5 ответов в этой теме

[Skalagrim]

С.И. Рыжакова

«СВЯЩЕННЫЕ ЛЕСА»:
СОЗДАНИЕ ИЛИ ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ТРАДИЦИИ?
(ЛАТЫШСКИЙ И ЛИТОВСКИЙ СЛУЧАИ)

Основная цель статьи – выявление историко-культурных особен-
ностей «священных лесов», особых культурно-религиозных ландшафтов
двух балтийских республик – Латвии и Литвы. Их формирование было
связано с идеями романтизма конца XVIII–XIX в., затем они стали важ-
ной составляющей неоязыческих движений, в настоящее время это также
и один из способов освоения среды для приверженцев «зеленого образа
жизни». Выявляется их происхождение, особенности бытования, кон-
тексты современного существования. На примере лесов Покайни и «До-
лина ужихи» анализируются этические, эстетические и религиозные
аспекты «изобретенной традиции», их взаимосвязь и различия с древ-
ним балтским культурным наследием, известным по письменным средне-
вековым источникам.

Ключевые слова – «священные рощи», культурный ландшафт, священ-
ная география, народная религиозность, культура балтийских народов.

«Священные леса» – особым образом организованные
экологические ниши между освоенным и неосвоенным простран-
ствами, между повседневностью и сферой сакрального стали при-
мечательной формой современного культурного ландшафта. Их
формирование было связано с идеями романтизма конца XVIII–
XIX вв., затем они стали важным элементом неоязыческих (этноре-
лигиозных) движений, в настоящее время это также и один из спо-
собов освоения среды для приверженцев «зеленого образа жизни».
Это рощи, лесные массивы, лесопарки и их части, в публицис-
тике и массовом сознании прямо или косвенно определяемые как
особенные, почитаемые, чудесные места, связанные со сверхъесте-
ственным началом.
Они выполняют несколько функций: будучи государственны-
ми или частными, а некоторые и коммерческими предприятиями,
они встроены в экономическую жизнь, приносят регулярный доход
и обеспечивают рабочие места. Обладая юридическим статусом на-
циональных или муниципальных парков, заповедников, историко-
культурных зон отдыха, особо охраняемых территорий, они служат
в современных условиях западного общества некоторым (хотя,
разумеется, весьма условным) аналогом священных рощ древ-
ности, известных у многих народов мира, существовавших кое-где
в Европе до XIX в. и до сих пор бытующих, в частности, на Север-
ном Кавказе, в Поволжье, в Сибири. Они вовлечены в культуру
повседневности: вокруг них создаются этические представления,
запреты и предписания. В дизайне таких лесопарков ярко отра-
жаются как модные тенденции, так и глубокие культурные тради-
ции: это и создание маршрутов, оформление центра (или несколь-
ких взаимосвязанных семантически нагруженных зон), периферии
и границы, а также формирование стереотипического фокуса
взгляда их посетителей. Наконец, вокруг «священных лесов» уже
сложилось несколько форм индивидуальных и коллективных
религиозных практик: там могут проводиться обряды, с ними свя-
заны обычаи, здесь формируются (иногда целенаправленно) пред-
ставления о более или менее персонифицированных «хозяевах»
(богах, духе или духах и т. п.), оберегающих лес и властвующих над
приходящими туда людьми.
Все случаи «священных лесов» в балтийских странах, являются
примером изобретения культурной традиции. Это отнюдь не отме-
няет определенную историческую преемственность, как отложившу-
юся в общественной памяти, так и отраженную в ландшафтной
и экологической деятельности. Созданию «священных лесов»
имеются некоторые исторические предпосылки. Однако не мень-
шую, а по-видимому, и большую роль в истории их создания играют
процессы профессиональной, интеллектуальной мифологизации
культуры XIX–XX вв., формирование национального культурного
пространства и ландшафта. Этому способствуют современные эко-
номические, юридические и идеологические обстоятельства. Иногда
«священные леса» – часть коммерческой деятельности, в том числе
туристического бизнеса; они уже стали своего рода «брендами», опи-
саны в путеводителях, брошюрах для туристов, в популярной лите-
ратуре, рекламируются в средствах массовой информации.
Истоки создания современных «священных лесов» лежат
в романтизме конца XVIII–XIX в., в воскрешении европейской
(кельтской, германской, славянской, финской, балтийской) древ-
ности, а также в создании мест национальной славы. В Лифляндии
(Видземе) этот процесс активно пошел начиная с середины
XIX в.: тут важным священным и патриотическим пространством
стало Лиелварде – место действия латышского литературного
эпоса «Лачплесис» (созданного А. Пумпуром и опубликованного
в 1888 г.). Другим опытом в этой же провинции был специально
созданный в туристических целях лесопарк с изобретенной «мест-
ной легендой» о Турайдской Розе – прекрасной девушке и ее воз-
любленном, разлученных и погубленных. Еще одним направлени-
ем, способствовавшим созданию новых культурных ландшафтов,
стали развивающиеся сначала в Латвии и Эстонии (с 1920-х гг.)
а затем и в Литве (с 1950-х гг.) неоязыческие, фольклористические
и краеведческие движения, важной составной частью которого был
поиск и освоение народных святынь.
Не полностью пересекается с ним, но нередко все же связана
профессиональная и любительская историческая реконструкция,
а также формирование национальной истории и ее популяризация
(начиная с 1920–1930-х гг.) Еще одним не менее важным источни-
ком формирования культурных пространств является более или
менее профессиональный современный ландшафтный дизайн, ин-
дивидуальное творчество, свободно использующее и соединяющее
совершенно разные по происхождению концепции (в том числе
и японскую, китайскую, индийскую традиции).
В создании этнических ландшафтов (а в определенной мере
именно к ним можно причислить «священные леса» латышей и ли-
товцев) ярко прослеживается динамический баланс между двумя
тенденциями – сохранением культурного наследия (обнаружение,
выявление и музеификация старинных мест обитания древних
балтов, городищ, могильников, укреплений, возможных культовых
центров и т. п.; тщательная фиксация исторических данных, легенд,
преданий и других фольклорных текстов, связанных с этими мес-
тами) и развитием (свободным творчеством художников, дизай-
неров, краеведов, народных целителей, музыкантов и прочих энту-
зиастов, творческих людей).

Рассмотрим два примера создания «священных лесов» в Литве
и Латвии в 1990-х гг.

