В этой теме нет ответов

[lana]

Уриэль Вайнрайх "Одноязычие и многоязычие", 1972

1.Определения
1.1. Если бы процесс коммуникации ограничивался рамками языковых коллективов, то в отношении культур человечество являло бы не менее пеструю и разнообразную картину, чем в языковом отношении. Но дело обстоит иначе. Районы наиболее ярко выраженного языкового разнообразия, такие, как Кавказ, Новая Гвинея, провинция Плато в Нигерии, район Оахака в Мексике и др., вовсе не отличаются соответствующей этнической пестротой. Случаи поразительного единообразия в области культуры в условиях пестрого разнообразия языков служат доказательством того, что общение может преодолевать и действительно преодолевает языковые границы. Оно оказывается возможным благодаря посредству многоязычных носителей.

Это умозаключение находит эмпирическое подтверждение в чрезвычайно богатых данных индийской языковой статистики ². Языковое разнообразие в Индии распределено неравномерно: оно очень ярко выражено в ряде районов Ассама, в центре Деканского полуострова, вокруг пустыни Раджастан и вдоль тибетских перевалов, тогда как основные части северной равнины и почти все побережье с языковой точки зрения вполне однородны. Владение еще каким-либо языком, помимо родного, также распространено очень неравномерно. Можно было бы ожидать по крайней мере, что оба эти показателя находятся в прямой зависимости друг от друга, однако в действительности они оказываются независимыми. Это значит, что в ряде районов языковое разнообразие более или менее полно компенсируется двуязычием (в городах, на Деканском полуострове, вдоль проходов в Тибет), чего нельзя сказать, например, об Ассаме, Раджастане и вообще о сельских районах, если их сравнивать с городскими. Наибольшим этот разрыв оказывается в районах, для которых характерна наибольшая степень культурной отсталости. Таким образом, препятствием процессу общения является не просто языковое разнообразие как таковое, а языковое разнообразие в сочетании с недостатком компенсирующего его многоязычия ³.


1.2. Хотя многоязычие, несомненно, представляет собой явление не только значительное, но и достаточно обычное и распространенное, принято, в том числе и среди лингвистов, рассматривать одноязычие как правило, а многоязычие — как нечто исключительное. У этого в высшей степени идеализированного взгляда есть ряд источников. Один из них — в соблазне экстраполировать опыт нескольких европейских и американских стран, которые в течение недолгого исторического периода приближались, с известным успехом, к сознательно поставленной цели — полной стандартизации языка как символу и орудию своего национального бытия. Другой источник этого взгляда связан с тем, что структурная лингвистика на ранних стадиях своего развития нуждалась в допущении синхронности и качественной однородности языковых текстов, служивших объектом ее описания. Но ни культурно-географические перегородки, ни временные методологические установки не должны заслонять от нас того реального факта, что миллионы людей, возможно большинство людей, в течение своей жизни в той или иной степени овладевают двумя или несколькими языковыми системами и умеют пускать их в ход каждую в отдельности — в зависимости от требований обстановки.

[...]

1.5. С лингвистической точки зрения проблема двуязычия заключается в том, чтобы описать те несколько языковых систем, которые оказываются в контакте друг с другом; выявить те различия между этими системами, которые затрудняют одновременное владение ими, и предсказать таким образом наиболее вероятные проявления интерференции, которая возникает в результате контакта языков, и, наконец, указать в поведении двуязычных носителей те отклонения от норм каждого из языков, которые связаны с их двуязычием. Но не все потенциальные возможности интерференции переходят в действительность. Разные люди с различным успехом преодолевают тенденцию к интерференции— как автоматически, так и сознательными усилиями. В некоторой данной ситуации контакта между языками А и В говорящий № 1 может владеть обоими языками, как своим родным, а у говорящего № 2 речь на языке В может изобиловать отпечатками норм языка А. Исследование подобных различий в поведении двуязычных носителей опять-таки требует соединенных усилий лингвистики и смежных наук. Может быть так, что наши два носителя различны по своим врожденным языковым способностям или, скажем, что носитель № 2 лишь приступает к изучению языка В.

