1910
Александр Блок

[ломехи]

Губанов.Дуэль с Родиной.

В сентябре вода прибывает
В сентябре гробы забивают
В сентябре мой окунь спешит
В сентябре молодкам грешить.

В сентябре шакалит рассвет
В сентябре сдаётся браслет
В серебре дверей постою
В сентябре врагов засолю

За унылым солнцем рыбачь
Накорми кормилиц блесной
Там где бьются рюмочки дач
Разливая август блатной

И наверно сторож мой пьян
И с моею бабой хитёр
Отпустил гулять по полям
Отпустил плевать на костёр

А моя дуэль -не моя
И маячит вниз головой
Я за львиной долей ручья
Притворился спящей совой

А моя дуэль -нет дурней
Семь шагов не проидено
Это шум,это гам дуэль
Мне стреляться с Родиною

Белым мальчикам гулять,голосить,
Бледным мачехам цветы разносить,
Занавешивать иконы с утра,
Ах только пудра в это время мудра

Белым мальчикам стаканы крошить,
Белым мальчикам отцов прогонять,
Белым мальчикам на белом не жить,
Все их губы-для меня,про меня,

Белым мальчикам я в чёрном пальто
Приглашенья на дуэль разнесу,
А они возьмут с собой долото
Древянный мой конвой разнесут!

И гудят колокола- кар,кар,
И опричники поют -скор .скор,
И откроют вам в Москве,здесь,бар,
Вы там будете хлебать-кровь!

Сообщение изменено: ломехи, 27 Июнь 2014 - 15:13.

[Alexsen]

В краю, где небо - серое, как ртуть,
Куда сокрыт столетиями путь,
Где пики гор не часто Солнце греет,
И в пропастях стремнины холодеют -
Там есть Скала. Превыше прочих скал
Она, грозя, взметнулась к небесам.
Вокруг гранита черного туманы
Собрались стаей - хищны, безымянны.

Давно уж не бывало здесь людей...
Рожденным среди ласковых земель,
Им этот край легендою казался,
И Человек Толпы в нем не нуждался!

Иным, случалось, виделась Скала
Над горизонтом - словно их звала.
Но... сковывала Мысли вихрь боязнь -
И люди гнали прочь мираж, крестясь.

Куда как меньше было тех, иных,
В чьи души страх покуда не проник.
Они всю жизнь Скалы достичь хотели...
И умирая, на нее смотрели.

И Он там пребывал с Зари Времен -
Непостижимый для людских племен.
Ночь непроглядная плащом Ему была,
И троном для Него была скала.

Столетия проходят перед Ним...
Вожди, народы, царства - все как дым!
И, подпирая голову рукою,
Он смотрит вдаль, любуясь красотою

Заснеженных вершин и горных рек,
Среди снегов чей так сверкающ бег!
И только черный меч напоминает -
Здесь воин, не отшельник, восседает.

Лишь иногда усмешка кривит рот -
Когда в который раз Он узнает
Про глупости, что род людской вершит,
Стремясь к блаженству тела и души.

Как описать Его один лишь взгляд,
В котором звезды Космоса горят?
Таков Он - Властелин Великой Тайны,
Кого воспели Лермонтов и Байрон...

...Но что это? Кто холод скал презрел,
Дерзнув проникнуть в ледяной предел,
Пройти сквозь бури, пропасти, туманы,
Покинув теплые и ласковые страны?

Да, то был я - отринувший людей,
Мечтавший умереть, и поскорей,
Но перед этим - побывать в краю,
Что видел я во снах всю жизнь свою.

Остались позади любовь, и гнев,
Мечты о революции... Теперь
Я полон был невиданным презреньем
К тому, кто мыслился "венцом творенья".

Теперь, преодолев последний кряж,
Я встал пред Князем, и едва дыша,
увидев лик его на фоне скал,
"Как ты прекрасен..." - тихо прошептал.

Улыбка пробежала по губам,
И Он ответил: "Что же ожидал
Увидеть ты - рога, копыта, хвост?
Не низко ли тому, кто старше звезд,

Подобной образиной представать
Пред тем, кто так стремится мир познать..."
"Ты прав - стремлюсь!" - ответил я ему -
"Но многого я в мире не пойму...