Долина богов, или ужихи
Авторы идеи «Долины ужихи, или богов» – Гинтаре (худож-
ник, график, дизайнер, автор деревянных скульптур) и Эгидиус
(лесник) Маркявичюсы, живущие в небольшом литовском городке
Алитус (этнографическая область Дзукия). Весь представлен-
ный ниже материал был собран мною в ходе экспедиции в ноябре
2006 г. и зафиксирован в авторском архиве2.
В 1992 г. Гинтаре, закончив Вильнюсский университет (торго-
вый факультет – как она выразилась) и пожив некоторое время
в Каунасе, вскоре уехала жить с мужем на хутор в лесу Пуниос.
Они тут прожили до 1999 г. Некогда здесь была деревня Смолени-
ча. В 1921–1923 гг. леса здешние были выкуплены правительством,
и жители в основном уехали. Из всех построек до 1990-х гг. сохра-
нились три дома, в одном из которых поселилась молодая семья.
Это место было похоже на петлю, на полуостров, опоясанный вода-
ми Немана.
Гинтаре верит в судьбу: «Судьба меня с детства готовила к той
жизни в лесу! Еще в Вильнюсе, желая жить отдельно от родителей,
я стала снимать квартиру в домике на улице Локис – Медвежьей,
в районе под названием Жверинас – Зверинец! Да и многие другие
обстоятельства, как оказалось, вели к этому...»
Ее жизнь в лесу могла бы показаться скучной и однообразной,
если бы не чудеса, которые начали происходить, и сама Гинтаре
научилась взаимодействовать с ними. Например, это, так сказать,
упражнение на визуализацию, «включение будущего». Вот как об
этом мне рассказала художница: «Сядь и представь себе, как вот
сейчас ты встаешь, подходишь к телевизору, включаешь его...
а потом – проделываешь все наяву. Это все моменты какие-то: вот,
ты ждала, ждала, а потом вдруг раз! И оно наступает... и уходит.
Я пыталась делать это, и не только в городе, но и живя в лесу. Сна-
чала – волевым усилием придумываешь, что произоидет, и выпол-
няешь. А потом я увидела, как это происходит и без напряжения,
словно бы автоматически. Я вижу будущее, а потом оно происхо-
дит! И тут в какой-то момент мне стало странно и страшно, по-
тому что времена перепутались. Я перестала понимать, что вижу:
прошлое? Настоящее? Будущее? Мне было три видения, и еще слов-
но глаза перевернулись. Я испугалась, и вышла из этого состояния».
Гинтаре мне рассказала, как крестилась в двадцатилетнем воз-
расте в Вильнюсе, в костеле святой Оны. Когда она стала посещать
церковь, сначала ей там очень понравилось, но уже на церемонии
крещения, и тем более позднее, она почувствовала, что это не ее
путь, и она больше не хочет сюда приходить. Однако она нисколь-
ко не жалеет: «Это был первый шаг к тому, к чему я потом при-
шла, к старой нашей вере. Люди приходят кто как, а я – через хри-
стианство! Тогда же, в 20 лет, мне очень хотелось обрести связь
с землей, вот я ее и нашла». При этих словах Гинтаре показала вниз,
на землю, и сделала жест, который значил – «я утвердилась, обос-
новалась».
На городище Алитуса стоят скульптуры древних литовских
жрецов – криве, держащих в руках изогнутые тростины – кривуле
(известный по письменным источникам атрибут священной и об-
щественной власти). Неподалеку – изображение трех богинь,
покровительствующих огню, растительности и птицам. На берегу
Немана – композиция «Семья ятвингов» (одного из балтийских
племен, некогда тут, возможно, обитавшего): отец, держащий меч
и копье, и трое детишек, идущих с веточкой дерева, на которой вид-
на металлическая подвеска – птица. А по берегу речушки Алита,
впадающей в Неман, расположились герои местной легенды: на
одном столбе вырезаны вождь Вайдила и романтическая пара –
прекрасная Мирграуселе и бесстрашный князь Алитис. Он жил
в замке, она – в деревушке у его подножия, но любовь их была
сильна, и они хотели соединиться навечно. Разлученные возлюб-
ленные не смогли жить друг без друга; после гибели юноши в бою
девушка все плакала и плакала, пока не превратилась в реку. Эти
скульптуры были вырезаны мастером Эрикасом Мотиеюсом
в июле 2002 г., а на открытии парка члены движения Ромува и ан-
самбль Кулгринда пели литовские песни, зажигали огонь
в недавно сложенном жертвеннике на вершине холма – городище
и обращались к своим богам и духам.
В живописной картине Гинтаре «Разговор духов» художница
тоже обращается к теме литовского священного мира; а в графиче-
ской работе «Восход солнца (рождение леса)» мы видим превраще-
ние женщины в дерево, что открывает еще одну важную мифологи-
ческую тему.
Важнейшая тема в жизни и творчестве Гинтаре – превращения.
В литовской мифологии она связана, прежде всего, с образом ужа.
Не случайно псевдоним Гинтаре – Жалте, Ужиха! В мифе
об Эгле, королеве ужей (наиболее известен он благодаря литовской
народной сказке), девушка выходит замуж за ужа и перебирается
жить в подводное царство. Хитростью задержанная дома, куда при-
ехала погостить, она не может предотвратить убийство супруга,
но после его смерти сама превращается в ель, и ее дети становятся
разными деревьями.
Для Гинтаре самое важное здесь то, что жизнь со смертью не
кончается, но человек превращается в ужа, дерево, в какое-то жи-
вотное. Момент самого этого преобразования завораживает худож-
ницу более всего.
Подержав однажды в руках живого ужа, Гинтаре была потрясе-
на: «Он держит себя, центрирует, изгибается так, что подобен
ветвям дерева. Он ориентирует себя в связи с землей и воздухом.
Внутри он сильный, прямой, с характером!»
Наиболее ярко тема ужей и чудесных превращений воплоти-
лась в скульптуре, созданной в бору Пуниос. Это место довольно
скрытое от случайных глаз, хотя туда и ведет лесная дорога.
Оно никак специально не охраняется и не пропагандируется, но из-
вестно, что люди иногда там бывают. Чтобы попасть туда, нужно
оставить машину около тропы, которая начинается двумя огром-
ными деревянными скульптурами «Предки» (резчик Саулиус
Лампицкас), которые словно бы стерегут таинственный мир, про-
стирающийся далее.
Это там, неподалеку, Гинтаре и Эгидиус жили в первые годы
после свадьбы, это там Гинтаре начала постигать простоту и вол-
шебство повседневности, там она узнала тайны связи мира людей,
растений и животных. «Долина ужихи» была создана в ходе семи-
нара народных мастеров в 1996 г. по дизайнерским разработкам
Гинтари. Создание парка было поддержано администрацией Али-
туса и местным самоуправлением города. Авторы заручились не
только официальной поддержкой, но и благорасположением духов:
выбирая место для установки скульптур и жертвенника, они
наблюдали за знаками в природе. Приблизительное пространство
было подсказано самим ландшафтом: долина представляет собой
словно бы петлю, полуостров, который огибает излучина Немана.
Но окончательное решение было принято, когда Эгидиус и Гинта-
ре увидели, как к этой поляне приблизились две птицы и три
раза облетели ее словно бы по кругу.
Композиция «священного леса» (концентрические круги, опоя-
сывающие центральный каменный жертвенник) напоминает древ-
нее литовское святилище. В центр был помещен жертвенник
из больших каменных валунов. Его установкой занимался камен-
щик и ювелир, мастер из Вильнюса Сваюнас Удрис (немало лет
проведший в путешествиях по литовским лесам, наблюдавший за
природой и когда-то живший в доме вместе с ужами, приносимыми
из лесов). Вокруг жертвенника располагается четыре скульптуры
вайделуте (резчики – Кястас Ражанскас, Юозас Видейка, Кястутис
Григонис, Эгидиус Маркявичюс) – женщин, хранительниц огня.
А немного поодаль находится главная скульптура – 25-метровая
статуя бога Перкунаса (резчик Пятрас Пранцкявичюс), изобра-
жающая, как молния ударяет в дерево и становится ужом. «Моя
идея была такова: не различишь – где молния, где уж, они так сли-
ты, что видна единая сущность обоих. К сожалению, мастер долго
не мог этого понять, и в результате сделал их отдельно – Перкуна-
са с молнией наверху и мягкого, свернувшегося в кольца ужа внизу.
Это не совсем то, что я хотела...» – сокрушается Гинтаре.
Не все, что задумала художница, еще здесь реализовано.
В портфеле хранятся проекты еще нескольких скульптур – изобра-
жений ужей с человеческими лицами, которые должны быть поме-
щены на тропинке сразу после скульптур праотцов. Один из эски-
зов – человеко-олень; вот как мне объяснила его смысл Гинтаре:
«Мы знаем, что человек после смерти становится ужом, деревом,
животным. Но я также поняла и другое: после смерти или гибели те
самые животные и растения – они ведь становятся людьми! И вот
это идея еще одной скульптуры для «Долины ужихи»: раненый, уми-
рающий олень, превращающийся в человека. Посмотри, в его образе
уже проступают черты человеческого лица...»
«Долина ужихи», по мнению Гинтаре, это место, где соединяют-
ся жизнь и смерть, где происходит постоянная трансформация,
ведь бессмертные души обретают новые формы, обрастают новыми
телами. Жизнь для Гинтаре – «это девять гор труда, и нередко
впадаешь в депрессию, в сомнения, правильно ли ты поступаешь?
Может, что не так? Но на десятой горе – идет тебе волна! И ты
ясно видишь, что все предыдущие шаги были правильные, наступа-
ет момент, когда все вокруг тебя освещает, поднимает, и ты сам
видишь смысл всей своей жизни!»