Может быть, они изучали эти языки разными способами, например носитель № 2 пользовался методом, не рассчитанным на подавление интерференции. Возможно также, что носитель № 1 придерживается пуристических установок, а № 2 стремится лишь к тому, чтобы быть правильно понятым и готов пренебречь языковыми нормами. При этом различия в языковых установках и в степени терпимости к интерференции могут носить характер как личных особенностей, так и социальных явлений, обусловленных тем коллективом, в рамках которого происходит контакт двух языков. В Канаде местный французский акцент в английском языке в социальном отношении менее выгоден для говорящего, нежели в США, где, скажем, гувернантке-француженке может быть даже экономически выгодно культивировать французский акцент как символ своего вполне «авторитетного» происхождения. Лингвист может найти в этих различиях хотя бы примерное объяснение того факта, что одни контакты между языками, имевшие место в истории, оставили вполне определенный отпечаток на соответствующих языках (эффект «субстрата»), а другие прошли почти бесследно. Но точное описание взаимосвязей между языковыми, психологическими и общественно-культурными факторами, участвующими в современных, допускающих непосредственное наблюдение ситуациях языкового контакта, предполагает исследование двуязычия методами целого комплекса смежных наук.

[...]

5. Лексическая интерференция
5.1. Словарь любого языка постоянно находится в текучем состоянии, одни слова выходят из употребления., другие, наоборот, пускаются в оборот. Слова с низкой частотой, возможно, просто недостаточно прочно удерживаются в памяти, чтобы устойчиво функционировать. Регулярные фонологические и грамматические изменения могут приводить к возникновению неудобных или обременительных омонимичных пар, один из членов которых должен быть заменен каким-либо другим словом. В некоторых семантических сферах имеется общая потребность в синонимах, в особенности когда речь идет об экспрессивной лексике, призванной заменить слова, утратившие свою экспрессивность. В обществах с высоким уровнем социальной подвижности, где исчезли социальные диалекты как таковые, особый аристократический лексикон может служить паролем общественной элиты, но он обречен на постоянную изменчивость вследствие подражания со стороны жаждущей возвышения массы. Часть этого спроса на обновление словаря может удовлетворяться неологизмами внутреннего происхождения. Но особенно богатый и свежий материал может быть почерпнут из иностранных языков. Ввиду легкости распространения лексических единиц (по сравнению с фонологическими и грамматическими правилами) для заимствования слов достаточно минимального контакта между языками. При массовом двуязычии лексическое влияние одного языка на другой может достигать огромных размеров.

При определенных социо-культурных условиях у двуязычных носителей происходит нечто вроде слияния словарных запасов двух языков в единый фонд лексических инноваций.

Лексические заимствования можно исследовать с точки зрения приведшего к ним механизма интерференции и с точки зрения фонологического, грамматического, семантического и стилистического врастания новых слов в заимствующий язык. Рассмотрим сначала вопрос о механизме интерференции.

5.2. Представим себе двуязычного носителя языков Б и С, отождествляющего слово Б! языка Б с некоторым словом С₁ языка С, затем слово Б₂ со словом С₂ и т. д. Но вот для простого слова Б₆ и для сложного слова (Б₇ + Б₈) + Бд он не находит подходящих эквивалентов в языке С. Пожалуй, основополагающим условием для лексической интерференции и является подобное ощущение лексического «дефицита» (lexical "gap").

Вопрос о лексических заимствованиях следует рассмотреть прежде всего с точки зрения морфологической структуры того материала, который используется для покрытия этого лексического дефицита. Когда слово bargain «сделка» английского языка S перенимается луизианским французским в форме barguine или когда слово языка могавк, означающее «металл», расширяет свое значение и включает также значение «деньги», для того чтобы удовлетворить обнаруживаемую двуязычными носителями английского S и могавка С потребность в слове money «деньги», то в этих случаях мы имеем дело с заимствованиями (в широком смысле), которые являются одноморфемными как в языке S, так и в языке С. Наоборот, когда американский испанский С заполняет пробелы, обнаруживающиеся в нем на фоне английского S, например New Deal «Новый курс (Рузвельта)» или conscientious objectors, такими выражениями, как Nuevo Trato и objectores concientes, то мы имеем дело со словами многоморфемными как в S, так и в С. Но сохранение подобного изоморфизма необязательно. При заимствовании во французском языке русского слова спутник форма, состоящая в языке S из трех морфем, вводится в язык С как морфологически простая единица. Возможно и обратное: англ. pencil /pensal/ «карандаш» переразлагается в американском идиш и истолковывается как двухмор-фемное квазиуменьшительное на -1 (на что указывает и его принадлежность в идиш к среднему роду, куда относятся уменьшительные, но не попадают другие заимствования). Заполнение лексических «белых пятен», обнаруживаемых в языке команчей (С) с точки зрения английского (S) — напр. battery «аккумулятор», передаваемое выражением, означающим «ящик с молниями»,— или отсутствие в американском итальянском английского (S) слова bulldog «бульдог», передаваемого как cana-buldogga,— также примеры лексических заимствований, имеющих в языке С более сложное строение, чем в языке S.