И многое хотел бы рассказать,
Но прежде - как Тебя мне называть?"
"Я свет несу отринувшим тьму вер,
мне имя Светоносец - Люцифер."

И начал я: "Скажи, Великий, мне -
Я жил в могучей некогда стране,
Теперь же ставшей тенью себя прежней -
Осколком славы, прежде отгремевшей.

И я мечтал те времена вернуть
И Нацию от бездны развернуть
К величию искусства, войн, труда...
Немало было нас таких тогда.

Но власть чужая обрекала нас
На гибель среди безучастных масс,
И тот народ, которому служили,
Готов был сжечь нас на костре живыми!"

"Так-так... Опять... Опять - толпа, костры...
Конечно, не избегнул ты тюрьмы?"
"Да, не избегнул, хоть другие доле
не видели такой нам милой воли!

Я шел на смерть - и что была мне смерть?
Пускай - она, но только б не смотреть
На мир, где нет господ - одни рабы!..
Но я отрекся от тупой толпы.

Я стал искать Достойных средь людей -
Философов, мыслителей, вождей
И мистиков... Но мне была награда -
Повсюду видел я одно лишь стадо!

Везде - Толпа. Присмотришься - вот-вот
Огонь Свободы в их глазах блеснет,
Но те, что мыслили себя других мудрее -
Глазами рабскими они на мир смотрели!

Должно быть, я безумен, Люцифер?.."
Князь долго молча на меня смотрел
И, наконец, сказал: "Тебе отвечу.
Но перед тем - позволь устроить встречу."

"Мне встречу? С кем?" - "Ты про него читал.
Он был философ - император стал,
Перо держа попеременно и клинок.
Он мало правил - сделать много смог!

Кто Иудея на кресте почтил,
Тому он символ сатанинских сил,
Не счесть плевков на крышку его гроба...
Но мыслящая чтит его Европа!

Отребье, чернь - ее ты знаешь гнев,
А он познал его - ее презрев.
Толпа громила именем Христа
Произведения искусства, города,

Но видел в толпах гордый Юлиан
Потомков тех, кто некогда восстал
На Карфаген, кто, страны покоряя,
Все дальше шел, мир покорить мечтая!

Великий Рим! Его он возрождал.
Толпа роптала - он ей не внимал,
Свергая наземь рабские кресты
И возрождая святость старины!

Как проклинала цезаря толпа!
А он, себя в сраженьях не щядя,
Не зная ретирад и поражений,
Хранил народ от вражеских вторжений...

Вот орды персов гонит Юлиан,
Победа за победой... По ночам
Он пишет книгу, споря со Христом.
И выше, выше в славе вознесен...

Познав предательства любимой и друзей,
Лишившись провианта, кораблей,
Он легионы за собой повел -
И пал в бою, врагом не побежден!

В два раза враг его превосходил -
И он доспех на плечи не взложил,
Чтоб верили солдаты, будто он
От смерти волею Богов заговорен.

Уже бежали персы, но копье
Пробило цезаря - и чернь взяла свое,
Опять громя Богов былых времен...
И Рим погиб, едва не возрожден!

Смотри же!" Предо мною, из тумана,
Встал Юлиан. Кровоточила рана,
Но взгляд его был, как и прежде, тверд,
Как в битвах против чужеземных орд.

"Зачем ты прерываешь мой покой?
Зачем ты хочешь говорить со мной?
Свою ошибку поздно понял я -
В Величье не нуждается Толпа!

Ей нужен кнут, его должна держать
Элита Расы, истинная Знать,
И лишь спустя столетья, может быть,
Толпа Толпою перестанет быть...

Свобода всех - лишь призрак и обман,
Я это понял среди этих скал!
Пускай Отступником зовут меня попы -
Я выше был их Бога и Судьбы!"