[Skalagrim]

Лес Покайни в Латвии
«Священный лес» Покайни – пожалуй, самый яркий пример
создания нового мифоритуального пространства, получившего из-
вестность в масштабе всей Латвии и даже распространившегося не-
много более широко (сюда приезжают посетители из Литвы, Поль-
ши, Эстонии и других стран).
Лесной массив Покайни принадлежит предприятию «Государ-
ственные леса Латвии» и охватывает около 450 га территории меж-
ду городом Добеле и поселком Иле в провинции Земгале. Он рас-
положен на холмах и низинах и имеет множество скоплений кам-
ней (группами, «каменными речками», отдельно стоящими валуна-
ми ледникового происхождения – всего насчитывается около 2000
«экспонатов»).
Внимание к этим каменным скоплениям было привлечено
в начале 1990-х годов в ходе обработки лесосек и других лесных
работ. К этому времени уже было известно о наличии тут ряда при-
родных аномалий3. Группой географов, экстрасенсов и любителей
древнебалтийской старины была выдвинута гипотеза о существо-
вании тут древнего святилища. На очищении леса безвозмездно ра-
ботали тысячи человек, собиравшихся в свободное время со всех
концов Латвии. Это были истинные энтузиасты – географы, крае-
веды, археологи, целители, экстрасенсы. Они очищали от мха
и земли камни, чистили пруды, создавали тропинки, лестницы. Ни-
каких особых преобразований с камнями не проводилось, скульп-
тур из них не создавали, только расчищали землю вокруг, обнажа-
ли поверхность камня. Некоторым камням придавали вертикаль-
ное положение, чтобы они стали «работать» как своего рода «кос-
мические антенны», связывающие землю со Вселенной.
Многим скоплениям камней и отдельным валунам давались на-
звания, которые теперь написаны на дощечках, установленных воз-
ле них (отчего создается некоторое ощущение музейности Покай-
ни). Появлялись названия «Камень-целитель», «Свадебный ка-
мень», «Камень Бога (Диевса)», «Камень отца», «Камень матери»
и многие подобные.
Параллельно шло исследование, а в большей степени – фанта-
зирование, придумывание свойств, которыми валуны обладают,
и действий, которые они оказывают. В отношении почти каждого
из камней были созданы предания. Так, с камнем «Отец» гипотети-
чески связывается место упокоения полулегендарного племенного
вождя земгалов Намейсиса (борца за сохранение космической
идентичности латышей; подробнее о том, что он нашел свою смерть
вскоре после 1200 г. в лесу Покайни, рассказывает Зинаида
Андерсоне). Проглядывающий контур меча, который держит фигу-
ра Отца, является как бы символом свободы этноса4.
Дайла Ротбаха в книге «Священные места Латвии и их люди»
(2006 г.) прямо называет этот лес «знаменитым святилищем Лат-
вии и Европы», «огромной системой, которая отражает Вселен-
ную», «сетью, которая находится в связи с Космосом», где «цивили-
зации друг за другом оставляли свидетельства своей веры»5. Она
предупреждает, что камни тут находятся повсюду, «они усиливают
энергетику места» и что посетитель леса должен исполниться тре-
петом и вниманием, шагать осторожно, чтобы не сдвинуть камни
с их сакральных мест, не нарушить их продуманную систему, по ко-
торой они размещены». Она направляет читателя по определен-
ному маршруту, пролегающему мимо отдельных валунов и групп
камней, который оказывается путешествием по своего рода «боже-
ственному телу», как бы распростертому на земле.
Вход в лес («врата в обитель нашего духа») отмечен воротами,
представляющими священный символ Бога (Диевса); далее чело-
век следует к так называемому «Зиккурату» – «величественной
горе, которая, кажется, представляет собой «чакру мыслей и веры,
которая подобно символу святости находится над грандиозным
космическим ликом. Тут, на вершине горы, мы словно стучимся в
двери Бога». Д. Ротбаха полагает, что тут «в древние времена была
обитель жрецов». Многие считают, что «Зиккурат» внутри полый,
однако планомерных археологических раскопок тут не было. От-
дельных энтузиастов, пытавшихся самостоятельно копать тут зем-
лю, постигали серьезные несчастья, – так гласит народная молва.
Более того, в Покайни действует неписаный запрет на то, чтобы
забирать отсюда камни – даже самые крохотные. Многочисленны
рассказы о неприятностях, случившихся с людьми, нарушившими
эти запреты. Д. Ротбаха пишет: «Любой взятый с собой из святили-
ща предмет не сохраняет свои свойства вдали от него... но такие
действия не могут остаться безнаказанными! Ведь мы же не несем
домой с алтаря церкви подсвечники или другую утварь! Любое ла-
тышское святилище, в том числе и Покайни, такая же церковь,
храм природы»6.
После посещение «Зиккурата» человек проходит к «Глазам»
(каменные кладки с родниками, над которыми образовались два
чистых озерца), по «тропе жрецов» проходит к «Рту» (место, где
люди освобождаются от грехов), быстро минуют «Шею» (где не ре-
комендуется задерживаться, так как это место скопления грехов, и
«пусть наши грехи останутся в ведении Бога») и «Чистилище»,
расположенное у левой щеки святилища, здесь Бог облачает чело-
века в новые и чистые одежды и «мы обновляемся». Место, назы-
ваемое обычно «сердцем», располагается вокруг «глаза Мары» –
двух озерцов. Далее по курсу следуют «свадебный камень», «ка-
менная картина – стол Лаймы» (богини, которая «символизирует
любовь, приходящую от сердца»), скопление камней в форме бук-
вы U (напоминающее алтарь). Около родника расположены камни,
«напоминающие старичков-велей, духов усопших» и особенно
активизирующиеся во «время велей» (октябрь–ноябрь), когда те
посещают своих живых родственников7.
Потом посетители выходят к «Камню-целителю», на плоскую
поверхность которого можно лечь, и он «нисколько не покажется
холодным и неприятным», а сам человек словно бы «сливается
с молчаливым другом, который берет на себя бремя боли и дарит
свою сострадательную помощь». Находящийся рядом «Змеиный
камень» Ротбаха интерпретирует как «мозг Покайни, интеллек-
туальный центр, с которым может войти в диалог только парт-
нер соответствующего уровня». «Лодка ведунов» – скопление
камней, в котором наделенные особыми, сверхобычными знаниями
люди могли отправиться в путешествие во времени – в прошлое
или настоящее.
Создаются и другие карты Покайни, на которых, в частности,
отмечен «навигационный центр», откуда можно выступать по диа-
гональным линиям, направленным на другие лесные святилища
Латвии и всего мира8.
Впрочем, большинство авторов не настаивают на исключитель-
ности и единственной правильности своих маршрутов, но привет-
ствуют как самостоятельное мифотворчество, так и нахождение
путей каждым, приходящим сюда: «И сегодня у посетителей
есть возможность пройтись по святилищу, ориентируясь на свои
личные взгляды»9.
Камни постоянно сравниваются с библиотекой, которая может
давать информацию тем, кто в состоянии ее воспринять. Вот что
мы читаем в информационном листке, который можно приобрести
в киоске перед входом в лесной массив: «...Сегодня ученые погрязли
в рутине, и пришло время спросить: а действительно ли истинны
ключи, имеющиеся в руках у ученых? Реальности смешиваются,
и на Земле происходят многие необычные события и явления. К ним
относятся также и активизация древних святилищ, календарей
и каменных библиотек. Они начинают “говорить”. Святилища –
двери в другую реальность. Только нужно помнить, что замки
Времени можно открыть только с помощью Любви. Информация
по телефонам 3762334, 3763385. Приятного отдыха в лесу Покай-
ни! Государственное акционерное общество «Латвийские государ-