5.3. Особый вопрос, связанный с заимствованиями, которые являются сложными как в языке S, так и в языке С, касается того, одинаково ли их грамматическое строение в обоих языках. В немецком языке слово Wolken-kratz-er «небоскреб», созданное по образцу англ. sky-scrap-er, построено по той же самой схеме образования имен деятеля — из словосочетаний глагол плюс дополнение; во фр. gratte-ciel, напротив, мы видим идиоматичное применение соответствующей французской словообразовательной модели, формальное строение которой совершенно иное. Иногда, впрочем, мы находим механическую имитацию сложных форм, которые с точки зрения языка С могут рассматриваться лишь как бессмысленные или даже противоречащие здравому смыслу построения. Это часто бывает, когда английские сложные существительные переносятся в языки, не имеющие аналогичных моделей словосложения, напр., science-fiction (^беллетристика, являющаяся наукой), «научная фантастика», Servicestation (=станция для обслуживания) «станция обслуживания» в современном французском.

5.4. Следующая проблема, связанная с лексическими заимствованиями,—это вопрос о том, заполняется ли брешь, связанная с отсутствием данного слова в языке С, перенесением этого слова из языка S в язык С или подысканием на эту роль какого-нибудь из слов языка С, что приблизительно соответствует классическому делению на заимствованные слова и «заимствованные переводы»— кальки. Слово «металл»>«деньги» из языка могавк, «ящик с молниями» из языка команчей, ам.-исп. NuevoTrato, нем. Wolkenkratzer, фр. gratte-ciel — все это примеры подстановки вместо слов языка S подходящих форм из языка С; в случае же луизианского французского barguine, ам.-исп. objectores concientes, фр. sputnik, ам.-идиш pensl мы имеем дело с перенесением форм языка S в язык С. При многоморфемных заимствованиях возможно сочетание обоих способов, ср. пенс.-нем. Drohtfens, построенное по образцу англ. wire fence «проволочный забор». В ам.-ит. cana-buldogga мы имеем любопытный случай одновременного перенесения английской формы и ее присоединения к выбранной в качестве эквивалента форме языка С.

5.5. Рассмотрим различные семантические типы механизма подстановки. При расширении значения слова «металл» в языке могавк, которое включило также № смысл «деньги», имел место новый акт обозначения (dйsignation). С другой стороны, при расширении значения слов англ. nucleus, нем. Kern, рус. ядро и т. п., включившего также и атомные ядра, лишь повторился тот же самый тип называния. Часто случается, в особенности при контактах между генетически или Культурно близкими языками, что форма, перенесенная из языка S, оказывается сходной с родственной ей формой, уже существовавшей в языке С с другим значением, напр. англ. introduce «знакомить» канад.-фр. introduire «вводить» + «знакомить», англ. library «библиотека» ам.-порт, livraria «книжная лавка» + «библиотека», англ. engine «локомотив» -> ам.-порт, engenho «наивность» + «локомотив». Во многих подобных случаях бывает трудно определить, где здесь перенесение, а где подстановка.

5.6. Тогда как возможности расширения словаря путем подстановки, по-видимому, неограниченны, расширение словаря путем перенесения иностранных слов, как неоднократно отмечалось, наталкивается на определенное сопротивление в некоторых языках или в некоторых сферах языка. Хорошо известно, что, например, венгерский, финский и исландский языки шли в развитии своего словаря в направлении «европейского стандарта» почти исключительно по пути подстановок. В пределах одной языковой семьи мы имеем чешский, обычно прибегавший к подстановке, и русский, охотно пользовавшийся перенесением (ср. divadlo — театр_у odstavec — абзац, bвsnik — поэт, sloh — стиль). В период своего развития израильский иврит часто прибегал к «временным» перенесениям, которые затем постепенно заменялись подстановочными формами (kultura — tarbut, politika — mediniut). В любом списке перенесений одни части речи представлены более широко, чем другие. Поэтому современная лингвистика вполне естественно заинтересовалась вопросом, не определяется ли выбор механизма лексической интерференции, хотя бы в некоторых случаях, факторами грамматического порядка и, в частности, не предопределяет ли сама структура языка при некоторых условиях его сопротивление перенесениям.