"Но... Ты сражен, пусть и разбил врага.
Быть может, это - Божия рука?"
И к небу руку Юлиан взметнул,
Где молнией ответ его сверкнул:

"Пускай Толпа склонится пред Тираном,
Пусть уязвят меня бессчетно раны -
Мой Бог - Свобода, он - всегда со мной,
И мне не нужен вечный их покой!

И если б мог я повторить судьбу -
Клянусь, что я ее не изменю,
И в бой последний не надену лат,
Чтоб дерзостью зажечь сердца солдат!

Христос падет, как пали наши Боги -
Всем идолам отмеряны их сроки,
Но Разум - помни! - выше всех Богов.
И за него - будь умереть готов..."

Он сгинул. И тогда я обратился
Опять к Великому: "Как род наш опустился!"
Чуть помолчал, и задал вновь вопрос:
"О Люцифер, но кто тогда Христос?

Кто он, кого зовут Добром Всевечным,
Что наделен прощеньем бесконечным?.."
И руку Люцифер свою простер
К туману над грядой холодных гор.

И вот увидел я в тумане том
Колы и крючья, копья и огонь,
Страдания, которым нет конца -
То были пытки именем Христа!

И Князь сказал мне: "Вот его добро!
Оно против живых обращено!
Он говорил - святее всех скопец,
Растратчик лучше, нежели купец,

Бродяга выше пахаря за плугом,
За веру жертвуй матерью и другом,
Познанье - грех, совокупленье - грех,
А кто не согласится - в пламя тех!

Раскройте Библию, вы - те, что ищут блага!
Неиудеев уравнял Христос с собакой,
Смоковницу - знак мира и любви -
Он засушил! Таков он - свет Земли!

Таков он - добрый Иисус Христос!
Воистину, лишь случай превознес
Его из сонма нищих и бродяг,
В чьем разуме царит дремучий мрак!

Без дела, без семьи он по земле скитался...
Потом уже Савл - Павел постарался
И сделал из бездарности вождя,
А из безумца нищего - врача.

Чем лучше Гитлера или Чингиза он?
Они сражались ради их племен,
Ну а Христос чернь мира ополчил
И в Темные Века мир погрузил!

Читайте Библию! Там - ненависть к вам, люди!
Доколь Тиран над вами править будет?
Меч крестоносца и вранье попов -
Неужто же сильней разумных слов?

Таков расклад - кто Жизнь возненавидел,
Кто красоты в Природе не увидел,
Кто унижает и себя, и мир -
Ему Отец Бог Библии, Вампир.

А кто преемлет Жизнь как дар и чудо,
Кто ищет счастье в мире, в битве - всюду,
Кто не чинит препятствия уму -
Ни Бог, ни Дьявол не нужны тому!"

"Так как мне жить, о Люцифер? Скажи,
Как здесь, барахтаясь в общественной грязи,
Мне сохранить то пламя, что всегда
Я нес в себе в минувшие года?"

"Стремись к высокому - таков я дам совет.
Свободен будь - и выше счастья нет.
И с искрой в сердце моего огня
Сравнись со мной - и превзоиди меня!

Жизнь есть борьба. Слабейший пусть умрет,
Могущественный же на престол взоидет.
Так не давай сгубить себя клинком
Иль слов коварных оплести силком!

Пусть каждый помнит - выше его нет,
Пусть гордость, страсть в глазах зажгут свой свет,
И все твое - семья, народ, земля -
Превыше, чем у друга иль врага,

Но не позволь им заковать себя -
Пусть разум в этом охранит тебя!
Мудрец в тюрьме, в изгнании мудрец
Свободнее, чем коронованный глупец.

Но коли равного себе найдешь - будь ему братом,
Идите вместе в бой с врагом заклятым,
Победу или смерть встречая так,
Как должен встретить воин, а не раб!"

"А что потом?" - "Тебя это волнует?
Ты думаешь, Природа тех погубит,
Кто по ее законам жизнь прожил
И у нее учился в меру сил?

Бессмертие - таков удел борцов,
Но скорбный хор зажравшихся попов
Бессмертье у народа отнимает,
На тюрьмы Рая с Адом заменяет!"

И крикнул я: "Ты укрепил мой дух!
И речь твоя, как гимн, тревожит слух.
Я встану вновь, я вновь начну борьбу -
Я буду волен в час, когда умру!