ственные леса».
Нужно отметить хорошее хозяйствование и маркетинг, органи-
зованные в отношении этого лесного массива. Здесь организована
охрана, имеется стоянка для машин, вход осуществляется по биле-
там, продаются открытки, памятные деревянные знаки (орнамен-
тальный символ леса изготовлен дизайнером Валдисом Целмсом).
Сюда приезжают работать экстрасенсы и народные целители.
Путешествие по лесу возможно как индивидуальное, так и с гидом.
Лес Покайни стал знаменит: посетители приезжают сюда тысяча-
ми, и не только из Латвии.
Почти все люди, приезжающие сюда, ожидают чуда. Рассказы
о чудесах, случавшихся в лесу, распространяются через самих же
посетителей. Но вот что написано и в информационном листке:
«Что привлекает сюда людей? Это не только ощутимое, доступное
внешнему взгляду и другим органам чувств. В лесу Покайни люди
ищут нечто большее, чем только возможность побывать в лесу.
Ищут невидимое глазами и неслышимое ухом. Это место и камни
излучают некоторую энергию, которую многие люди ощущают как
различные потоки. Иные видят видения, а кто-то получает поток
информации».
Тут очень много зависит от экскурсовода: о чем он или она
будет рассказывать? Экскурсоводы встречаются разные: один яв-
ляется с приборами, измеряющими биополе, другие – с металличе-
скими детекторами. Иные берут с собой корзины – набрать заодно
грибов или ягод. Кто-то забрасывает слушателей обилием эзотери-
ческой информации. Ту группу, с которой шла по лесу я в 2004 г.,
вела географ и краевед Инта Янсоне. Ее манера общения была
чрезвычайно корректна, а сами рассказы вполне рассудительны:
«Одни говорят о Покайни как о “центре европейского жречества”,
другие – как о природной аномалии, которой заинтересовалось
даже НАСА, третьи же не видят здесь ничего, кроме леса с большим
скоплением валунов ледникового происхождения. Где же здесь прав-
да? Видимо, где-то посредине... Давайте посмотрим на то, чего
достигли многие энтузиасты, приезжающие сюда и своим трудом
соорудившие интересные вещи...»10
Ведя нас по лесу, от одного камня к другому, Инта привлекала
внимание, пробуждала наблюдательность, иногда даже взывала
к поэтическому восприятию. «Вот, “Камень матери” – почему он
так назван? Мы видим – слегка извилистая линия, словно мать
в печали. В его контурах можно увидеть и “слияние двух рек”,
“слои земли” или “гору, стоящую у реки”».
Мы проходим по склону горы, мимо темного ельника. «Здесь шли
битвы древних латышей с крестоносцами, и иногда мерещатся всад-
ники на конях, это очень неприятное состояние – оказаться тут
в сумерках», – говорит Инта. Итак, доминирует романтическая
мифологизация Средневековья (хотя не менее драматическими
могли быть и местные события Первой или Второй мировых войн).
Возле каменной россыпи, названной «Чистилищем», «вы може-
те почувствовать себя как в бане! Пусть все ненужное уйдет от
вас!» – словно заговор произносит Инта. Потом проходим между
двух прудов – «глаз» (Инта поясняет, что левый – с мертвой водой,
правый – с живой, правда, он пока не вычищен до конца) и подни-
маемся на холм, который Инта, в отличие от Дайлы Ротбахи, назы-
вает не «носом», а «лбом».
В полдень группа отдыхает на «кресте Мары» – скамейках, ско-
лоченных в форме креста, концы которого еще раз перекрещены.
Потом следуем далее и знакомимся с одной из важнейших
функций, которую выполняет Покайни, – целительство. Многие
народные целители Латвии рекомендуют своим клиентам как про-
гулки по этому лесу, так и особенно путешествие к «Камню-цели-
телю». Однако Инта Янсоне сказала: «Да ведь этот камень – изму-
чен! К нему привозили людей автобусами! И каждый ложился на не-
го, словно на операционный стол. Это же ужасно! А если у человека,
например, больные почки или мочевой пузырь?»
Существуют свидетельства о том, что некоторые люди не могут
даже войти в этот лес: им сразу становится дурно, болит голова.
Предполагается, что это результат того, что духи леса не прини-
мают человека.
Тем не менее немало и таких, кто испытывает здесь состояние
эйфории, душевного подъема и даже имеет видения. В Покайни
устанавливается или подкрепляется связь с Богом, богами, духа-
ми, предками – кому как нравится. Для такого рода общения
имеются, прежде всего, «Камень Диевса», «Змеиный камень»,
и другие. Около некоторых из камней (в частности, около «Камня-
отца») зажигаются свечи.
Кое-где осуществляется гадание. Например, Инта сказала, что
возле «Свадебного камня», говорят, можно понять, подходят ли
жених и невеста друг другу.
Единственная рукотворная деревянная скульптура в Покай-
ни – это деревянный столб, на котором вырезан образ Лиелвардс-
кого пояса – вещи, ставшей одним из мистических символов и из-
любленной эзотериками Латвии11.
Ведя группу далее, Инта показывала некоторые редкие виды
грибов, произрастающие тут, растения, с которыми связаны мифы
и предания, а главное – призывала нас быть активными: вот, ка-
мень назван так, но вы сами можете дать ему свое название. Все
стороны своей жизни (победить болезнь, пройти преддверие брака,
беременность, необходимость физически и морально очиститься,
пережить печаль, духовно пообщаться с высшей сущностью) мы
могли подключить сюда. Хотя возможна и просто бесцельная про-
гулка по ухоженному лесу, в ходе которой многие из посетителей
ощутят теплые потоки, гладящие их щеки и волосы, подобно шел-
ковым платочкам, и наполняющие все тело энергией и радостью.
Тысячи людей приезжают в Покайни с разными целями.
Одни – подтвердить для себя то, что написано в путеводителе,
другие – с прагматическими задачами получить желаемое, а кто-
то и со скептическим взглядом. Каждый получает, что ищет.
Каждый вкушает тут в меру своей просвещенности и ожиданий.
Некоторым начинает казаться, что они схватили «ключи време-
ни» в свои руки и начинают манипулировать другими людьми,
избавлять их от чего-то, заряжать позитивными потоками...
и многие за это платятся.
Одним из общих мнений стал слух о том, что появляются
чужеземцы, готовые купить волшебные камни Покайни за большие
деньги и даже всю эту территорию для проведения своих магичес-
ких действий. Д. Ротбаха пишет: «Теперь мы поняли, какое же это
богатство – место молитвенного обращения к Богу. Появились лю-
ди из чужих земель, которые готовы за большие деньги выкупить
территорию Покайни. Но есть простая истина – священную землю
нельзя продавать». Приводимое ею сравнение по национальной зна-
чимости Покайни с «нашим дорогим памятником Свободы» оказы-
вается даже немного в пользу второго, «ведь в создании этой святы-
ни принимали участие не только люди, но и Бог»12.
Таким образом, Покайни обретают место не только в культур-
географической картине Латвии, не только в ее экономике, но
и в идеологии молодого европейского государства. Примечательно,
что Покайни позиционируются одновременно и как этническая
святыня латышей, и как надэтнический и наднациональный духов-
ный центр, открытый для всякого приходящего сюда человека.
Лесные урочища, подобные «Долине ужихи» или Покайни,
имеются и в других частях Латвии и Литвы. В ряде случаев в ми-
фологии, создаваемой вокруг них, встречаются референции к древ-
ности и Средневековью, то есть подчеркивается представление
о преемственности традиции.
Обратимся теперь к древнейшим письменным источникам, со-
держащим сведения о почитании балтийскими народами «священ-
ных лесов», а также к археологическим данным, чтобы затем сопо-
ставить этот материал с современной практикой.