На этот вопрос нет простого ответа. В большинстве случаев решительное сопротивление перенесению лексических единиц, конечно, обусловлено соображениями социо-куль-турного, а не грамматического порядка. Не случайно предпочтение подстановки оказалось столь сильным в чешском и венгерском языках, где перенесение было бы истолковано в народе как онемечивание, что в тот период было несовместимо с национальными чаяниями этих народов. В странах, где вопрос о выборе путей к лексической европеизации языка стоит на повестке дня, на поверхность также выступают решающие культурные факторы[...] В Индии, например, группы, выступающие за обогащение словарного запаса хинди а) путем перенесения интернациональной лексики или б) путем подстановки на эту роль санскритских корней, открыто указывают на идеологический смысл обоих путей. Но в некоторых случаях дело обстоит более тонко и все зависит от фонологического аспекта обращения с переносимой лексикой. В языках типа венгерского и иврита, где звуковая оболочка слов гораздо более строго кодифицирована, чем, скажем, в английском или французском языках, заимствованное слово поневоле будет резко выделяться на фоне слов родного языка, если его звуковая оболочка не подвергнется радикальному изменению; но в этом случае оно рискует утратить и значительную долю тех этимологических связей с международными корнями, ради которых, возможно, и было оказано предпочтение механизму перенесения перед подстановкой. Кроме того, в языках типа иврита или китайского, где не только строго регламентировано звуковое строение слов, но и очень высока степень использования фонологически возможных звуковых последовательностей в качестве морфем, фонологическое усвоение заимствованных слов дополнительно осложняется опасностью возникновения омонимии с уже существующими словами. Когда в китайском языке слово England «Англия» передается наполовину путем перенесения, наполовину путем подстановки — как ing kuo (kuo «страна»), то даже перенесенная часть ing оказывается многозначной, и она получает семантическое истолкование (закрепляемое выбором идеограммы) «почтенный». Франция (France), аналогично передаваемая как fa kuo, получает благодаря идеограмме fa стандартное наименование «страны разума». Ясно, что в таком языке, как китайский, массовое перенесение как основной принцип обогащения словаря привело бы к самым различным нежелательным результатам.

5.7. Ряд других аспектов, связанных с ролью структурных факторов в заимствовании слов, касается различной подверженности слов заимствованию (transferability) в зависимости от их грамматического статуса. Так, подсчеты английских заимствований в американском норвежском показали, что процент существительных среди заимствований примерно на 50% выше, чем процент существительных в норвежском или в английском языке в целом; с другой стороны, для глаголов этот процент на 20% ниже, чем в этих же языках вообще, а некоторые части речи представлены среди заимствований еще более скудно. Вполне возможно, что эти цифры соответствуют общей неравномерности инноваций (т. е. не только заимствований) в разных частях речи. В таком случае эти показатели отражают различную степень «открытости» разных классов морфем, последнее место среди которых занимают словоизменительные аффиксы.

5.8. С фонологической точки зрения перенесенные лексемы могут либо подвергнуться изменениям, направленным на то, чтобы привести их в соответствие с синтагматическими и парадигматическими правилами звуковой системы языка С, либо, напротив, может быть сделана попытка сохранить их звуковую оболочку в неприкосновенности и рассматривать их как своего рода фонологические цитаты из языка S. Имеются также все промежуточные степени частичного усвоения иностранной фонологической формы. Механизм фонологического усвоения заимствованных слов в принципе тот же, что и механизм непосредственного взаимодействия звуковых систем разных языков; однако в количественном отношении ситуация усвоения лексических заимствований предоставляет гораздо больший простор для свободного взаимодействия двух фонологических систем. Количество усилий, затрачиваемых на сохранение исходной звуковой оболочки заимствованного слова, зависит, по-видимому, во-первых, от степени знакомства с языком S и, во-вторых, от того престижа, который связывается со знанием языка S как источника заимствования. Фактор знакомства с языком S отражен в сообщении о том, что двуязычные носители индейского языка меномини в США передают англ. automobile «автомобиль» на своем языке как atamo'pil, а у одноязычных носителей меномини это слово подвергается дальнейшей интерференции в соответствии с фонологией их языка и получает вид atamopen. В гавайском — опять-таки, по-видимому, в языке одноязычных носителей — мы находим такие радикальные преобразования заимствованных слов, как rice [rais] «рис» > laiki, brush [Ьгла] «щетка» > palaki. Действие фактора престижа можно увидеть, если сопоставить стремление американцев сохранить такие неанглийские звуки, как [œ, о], в изысканных французских заимствованиях (типа chef d'oeuvre «шедевр», faзon de parler «манера говорить») с полным стиранием всяких неанглийских особенностей в звуковой оболочке заимствований, скажем, из языков американских индейцев.