Пусть ужасом для всех наземных рас
Заполыхает Откровенья час,
И мой народ, как воды бурных рек,
могучим станет - се, Сверхчеловек!

Да правит миром мужество его,
Да возгорится Наше Торжество!
О Люцифер, пред тем, начать как бой,
Я встану на колени пред тобой!"

И голос, что сильнее бурь и гроз,
Напутствие такое произнес,
Собой наполнив первобытный край:
"Да будет так! Но на колени - не вставай..."

[Kavalaksala]

всё ведь несложно -
берёшь и делаешь

всё
абсолютно всё без исключений -
берёшь и делаешь

если хочешь конечно
вот тут и подвох
ведь если не хочешь -
трудно
неимоверно трудно
невозможно почти

но если хочешь - берёшь и делаешь
а хотеть - это уже не в нашей власти

(с)
Егор Шамаль (Облачный ёж)

[lana]

С первого по тринадцатое
Нашего января
Сами собой набираются
Старые номера.
Сняли иллюминацию,
Но не зажгли свечей,
С первого по тринадцатое
Старых ищу друзей.
Словно двенадцать месяцев
Эти двенадцать дней.
Наверное, что-то сменится
В жизни твоей и моей.
Наверное, что-то сменится
В эти двенадцать дней...
Я закопал шампанское
Под снегопад в саду,
Выйду с тобой с опаскою:
Вдруг его не найду.
Нас обвенчает наскоро
Сказочная метель –
С первого по тринадцатое
И навсегда теперь!

Андрей Вознесенский

[spacemonkey]

Николай Заболоцкий
Некрасивая девочка

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам ее,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про нее,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит ее и вон из сердца рвется,
И девочка ликует и смеется,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого
Еще не знает это существо.
Ей все на свете так безмерно ново,
Так живо все, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине ее горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты ее нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом ее движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
1955

[Eugene_rus]

Темы "Стихи" не нашел. Потому помещаю в "Любимые стихи"

В худой котомк поклав ржаное хлебо,
Я ухожу туда, где птичья звон.
И вижу над собою синий небо,
Косматый облак и высокий крон.

Я дома здесь. Я здесь пришел не в гости.
Снимаю кепк, одетый набекрень.
Веселый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотворень.

Зеленый травк ложится под ногами,
И сам к бумаге тянется рука.
И я шепчу дрожащие губами:
«Велик могучим русский языка!»

Александр Иванов.

[Приднестровец]

[Eligvara]

Хорхе Манрике, из стансов на смерть отца

Опомнись от сна, душа,
и разуму пищу дай,
созерцая,
как жизнь проходит, спеша,
как приходит смерть невзначай
столь немая;
как радость становится тленной
и влечет потом за собою
скорби года,
и кажется нам неизменно
что в прошлом время любое
лучше всегда.

II

Когда настоящее судим,
как будто бы время в могилу,
как вода, утекло,
и если мудры мы будем, -
отдадим то, что не наступило,
за то, что прошло.
Да не заблуждается тот,
кто мыслит, что вечно станет
надежда длиться;
нет, все, что он видит, проидет,
исчезнет, лишь час настанет
очам закрыться.
...

XII

Все радости и наслажденья,
чем в жизни, полной труда,
обладаем, —
по узким тропкам хожденье,
а смерть — ловушка, куда
попадаем.
Вреда своего не чаем,
не глядя, несемся по свету
во весь опор;
когда же обман замечаем,
хотим повернуть, но нету
ни узды, ни шпор.

XIII

Когда б в нашей власти было
создать себе облик прекрасный
для тела,
точно так же, как можно милой
и ангельскою и бесстрастной
душу сделать, —
какое живое старанье
тогда бы мы приложили
с быстротою,
даря рабыне вниманье,
а госпожу бы забыли
больною.

[Павел]

Ты мне больше не подружка
Ты мне больше не дружок!
Не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок!