[Skalagrim]

Священные леса у древних балтийских народов

Почитание древними балтийскими народами священных рощ,
дубрав, боров (всего, что можно не вполне корректно с точки зре-
ния научной терминологии, но все же понятно, обозначить поняти-
ем «леса») упоминается и описывается практически во всех сред-
невековых письменных источниках.
Подобные сведения в изобилии имеются и в отношении кель-
тов, прибалтийско-финских13, некоторых германских и славянских
племен. О почитании предков и богов в священных лесах герман-
скими племенами свебов, и в частности семнонами, пишет в сочи-
нении «О Германии» Тацит (98 г.): «Они находят, что вследствие
величия небожителей богов невозможно ни заключить внутри стен,
ни придать им какие-либо черты сходства с человеческим обликом.
И посвящают им дубравы и рощи и нарекают их именами богов;
и эти святилища отмечены только их благочестием»14; «В леса они
входили, связанные цепями, этим выражая свое смирение и призна-
ние мощи божества. Случайно упавшего в таком месте не разреша-
ется поднять, и он сам не мог встать на ноги, так что ему прихо-
дилось выбираться из леса, катясь по земле»15. Тацит предполагает,
что таким образом семноны выполняли обряды в знак того, что в
этих лесах находились истоки их племен и место обитания их богов.
Начиная с XIII в. хроники и исторические сочинения, где
содержатся сведения о мифологических представлениях, верова-
ниях, обрядах и обычаях балтийских народов, среди прочих объек-
тов веры упоминают заповедные рощи и особое почитание наи-
более старых деревьев, растущих в них, в частности дубов.
Археологи насчитывают около 40 священных лесов в Литве;
также известно около 520 названий рощ, указывающих на их свя-
щенный характер, – гой (гай, священная дубрава), и около 20 на-
званий алкагирис, швентас мишкас.
Более подробные описания почитания священных лесов бал-
тийскими народами мы находим в сочинениях XVI–XVII вв.,
у Вольфганга Христофора Неттельхорста в диссертации Кениг-
сбергского университета «О происхождении пруссов» 1674 г., у ис-
торика и историографа Матвея Преториуса в труде «Любопытные
подробности о Пруссии» второй половины XVII в., у Дионисия
Фабициуса в «Кратком описании истории Ливонии» 1611–1620 гг.,
у курземского суперинтенданта Пауля Эйнхорна в труде «Рефор-
мация латышского народа в герцогстве Курляндском» 1636 г.16
В этих описаниях имеется много общего.
Священные рощи выделились на фоне основного лесного мас-
сива. Во многих случаях они имели названия, своего рода имена
собственные, о чем часто свидетельствуют источники XIV–XV вв.
В «Описании дорог Литвы» 1386 г. (сборник, составленный на
основе документации Немецкого ордена: сведения о дорогах, посы-
лавшиеся комтурами на местах в Кенигсберг) упоминается свя-
щенный лес Ашвиете возле реки Ашвия, располагавшийся в Же-
майтии17. Часто священные рощи находились в местах слияния
рек: в Литве известны Даубарию гой, лес Швентасис в Мажейк-
ском районе на слиянии рек Венты и Виешете, лес Ромайню –
на слиянии рек Неман и Невежис. Известно о священном лесе
у жемайтов, называемом Вентис; археолог Штурмс предположил,
что названия, видимо, связаны с обитающими там божествами18.
Предполагается, что священных лесах обитали боги, богини
и духи. Литовская богиня Медейна, или Жверуна, покровительница
лесных зверей и охоты, впервые упоминается в хронике XIII в.
Й. Малалы (1261 г.) и в Ипатьевской летописи (среди других богов).
Археолог Мария Гимубутене полагает, что оба имени касаются
одной и той же богини. Упоминается Медейна польским писателем
Яном Длугощем в XV в. (описывается «как Диана, владетельница
лесов»), Яном Ласицким в XVI в. в списке богов жемайтов: «Медей-
на и Рагайна – богини леса». В конце XVI в. Даукша упоминает
медейн, лесных нимф, которые, возможно, принадлежат богине
Медейне, их властительнице. Однако в литовском фольклоре их
имен не встречается; то есть образ этой лесной богини не выходит
за рамки средневековых хроник и в дальнейшем фигурирует уже
в романтической литературе XVIII–XIX вв. Ян Длугощ упоминает
также лесного бога жемайтов Сильвана, что является, видимо, пло-
дом фантазии и имя которого происходит от латинского silva19.
Иначе происходило формирование представлений о лесных
богах у латышей. В латышской мифологии литературные образы
псевобогов не столь многочисленны, как у литовцев, и создава-
лись значительно позднее, во второй половине XIX – первой трети
XX в. Кроме того, у латышей традиция изготовления скульптур-
ных образов священных персонажей оказалась не столь выражена
и развита, как у литовцев (не последнюю роль тут сыграла, конеч-
но, реформация). Зато существовала у латышей «мать леса» (MeΩa
mäte). В латышском фольклоре чрезвычайно продуктивной моде-
лью деификации выступают матери-покровительницы различных
частей ландшафта, природных элементов, сфер занятости и отдель-
ных культурных артефактов. Судя по этнографическим источни-
кам, представление о «матерях» оказывается более характерны не
для балтов, а для прибалтийско-финских народов (хотя среди эс-
тонцев культ матерей лучше сохранился в южной Эстонии, то есть
в районах, пограничных с Латвией). В труде эстонского фолькло-
риста Оскара Лооритса «Ливские народные верования» матери
(jema), как ранее свойственные ливской мифологии образы упоми-
наются довольно часто20: В значимые или критические моменты
матерям приносят жертвы .
Конечно, нужно иметь в виду, что в описаниях божества, покро-
вители и духи практически не различаются, часто все вместе назы-
ваются нечистью, «чертями», а верования – суевериями. Напри-
мер, курземский суперинтендант Пауль Эйнхорн в 1627 г. не пишет
ни о матерях, ни о духах, в которых верят латыши, но все объекты
веры именует одним словом – «черти». «У чертей есть свои дома:
одни живут в лесу, другие в воде, другие на полях. В людской руга-
ни можно услышать о морских, лесных, ветряных и других чертях».
Создается впечатление, что упомянутые П. Эйнхорном «черти» –
матери, покровительницы всевозможных ландшафтных и хозяйст-
венных сфер.
Со священными лесами у балтийских народов было связано
множество запретов, и прежде всего они касались рубки деревьев
и охоты. Жившие там звери, птицы и растения – неприкосновенны.
В 1263 г. Thomas von Chantimpré в сочинении “Bonum Universale de
Apibus” пишет о пруссах: «Известно много действий, совершаемых
духами-демонами, и священные рощи. Прусские язычники по сей
день посвящают им (духам) священные леса, в которых нельзя
рубить, и входят в них только тогда, когда желают приносить
жертвы своим богам»21.
В 1326 г. в «Хронике земли Прусской» Петр из Дусбурга пишет:
«Пруссы не имели понятия о Боге. Поскольку они были глупцами,
то разумом не могли постичь Его, а так как письменности у них
не было, то не могли созерцать Его и в Писании. В самом начале они
весьма дивились тому, что кто-то, отсутствуя, мог пояснить свои
намерения буквами. И вот, поскольку они не знали Бога, то случи-
лось, что в заблуждении своем они всю природу почитали вместо
Бога, а именно солнце, луну и звезды, гром, птиц, также четверо-
ногих, вплоть до жабы. Были у них также священные леса, поля
и реки, так что они не смели в них рубить деревья, или пахать,
или ловить рыбу»22. И далее о месте в Надровии, называемом «Ро-
мов», в котором жил Криве, «коего они почитали как папу... так как
по его воле управлялись не только вышеупомянутые язычники, но и
литвины и прочие народы земли Ливонской». Хранил он по древне-
му обычаю негасимый огонь.
Ян Длугощ в XIV в. составивший «Хронику Польши», в разде-
ле «Описание происхождения литовцев, их верований и древних
обычаев» пишет о литовцах, почитающих огонь, леса, ужей и змей,
о существовании лесов и отдельных деревьев, к котором нельзя
было прикасаться топором, и что люди считали безбожным и опас-
ным что-то срубать в таких лесах – отсохнет рука или нога или
ослепнет человек.
Упоминание священных лесов постоянно соседствует с упоми-
нанием почитания ужей и змей, а также некоторых зверей и птиц.
Олаф Магнус – шведский католический священник, дипломат, ис-
торик – в «Истории северных народов» (1555 г., кн. 3, разд. 1) пи-
шет что литовцы почитают не только леса, но и живущих в них зве-
рей и птиц как богов23.
Мартин Кромер, польский историк и хронист, в «О проис-
хождении и истории поляков» (1555 г.) пишет: «До сих пор литов-
цы почитают многих богов, а точнее – демонов. Как бога почи-
тают огонь и в некоторых низинах сохраняют вечный огонь. Так же
и молнию, которую называют Перкунас (Перкунум) держат
в почтении, приличном Богу. Леса и некоторые деревья в лесах
почитают священными, их срубка влекла за собой наказание,
и осмелившихся на это ожидал ответ: их охватывали демони-
ческое беснование или ломалась нога или рука». Кроме того, он упо-
минает о почитании литовцами ужей и змей, словно каких-то
божеств, их держали в домах, поили молоком, кормили цыпля-
тами и ожидали несчастья всей семье, если кто-то убивал или
выгонял ужей24.
В священных рощах находились жертвенники, где горел
священный огонь, и где приносили жертвы25. Центром свя-
щенного леса было место, где росли самые старые и большие
деревья, особенно дубы. Здесь люди праздновали календарные
праздники26.
Картограф и историк Пруссии конца XVI в. Каспар Хеннен-
бергер в труде «Разъяснения в больших картах Пруссии» (1595):
описывает священный лес в Жемайтии, около самой границы с
Пруссией, где растут красивые высокие березы, а под ними – мож-
жевельник. «Там жемайты справляют календарные праздники, не
позволяют там срубать деревья, чтобы не оказаться пораненными
богами, которые там живут. И одновременно они – христиане»27.
В годовых отчетах Рижской коллегии иезуитов 1604–1618 гг.,
в отчете 1606 г. священник Йоганн Стрибинг пишет о многих богах,
почитаемых латышами: боге, владеющем небом и землей, малых
богах, подчиненных ему, о богах, обеспечивающих людей рыбой
и зверьем, богах полей, огородов, змей, коней, коров и других
животных; о разных жертвах, приносимых им. «Все эти дары люди
несли к деревьям, которые почитали священными, и в леса... (речь
шла о хлебе и о мясе) Почитают два вида деревьев – дубы и липы.
Дуб называют мужчиной и в определенное время ему приносят
в жертву два яйца; липу называют женщиной и ей приносят масло,
молоко, сыр, прося о здоровье своем и своих детей. Когда случалось
что-то плохое, посылали к дереву колдуна, который спрашивал
у дерева, почему то позволило людям страдать. При этом дань от-
бирали. Если человек не выздоравливал, несли дары вторично, и так
ожидали выздоровления»28.
Там могли воздвигать идолов (в частности, Перкунаса, о чем
повествует Аугустинус Ротундус Миелецки, гуманист, писатель,
правовед и историк Великого княжества Литовского второй поло-
вины XVI в., сочинении «Описание святилища Перкунаса в Виль-
нюсе»). Матвей Стрыйковский, историк и поэт, в 5-м разделе 3-й
книги «Хроники Польши, Литвы, Жемайтии и всей России»
(1582 г.) пишет о святилище со священным огнем и столбом Пер-
кунаса, находившемся на месте, где теперь костел св. Станислава
в Вильнюсе. Там пребывал жрец и оракул, проводились гадания29.
Эти леса могли служить укрытиями в случае войны. Яков
де Экс (Jacques d’Aix), политик, дипломат и историк из Лота-
рингии, в «Хронике Меце» (конец XIV – начало XV в.) упоми-
нает святилище, по-видимому, жемайтов: «красивые здания»,
находившиеся в священном лесу, где «не было ни одного христиа-
нина». Это укрепление было «очень мощное, из толстых бревен».
И описывает битву христиан с жемайтами; последние убежали
в лес, «который они называли Святым лесом, и где ни один христи-
анин не был. В том лесу они спасались, когда терпели пора-
жение. И в том лесу было очень мощное укрепление, из толстых
бревен, и стояли красивые постройки, и все это было захвачено
христианами»30.