Мама купит мне утюг - я тебе по морде тюк!
Мама купит мне дубину- я тебе по морде двину!
Мама купит мне козу, я тебе не показу!
Она будет вкусно пукать- я тебе не дам понюхать!!!

[Краки Нифлунг]

Эмиль Верхарн

Женщина в черном.

— Средь золота и мрака площадей,
О женщина в одежде черной,
Чего ты ждешь так много дней?
Чего ты ждешь упорно?

— Псы черных чаяний пролаяли опять
Сегодня вечером на луны черных глаз,
На луны глаз моих, на черную их гладь,
На луны глаз — не раз — в вечерний час;
Протяжно псы пролаяли опять
На луны глаз, на черную их гладь.
Такою пышностью скорбит волос волна,
Что стая псов безумием полна,
Такое золото в сверканье наготы,
Такой гордыней бедра налиты!

— О женщина вся в черном, столько дней
Чего ты ждешь средь грома площадей,
Чего ты ждешь?

— Вновь груди-паруса в тот черный рай летят,
В просторы черные, где мечется набат.
Каких Валгалл[10] горячечные трубы
Иль кони, вскинутые на дыбы
Хлыстом любовной пытки и борьбы, —
Мои гранатовые губы?
Какие ужасы кипят в моем огне
Для этих псов, что лижут пыл мой ярый?
Какие им пожары сквозь удары
Мечтаются, чтоб смерть искать во мне?

— О женщина вся в черном, столько дней
Чего ты ждешь средь грома площадей?

— В моих объятиях шипы;
Я ненавистью вся пылаю;
Я — гончая среди толпы;
Я гибну или пожираю.

Зубов алмазных острия
Мои горят, язвя на ложе;
Да! Точно смерть прекрасна я
И, как она, доступна тоже.

И тем, кто о стену мою
Ломает молнии желаний,
Я тела катафалк дарю,
И стон, и свечи поминаний.

Я всех пьяню тоской своей,
Томя у самого порога;
Проклятия моих грудей
Восходят факелом до бога.

Как башня я; затворов лязг
Привычен всем; все испивают
Струю моих нечистых ласк,
Что, утоляя, убивают.

Бессильные! Что любо им?
Чем их бесплодный пыл волнуем?
Лишь отвращением моим
К их ярости и поцелуям.

Им сладко вновь найти во мне
Свой мертвый светоч воскрешенным,
И плащ мой в их безумном сне,
Как рдяный ужас, повторенным.

— О женщина вся в черном, столько дней
Чего ты ждешь средь грома площадей,
Чего ты ждешь?

— Лишь солнца старого вечерний пламень ярый
Кусками золота осыплет тротуары,
Лишь город линии своих огней помчит
За черный горизонт, где устремлен в зенит
Магнит всевластный: женщина! — как снова
Псы безнадежности свой долгий лай стремят
В глаза моей души, в ее полночный взгляд.
Псы лают черные средь сумрака ночного,
Псы лают черные в вечерний час
На луны черные моих недвижных глаз!

Какой гордыней бедра налиты,
Что мчатся псы вдоль тела золотого?
Бьет им в глаза средь сумрака ночного
Какой огонь багряной наготы?

Каких безумий пьяная Валгалла
Мне разжигает губы ало?
И волосы — в какой клокочущий набат,
В какой полночный рай летят?

Какой пожар, и пыл, и страх
Меня влекут уздою черной,
Бросая здесь, на площадях,
Царицей грозной и покорной?

— О женщина вся в черном, столько дней
Чего ты ждешь средь грома площадей,
Чего ты ждешь?

— Увы! Когда же он придет, —
Когда багряный вечер ждет,
Кто появиться должен неизбежно
И кто появится, как рок?
Во мне безумие растет волной мятежной
И поднимается от ног
К уже галлюцинирующим грудям!
Где руки, что пролили кровь?
Они раскроются — и будем
Мы длить кровавую любовь!
Все тело ждет любовной казни.
Что страх, когда желанье жжет?
Меня никто не обоидет
В моем властительном соблазне!
Кто ж должен пожелать меня
Среди вечернего огня
В железном грохоте и реве?

— О женщина вся в черном, столько дней
Кого ты ждешь средь площадей.
Кого ты ждешь?

— Того, чей нож отведал крови!
Перевод Г. Шенгели

[альбинос в черном]

Владимир Рецептер

И ту, и эту ночь — с “Русалкой”,
уставясь в рукопись, скорбя
о вечной мстительнице жалкой,
терзающей саму себя.

Вновь на кону любовь и ревность,
измена, выкуп и позор;
Руси языческая древность,
с Христом не бросившая спор.

С той стороны дурная сводка,
отмена счастья под венцом…
Далась мне мертвая красотка,
с ее юродивым отцом!..

Никто ее не понимает,
никто не может дать совет;
неведомая сила тает,
а на прощенье воли нет…

Про нас…
И мы — из грязи в князи.
Здесь наши связи без затей.
И радости любых оказий,
и тайны прижитых детей.

И хор загубленных в утробе,
и мокрых девок хоровод,
что запоет при свежем гробе,
и спляшет, и предъявит счет…

Запьешь, а сам как будто не пил,
и не спасет тебя гульба.
А листья сыплются, как пепел.
А ворон кличет, как судьба.

Сообщение изменено: альбинос в черном, 16 Апрель 2016 - 08:47.

[Kavalaksala]

Іван Франко – Човен

Хвиля радісно плюскоче та леститься до човна,
Мов дитя, цікава, шепче і розпитує вона:
Хто ти, човне? Що ти, човне? Відки і куди пливеш?
І за чим туди шукаєш? Що пробув? Чого ще ждеш?
І повзе ліниво човен, і воркоче, і бурчить:
Відки взявся я – не знаю; чим прийдеться закінчить
Біг мій вічний – тож не знаю. Хвиля носить, буря рве,
Скали грозять, надять-просять к собі береги мене.
Хвилі – то життя, то гріб мій, пестощі і смерть моя;
Понад власним гробом вічно ховзаюсь тривожно я.
Поти лиш живу правдиво, поки гріб той підо мнов:
Вітер гонить, хвиля ломить – і я вже на дно пішов.
Що ж тут думать, що тужити, що питатися про ціль?
Нині жити, завтра гнити, нині страх, а завтра біль
Кажуть, що природа-мати нас держить, як їй там тре,
А в кінці мене цілого знов для себе відбере.
Що ж тут думати? Тримає, то тримає, а візьме,
То візьме – ні в сім, ні в тому не питатиме мене.
Непогідний, несвобідний день мій, вік мій: жий чи гинь –
Все одно! Шукати цілі? Вік борись, плисти не кинь!
Хвиля весело плюскоче та леститься до човна,
Ніжна, мов дитина, шепче і пришіптує вона:
Човне-брате, втіх шукати серед смерті, верх могил –
Се ж не горе! Глянь на море, кілько тут несесь вітрил!
Не один втонув тут човен, та не кождий же втонув;
Хоч би й дев’ять не вернуло, то десятий повернув
І дійшов же до пристані. Та ніде той не дійде,
Хто не має цілі. Човне, як пливеш, то знай же, де!
Таж не все бурхає море, тихеє бува частіш.
Таж і в бурю не всі човни гинуть – тим ся ти потіш!
А хто знає, може, в бурю іменно спасешся ти?
Може, іменно тобі ся вдасть до цілі доплисти!

Стрий, 13 іюня 1880

[lana]

Он под Гончими Псами летит, словно во поле волк, –
долгий призрак, гонимый укушенной насмерть державой.
Бьют жестянки подков – Святополк, Святополк, Святополк –
по серебряной с чернью весне да по осени ржавой.

Двух отцов непутёвый, от блуда заблудевший сын,
Потьмы князь без престола, в отечестве – братоубийца,
там, где вышли Карпаты к столу азиатских равнин, –
пустит ночь под крыло, как большая двуглавая птица.

Или полднем морозным белесую ленту дорог
он наложит на узкую полосу низкого неба,
развернёт – вдоль по зимнику – флагами двух берегов
и подпачкает смешанной кровью Бориса и Глеба.