[Skalagrim]

Существовали у пруссов, куршей и литовцев и леса для крема-
ции и погребения
Ян Длугощ во второй половине XV в. упоми-
нает об особых рощах (speciales silvas), где сжигались тела умер-
ших31. Рейнольд Любенау, путешественник, в «Описании путеше-
ствия» (в Ливонию, в земли куршей) 1585 г. описывает охоту кур-
шей в священном лесу и почитание усопших в ходе празднования
Каледы. В другое время там нельзя было убивать зверей и ломать
растения. «Наловили множество оленей, антилоп и зайцев, запекли,
разложили на длинный стол, и вокруг стола прилепили множество
восковых свечей для душ своих отцов, дедов, умерших детей и родст-
венников. Стояли вокруг, ели, нам велели так делать... Потом при-
несли пустую бочку от пива, ударяли в нее палочками, а мужчины,
женщины и дети плясали вокруг стола... Когда шли спать, просили
нас съесть и то, что мы хотели взять с собой; они остатки не едят,
но отдают собакам... Они приняли христианство, но придержива-
ются и своих языческих обычаев»32. Александр Гуанини, автор
«Описания европейской Сарматии» (опубликована в Кракове, на
латинском языке в 1578 г.), 1611 г. в разделе «О древнем литовском
идолопоклонстве» пишет о том, что были священные леса, в кото-
рых сжигали трупы, с жертвами, в том числе и с женами, если
покойный был из знатной семьи33. О похоронах в лесах как обо
обычной практике латышей сообщается в Протоколах визитаций
в области Кокнесе 1638 г.: «Крестьяне не везут хоронить своих
покойных на кладбища, если только не живут не далее 3 миль от
них, но хоронят покойных в лесах и рощах»34.
В письменных источниках XIII–XV вв. нередко упоминается и
вырубание, уничтожение священных лесов в ходе христианизации
юго-восточной Прибалтики. В «Привилегиях городу Кенигсбергу»
магистра Пруссии Конрада фон Тирберга 1286 г. упоминаются свя-
щенные леса со своими названиями, в частности Лабун – священ-
ный лес пруссов, по другую сторону Преголи от Кенигсберга. При-
вилегия позволяла горожанам рубить там и в других окрестных ле-
сах деревья на дрова и для строительства35.
Ян Длугощ (XV в.), а позднее Матвей Стрыйковкий описы-
вают, как литовский князь Ягайла (король Владислав) затушил
священный огонь, вырубал священные леса, уничтожил змей и
ужей, которых люди почитали подобно богам; «из-за этого варвары
проливали слезы»36. «Христиане старались оторвать жемайтов от
ослепивших их заблуждений – огня, Перкунаса, лесов, ужей, священ-
ных рощ, которые они почитали вместо настоящего Бога. Они ука-
зывали, что все это создано настоящим Богом, не имеет разума и не
может себе помочь. Хотя они и сильнее человека, но подчиняются
разуму человека. В этом они могли убедиться сами, так как священ-
ный огонь был затушен, леса, рощи и дубравы вырублены, жертвен-
ники и идолы уничтожены». Принятие христианства литовцами Ян
Длугощ описывает как подчинение «польскому богу» как более
сильному37.
Эней Сильвиус Пикколомини, писатель, историк XV в., пап-
ский посланник, а с 1458 г. – папа Пий XI, пишет об уничтожении
священных рощ литовцев («Изящное описание космографии Азии
и Европы», 1477). Сведения об этом он получил от монаха Иерони-
ма Яна Силвануса Пражского, боровшегося в Литве с язычеством,
вырубавшего священные рощи в 1401–1404 гг. и вызвавшего боль-
шое недовольство людей: те пожаловались, что они в своей роще
молились, чтобы удержать дождь или солнце, а теперь не знают,
куда идти; леса они считали местами обитания богов. Особенно
впечатляюща описанная Пикколомини история с вырубанием свя-
щенного дерева, когда человек, вызвавшийся рубить, замахнулся,
якобы перерубил себе горло и упал. Иероним тогда сказал, что это
выдумки чертей застилают глаза, велел ему встать и показал, что он
совершенно здоров. Иероним в конце концов был выслан Витаута-
сом из Литвы38.
В ранне- и позднесредневековой литературе имеются сведения
и описания небольшой части всех имевшихся, по-видимому, лес-
ных святилищ. Гораздо более полную картину помогают составить
археологические исследования; особый интерес к этой теме рож-
дается под влиянием национального романтизма. В Литве в 1920–
30-х годах появляются публикации П. Тарасенка, Б. Бурачаса,
позднее – Э. Штурмса (работавшего на латышском и литовском
материале), М. Гимбутене, З. Славюнаса, Й. Балиса, Р. Батуры,
П. Дундулене. В Латвии традиция археологического изучения
дохристианских священных мест закладывается в 1920-е гг. Фран-
цисом Балодисом; он, как и лидер неоязыческого движения диев-
туриба Э. Брастыньш, большое внимание уделял изучению горо-
дищ. В советский период появлялись отдельные публикации о свя-
щенных и культовых местах, однако наиболее фундаментальное
и планомерное их изучение началось только в 1970-е гг.39
В исследовании культовых мест Жемайтии В. Вайткявичюс
говорит, что «священные места, существовавшие после официаль-
ного введения христианства, с комплексами доисторических па-
мятников связаны редко», пишет и об определенной преемственно-
сти географических ландшафтов – «самый высокий холм у реки
предназначен для праздника летнего солнцеворота, дубовая роща
становилась местом проведения празднеств... поэтому их можно
назвать традиционными священными местами древней веры»40.
В. Вайткявичюс указывает также на важность такого жанра среди
преданий и рассказов о священных местах, как «религиозные воспо-
минания», в которых «припоминаются обряды и празднества древ-
ней веры (говорится, что там горел священный огонь, приносились
жертвы, люди поклонялись древним богам)»41. Однако нужно отда-
вать себе отчет, что происхождение этих рассказов, если и не прямо,
восходит к литературным источникам, таким, как сочинения С. Дау-
кантаса, Т. Нарбута, А. Брюкнера, то находится под весьма сильным
их влиянием. То же самое можно сказать и о ситуации в Латвии, где
художественная литература и историческая публицистика в духе на-
ционального романтизма уже в 1930-е гг. начала фольклоризиро-
ваться, а религиозные идеи диевтурибы отчасти «ушли в народ». Тем
не менее, среди литовцев и латышей – хотя ныне и на грани усколь-
зания – существует и фольклорный пласт верований, мало затрону-
тый этой новой изобретенной традицией.
Что касается представлений о священных рощах, то в работах
литовских археологов Владаса Жулкуса, Вальдемараса Шименаса,
Викинтаса Вайткявичюса отмечается, что одной из их важных функ-
ций была разделительная: часто они находились на стыках земель
разных этнических и территориальных образований. Это вполне
может коррелировать с фольклорным представлением о лесе как
«чужой» или, скорее, «ничейной», пограничной пространственной
зоне, где полноправными хозяевами являются духи, лешие, души по-
койников, возможно, божества – одним словом, различные предста-
вители «высокого» и «низкого» уровней священных миров. Некото-
рые из священных рощ располагались около деревень и сел; в ряде
случаев прослеживается их связь с археологическими комплексами.