И не этой ли красною жижей зрачком налитым
никуда не прикаянный он, ниоткуда не званный,
вдруг провидит татарскую лютость в родстве Калиты
и опричную гордость падучей безумца Ивана.

Бьётся сердце в груди, словно в бредне холодный осётр,
там, где рек кутерьма и бессрочна тюрьма небосвода.
И, на круп осадив, будто вместе он с пащенком, Пётр
давит медную желчь из покуда незрячего года.

А ещё – это Павловский ополоумевший полк
заведёт скакунов – ни присяги, ни брата, ни стяга, –
только долгий галоп – Святополк, Святополк, Святополк –
вечный призрак, летящий по бледному следу Варяга.

Да старик, крестьянин, на какой-нибудь к дому версте
завернув на большак, пошатнётся – ни мёртвый, ни пьяный,
и, полжизни убогой едва ли пребыв во Христе,
тычет в князя перстом и крестится, шепча: окаянный!

Виктор Санчук

[Краки Нифлунг]

Иерониму Босху, изобретателю прожектора


Я смотрю на тебя из настолько глубоких могил,
что мой взгляд, прежде чем до тебя добежать, раздвоится.
Мы сейчас, как всегда, разыграем комедию в лицах.
Тебя не было вовсе, и, значит, я тоже не был.
Мы не существовали в неслышной возне хромосом,
в этом солнце большом или в белой большой протоплазме.
Нас еще до сих пор обвиняют в подобном маразме,
в первобытном бульоне карауля с поднятым веслом.
Мы сейчас, как всегда, попытаемся снова свести
траектории тел. Вот условие первого хода:
если высветишь ты близлежащий участок пути,
я тебя назову существительным женского рода.
Я, конечно, найду в этом хламе, летящем в глаза,
надлежащий конфликт, отвечающий заданной схеме.
Так, всплывая со дна, треугольник к своей теореме
прилипает навечно. Тебя надо еще доказать.
Тебя надо увешать каким-то набором морфем
(в ослепительной форме осы заблудившийся морфий),
чтоб узнали тебя, каждый раз в соответственной форме,
обладатели тел. Взгляд вернулся к начальной строфе...
Я смотрю на тебя из настолько далеких... Игра
продолжается. Ход из меня прорастет, как бойница.
Уберите конвой. Мы играем комедию в лицах.
Я сидел на горе, нарисованной там, где гора...

Я сидел на горе, нарисованной там, где гора.
У меня под ногой (когда плюну — на них попаду)
шли толпой бегуны в непролазном и синем аду,
и, как тонкие вши, шевелились на них номера.
У меня за спиной шелестел нарисованный рай,
и по краю его, то трубя, то звеня за версту,
это ангел проплыл или новенький, чистый трамвай,
словно мальчик косой с металлической трубкой во рту.
И пустая рука повернет, как антенну, алтарь,
и внутри побредет сам с собой совместившийся сын,
заблудившийся в мокром и дряблом строенье осин,
как развернутый ветром бумажный хоккейный вратарь.
Кто сейчас расчленит этот сложный язык и простой,
этот сложенный вдвое и втрое, на винт теоремы
намотавшийся смысл. Всей длиной, шириной, высотой
этот встроенный в ум и устроенный ужас системы.
вот болезненный знак: прогрессирует ад.
Концентрический холод к тебе подступает кругами.
Я смотрю на тебя — загибается взгляд,
и кусает свой собственный хвост. И в затылок стучит сапогами.
И в орущем табло застревают последние дни.
И бегущий олень зафиксирован в мерзлом полене.
Выплывая со дна, подо льдом годовое кольцо растолкни —
он соидется опять. И поставит тебя на колени,
где трехмерный колодец не стоит плевка,
Пифагор по колени в грязи, и секущая плоскость татар.
В этом мире косом существует прямой пистолетный удар,
но однако и он не прямей, чем прямая кишка.
И в пустых небесах небоскреб только небо скребет,
так же как волкодав никогда не задавит пустынного волка,
и когда в это мясо и рубку (я слово забыл)
попадет твой хребет —
пропоет твоя глотка.

А.В. Еременко