Можно ли проследить функциональное сходство современ-
ных «священных лесов» в Латвии и Литве с их далекими пред-
шественниками? В определенном смысле, да; однако их культур-
ный контекст, мотивация и история формирования значительно
различаются.
При анализе письменных источников христианских авторов
«священные леса» древних литовцев и латышей предстают прежде
всего как глубоко языческие культурные территории, противо-
поставленные христианским, где практикуются языческие обряды,
где могут осуществляться захоронения, куда можно спрятаться, но
которые могут оказаться подвержены насильственным действиям
и просто быть уничтожены. То есть речь шла не о «священном
лесе», а о каком-то обрядовом месте, табуированном пространстве,
возможно, снабженном постройками и сакральными образами,
в нем. В ряде случаев священным объектом могло выступать
необычное, очень старое или большое дерево, камень-валун, озеро
посреди леса и т. п. народные святыни.
Самостоятельное же выделение леса как священной, культурно
значимой «единицы», по-видимому, произошло уже только под
влиянием романтического мировоззрения. Современные «свя-
щенные леса» рождаются из мифологизации ландшафта. Как пра-
вило, у них имеются свои авторы – художники, дизайнеры, поэты
и писатели, музыканты, да и просто романтически (и где-то даже
пантеистически) настроенные творческие люди. Не случайно
великий классик литовского искусства Микалоюс Константинас
Чюрленис (1875–1911) одну из своих симфонических поэм (и пер-
вую в литовской национальной музыкальной истории) назвал
«В лесу» (1900 г.): в ней выражено одухотворение природы
и романтическое восприятие соснового леса около моря.
В идейно насыщенном, выбранном, ограниченном лесном ланд-
шафте могут начаться и культурные практики: необычный камень
или дерево становятся местом проведения обрядового действия,
в таких «священных лесах» иногда проводят свадебные обряды,
праздники календарного цикла, есть сведения о единичных захоро-
нениях (кремации). Регулярно здесь практикуется целительство,
медитация, известны случаи гадания. Прогулки по некоторым
«священным лесам» (в частности, Покайни в Латвии) осмысляется
и организуется как своеобразное паломничество.
Таким образом, в древней и средневековой истории балтийских
народов мы едва ли можем говорить о собственно «священном
лесе»: хроники и другие письменные источники свидетельствуют,
по сути дела, о нехристианских, «языческих» способах отправле-
ния культа и обрядов, или негородских и недеревенских формах
поселения или временного пребывания. Однако такое противо-
поставление «христианского» и «языческого», «мирского» и «свя-
щенного», «высокого» и «низкого», «освоенного, цивилизован-
ного» и «лесного», долгое время сохраняющееся в европейском
мировоззрении, было своеобразно преломлено в рамках романтиз-
ма и породило интересный фантом «священного леса», который
со временем стал не только художественной и литературной, но
и вполне физической реальностью. На этом же уровне он быстро
стал обрастать обрядовыми практиками и фольклором.
Наблюдая над процессом освоения лесов в современных стра-
нах Балтии, можно выделить несколько типов подобных природно-
культурных пространств, выполняющих несколько культурных
функций (в ряде случаев, действительно, созвучных с задачами их
древних аналогов).

[Skalagrim]

Леса-святилища, где имеются пластические образы, имеются
правила поведения. При них обычно существуют группы людей,
развивающих новые культы, как правило, неоязыческих и новых
религиозных движений. Обычно здесь создаются священный
центр (часто с жертвенником) или несколько зон, специализиро-
ванных по разным функциям, маршрут движения людей (которые
проходят по разным «мирам», совершая необходимые действия).
Ландшафт наполняется скульптурой – деревянной или каменной,
антропоморфными или абстрактными образами. Вокруг некото-
рых изображений могут проводиться обряды.
Леса-кладбища, особенно старые, часто на лесистых пригор-
ках, холмах. Действующие кладбища обычно обслуживаются цер-
ковью, однако в настоящее время здесь на похоронах нередко про-
водят и (нео)языческие обряды.
Лесопарки со скульптурой и инсталляциями – музеи и выста-
вочные площади, музеи под открытым небом, которые действуют
по законам рынка или в рамках заповедников, особо охраняемых
территорий. За вход туда взимается плата, там осуществляется
официальная охрана.

В каждом из этих природно-культурных пространств в настоя-
щее время могут проводиться обрядовые действия, праздники
(свадьба, похороны, крестины, Янова ночь, Пасха, время велей
и т. д.), они используются народными целителями, участниками
религиозных движений диевтуриба или Ромува (древняя вера бал-
тов, как называют они свою религию). Однако еще более широко
они используются как пространство для благоустроенного отдыха,
лесной прогулки в комфортных условиях, на фоне интересного
антуража, создающего романтическое настроение и способствую-
щего познанию своей культуры.
Хотя в ряде случаях «священные леса» ориентированы на регио-
нальное или наднациональное использование, все-таки в большин-
стве случаев речь идет о создании этнонациональных ландшафтов.
В «Долине ужихи» реализуются именно важнейшие общелитов-
ские мифы (хорошо известные всем по энциклопедии «Мифы на-
родов мира» и работам В.Н. Топорова и Вяч.Вс. Иванова, да и дру-
гих авторов) о Перкунасе, побеждающем своего змеевидного про-
тивника, который оказывается не столько побежденным, сколько
трансформированным в природные и культурные артефакты,
и таким образом достигается гармоническое примирение богов
небес и воздушного пространства и богов земных. Скульптурные
деревянные работы, сделанные по эскизам Г. Маркявичене, тесно
соединили в себе традиции христианских образов с местной иконо-
графией, хотя и отмечены высокой индивидуальностью и самобыт-
ностью42. Покайни провозглашается важнейшим древнелатыш-
ским святилищем, а его расчищенные валуны весьма напоминают
традицию латышского каменного ваяния ХХ в. – в небольшой сте-
пени преобразованные каменные массивы, работающие за счет
объема, оттенка и силуэта. Для латышской образности более харак-
терны абстрактные (или приближающиеся к абстрактным) гео-
метрические формы. В «священных лесах» Латвии чаще встре-
чаются необработанные, только немного расчищенные камни,
иногда с углублениями; обрядовый акцент сделан именно на них43.
Но почему и то и другое святилище оформлены именно как
«лес», и почему «леса» стали здесь столь излюбленной областью
этнонационального ландшафтного моделирования?
Отчасти это объяснимо особенностью образа леса и дерева
в массовом сознании латышей и литовцев. Начало этому было
во многом положено еще в фундаментальной двухтомной работе
Августа Биленштейна «Деревянные постройки и деревянная
утварь латышей»44, в определенной мере послужившей формиро-
ванию стереотипного представления о лесе и дереве как латыш-
ском пространстве и материале, противопоставленных открытому,
незащищенному пространству и камню как областям действия
и материалу завоевавших их народов, прежде всего, немцев. Ныне
любовь к лесам и деревянным предметам поддерживается уже не
столько этническим стереотипом, сколько глобальной ценностью
экологического сознания, «зеленого образа жизни». Латыши и ли-
товцы гордятся тем, что лесные массивы – один из важнейших
на сегодняшний день природных ресурсов, «золотой фонд» бал-
тийских республик. Здесь имеется четыре природных резервата
(первый был создан еще в 1912 г., это Морицсала на озере Усмас),
три национальных парка с заповедными зонами, один биосферный
резерват, 211 природных заповедников, 22 природных парка, 6 при-
родоохранных зон. Во многих лесах есть микрорезерваты с редки-
ми охраняемыми видами животных, птиц, грибов, растений.
Леса приносят доход: древесина – один из важнейших природ-
ных ресурсов Латвии и Эстонии. Кроме того, леса тесно вплетены
в повседневную культуру: среди всех балтийских народов широко
распространено собирательство ягод и грибов (что принципиально
отличает их, например, от шведов), а также и целебных трав.
Теснейшую, интимную связь с лесом обеспечивает и то, что
у эстонцев и латышей распространены хуторские хозяйства; дома
отделены друг от друга участками леса; то, что латыши живут
словно среди лесов, отмечено уже при первом дошедшем до нас
письменном упоминании этнонима «латыш» на латышском языке:
Starpan to lele meΩe tas Latwis dzywoiams («Среди большого леса
живет латыш...»)45.

Создание этнического ландшафта, в том числе и с элементами
«священного леса», является одним из вариантов современной хо-
зяйственной деятельности: после обретения в 1990-е гг. независи-
мости была возвращена и стала заново формироваться частная соб-
ственность на землю; леса Латвии и Литвы теперь тоже находятся
в собственности, частной (в том числе отдельных предприятий,
фирм, например, «Гулбенским лесам» принадлежит около 700 га
лесных угодий) и государства (предприятие «Государственные леса
Латвии»). В рамках и тех и других создаются «священные рощи».
Это чрезвычайно современная форма ландшафтной культуры:
с одной стороны, она апеллирует к глубоким чувствам, к историче-
ской и культурной памяти народа, но не чужда и игре, допускает
свободную интерпретацию как истории, так и религиозного смыс-
ла данного места и его артефактов. Наконец, в контексте массовой
культуры, рыночной экономики и общества потребления такие
ландшафтные формы могут легко стать брендами, сформировать
свою мифологию, дизайн, предметное наполнение, обрести не
только регулярные потоки туристов46; очевидно, что это уже про-
изошло с лесом Покайни. Этот лесной массив уже вписан в ряд
структур общественной жизни Латвии – экономическую, образо-
вательную, идеологическую, духовную и в этом смысле уже при-
ближается к статусу музея под открытым небом, неважно, назовем
ли мы его «местом языческих обрядов», «лесопарком» или «при-
родноохранной зоной».

«Священный лес», объединяя историю, литературу и повсед-
невность, хорошо служит «местом памяти»47 и формой преобразо-
вания случайного и малоприметного в закономерное, культурно
значимое, создает и упорядочивает отдельные, индивидуальные
действия в религиозную практику. Как и другие культурные ланд-
шафты, он может становиться важной частью национального куль-
турного наследия в глобализирующейся Европе.

[Skalagrim]

2 Полевые материалы автора (далее – ПМА), интервью с Г. Маркявичене в Али-
тусе (Литва) 8–10 ноября 2005 г.
3 В частности, подземных пустот, которые еще в советское время хотели
использовать как хранилища для газа, подобно подземным пустотам
в Инчукалнс; см.: Ziedonis I., Ziedonis R. MeΩu zeme Latvija. R.: Lauku Avīze,
2006. 92.
4 Rotbaha D. Latvijas sv™tvietas un to audis. R.: Jumava, 2006. 144–145.lpp.
5 Ibid. Op. cit. 34–135.lpp.
6 Ibid. Op. cit. 140.lpp.
7 Ibid. Op. cit. 142–143.lpp.
8 Ziedonis I., Ziedonis R. Op. cit. 92.lpp.
9 Rotbaha D. Op. cit. 141.lpp.
10 ПМА, сентябрь 2004 г. Экскурсия в Покайни.
11 Это было связано с небольшой кинолентой «Лиелвардские пояса» эстонского
художника Тыниса Винта, обратившегося в 1970-х гг. к семантике народного
орнамента и предложившего свой вариант «прочтения» узоров латышских
поясов из Лиелварде (Видземе). Он счел их древнебалтским наследием
и усмотрел в них сконцентрированную информацию обо всей Вселенной. Его
метод любопытен, но в исследовании было сделано много ошибок: например,
он начал «чтение» пояса не с начала, а с конца, удалил начальную (для него –
конечную) часть. Композиция поясов из Лиелварде никоим образом не яв-
ляется архаическим древнебалтским наследием: известно, что это высокопро-
фессиональные изделия, изготавливаемые мастерами, а тип их композиции
сложился в конце ХVIII – начале ХIХ в. В них, безусловно, наблюдаются
черты, связывающие их с древней традицией латышского ткачества, в том
числе с техникой тканых на дощечках поясов ХII–ХVII вв., но есть и совер-
шенно новые приемы. Тем не менее в массовом сознании именно лиелвард-
ский пояс представляется как вещь истинно народная и несущая в закодиро-
ванном виде информацию о высокой духовной культуре.
12 Rotbaha D. Op. cit. 145–146.lpp.
13 Об «очень красивом лесе» эстов, где, по рассказам местных жителей, жил бог
Тарапита, который улетел на Сааремаа», пишет Генрих Латвийский в «Хрони-
ке Ливонии» первой четверти ХIII в. (гл. 24; 1219–1220 гг.).
14 Tacitus. Germania, IX. Тем не менее постройки-святилища были: см.: Дрях-
лов В.Н. Языческие святилища в королевстве Меровингов // ЭЛ. № 5. 2005.
С. 78–84.
15 Baltų religijos ir mitologijos šaltiniai. Sudarº N. VÍlius. T. 1–3. Vilnius, 1994–2003
(далее – BRMÍ). Т. 1. С. 144.
16 BRMÍ 11. 602.
17 BRMÍ 1 438–442; SRP 11. 668.
18 Íturms E. Baltu tautu sv≠tmeΩi // Sauksme. 1948. № 1–2. P. 17–21.
19 BRMÍ 1 576.
20 Мать Моря (Mjer-jema), мать Воды (Vjed-jema), мать Снега (Lu’m-jema), мать
Тумана (U’d-jema), мать Песка (Jougo-jema), мать Огня (Tu’l-jema), мать Ветра
(Tul-jema), мать Велей (Jengod-jema), мать Бури (Touvo-jema), мать Земли
(Moo-jema). Еще упоминаются матери Пути, Пастухов, Кустов, Листьев, Лена,
Скота, Леса, Сна, Ночи, Ягод, Ночного, Бани, Болота, Риги, Тепла. Нужно до-
бавить, что в ливской мифологии почти всякой матери соответствует и опре-
деленный отец: мать Пути и отец Пути, мать Моря и отец Моря, мать Леса и
отец Леса и т. п. В эстонском фольклоре упоминаются мать Земли (Maa-jema),
мать Огня (Tule-jema), мать Ветра (Tuule-jema), мать Воды (Vee-jema), мать
Моря (Mere-jema), мать Рыбы (Kala-jema), мать Пахоты (Nurme-jema) и мно-
гие другие.
21 BRMÍ 1 249.
22 Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской / Пер. В.И. Матузовой. М.: Ладо-
мир, 1997. С. 51.
23 BRMÍ II 406.
24 BRMÍ II 405.
25 BRMÍ I 225.
26 BRMÍ I 555-556.
27 BRMÍ II 326.
28 BRMÍ II.554.
29 BRMÍ II 563
30 BRMÍ I 472.
31 BRMÍ I 556, 476.
32 BRMÍ II 683-864.
33 BRMÍ II 488.
34 BRMÍ II 675.
35 BRMÍ I 252.
36 BRMÍ I 572; BRMÍ II 563.
37 BRMÍ I 582.
38 BRMÍ I. 595.
39 Прежде всего, это работы Юриса Уртанса (см.: Urt©ns J. Latvijas seno kulta vietu
veidi un izplat£ba // Zin©tnisk©s atskaites sesijas materi©li par arheologu un etnogr
©fu 1977. gada pet£jumu rezult©tiem. R£ga, 1978. 76–79.lpp.; Urt©ns J. Sacred
Mounds of Kurzeme Region. Humanities and Social Sciences. Latvia. Western Balts:
a Historical Perspective. – № 3 (49). 2006. P. 84–97) и Викинтаса Вайткявичюса
(см.: Vaitkeviçius V. Senosios Lietuvos ßventviet©s. Ûemaitija. Vilnius, DiemedΩio
leidykla, 1998).
40 Vaitkeviçius V. Op. cit. P. 717.
41 Ibid. Op. cit. P. 718.
42 Традиция изготовления священного образа – скульптуры, гораздо более разра-
ботанная и распространенная в Литве, чем в Латвии, является хорошим при-
мером культурной преемственности. В 2001 г. она была включена ЮНЕСКО
в число охраняемых шедевров мирового культурного наследия. Преобразован-
ные идолы (особенно изображения «Христа в темнице» – так называемый
«Рупинтуелис», «Скорбящий», восходящий к культам аграрных богов и хра-
нителей межи) сохранялись во многом в связи с католической традицией хра-
мовой и домашней скульптуры. Десятки народных мастеров – резчиков по
дереву и кузнецов из всех историко-культурных областей Литвы – продол-
жают эту традицию, сочетая воспроизводство устоявшихся форм с иннова-
циями, подчас довольно смелыми. Они всегда несли в себе двойственную
семантику, интерпретировались то «больше» как христианские, теперь же
«становятся» языческими. Тем не менее, сохраняется их старая функция –
охрана места, в особенности защита жилого пространства, маркирование пере-
крестка, намогильный памятник, персонификация предков.
43 См.: Рыжакова С.И. Спит камушек без снов... (О некоторых мифологических
представлениях о камнях у латышей) // Живая старина. 2000. № 3. С. 13–16.
44 Bielenstein A. Die Holzbauten und Holzgeräte der Letten. Riga, 1907–1918.
45 Первое письменное упоминание этнонима «латыш» в стихотворении на ла-
тышском языке, помещенном в «Ver Lukiscanum» – книге, изданной на восем-
надцати языках в честь короля Польши Владислава Вазы в 1648 г.
46 Ashworth G.J. Heritage, Tourism and Europe: a European Future for a European
Past? // Heritage, Tourism and Society / Ed. by D.T. Herbert. L.: Mansell, 1995.
P. 68–84.
47 См.: Le lieux de mémoire, sous la dir.de Pierre Nora. Paris: Gallimard, 1984–1991.
T. I–VII.