Очевидно, что широкое перенесение иностранной лексики, не сопровождающееся ее полным фонологическим усвоением, ведет к появлению в языке новых законов распределения звуков и даже новых фонем. Так возникло, например, фонологическое противопоставление f и v, s и z, z и s в английском, g и к в чешском и т. д.

5.9. С грамматической точки зрения лексическое заимствование также подлежит ассимиляции в рамках системы языка С. На одном краю шкалы располагаются слова, сохраняющие в языке С неизменяемость, присущую им в языке S, и не подчиняющиеся синтаксическим требованиям языка С; такова, например, была судьба французского слова paletot > пальто в литературном русском языке, где оно не изменяется ни по числам, ни по падежам, хотя в русском языке и имеется полноценное склонение слов на -о. Другую крайность представляет сохранение в языке С словоизменения, характерного для языка S: так, одно время в литературном немецком было принято склонять латинские существительные по-латински (das Ver-bum, mit dem Verbo, unter den Verbis). Обе эти крайности, по-видимому, являются следствием вмешательства представителей нормативной грамматики и связаны с культурной атмосферой, чуткой к вопросам языкового престижа. Гораздо более обычным является компромиссное допущение заимствованных слов в открытые грамматические классы языка С с включением их в словоизменительные парадигмы наравне со словами этого языка. Так, в американском литовском к англ. bum (bommis) «бум», boss (bossis) «босс», dress (drиsи) «платье» добавляются окончания существительных, а к англ. funny (foniskas) «забавный», dirty (dortunas) «грязный»— окончания прилагательных и т. п. Часто, если в грамматике языка С есть ряд параллельных, семантически немотивированных категорий, то заимствованная лексика преимущественно поступает в какую-нибудь одну из них. Так, в США в каждом из языков иммигрантов один из родов существительных выступает в роли открытого класса, принимающего существительные, заимствуемые из английского языка: в немецком это женский род, а в норвежском, литовском и португальском — мужской. Из нескольких португальских спряжений подавляющее большинство глаголов, заимствованных из английского языка, попадает в спряжение на -ау.

5.10. С точки зрения семантики и стилистики заимствованная лексика может сначала оказаться в положении свободного варьирования со старым словарным запасом, но в дальнейшем, если и родное и заимствованное слово выживают, обычно происходит специализация значений. При соответствующих социо-культурных условиях заимствованные слова могут приобретать характер изысканных выражений или, наоборот, характер грубых выражений вульгарной речи. Хорошо известна двоякая судьба латинских слов как элемента научной лексики и одновременно студенческого жаргона европейских языков. Аналогичную двойную стилистическую роль удалось установить и для иврито-арамей-ских элементов в языке идиш. В период между двумя войнами немецкие заимствования в чешском и чешские заимствования в языке судетских немцев приобрели отрицательные коннотации вследствие взаимоотношений, установившихся в тот период между двумя национальными группами.

6. Интерференция, языковой сдвиг и возникновение новых языков
6.1. Если языковой сдвиг определяется как переход от регулярного пользования одним языком к пользованию другим, то возникает вопрос, может ли интерференция достигнуть такой силы, чтобы оказаться фактически равнозначной переходу на новый язык.

Другими словами, может ли речь двуязычного носителя на языке С постепенно подпасть под столь сильное влияние языка Б, чтобы стать неотличимой от речи на языке Б? В большинстве описаний ситуаций языкового контакта, находимых в литературе, делается допущение, что мы всегда располагаем критериями, которые позволяют нам отнести высказывание — скажем, предложение — двуязычного носителя к грамматической системе одного из двух известных языков, как бы ни была сильна фонологическая, лексическая или грамматическая интерференция со стороны системы другого языка в данном предложении. Если это верно, то переключение с одного языка на другой всегда может быть зафиксировано на границах предложений, а постепенный языковой сдвиг может быть определен как переход от постоянного пользования языком С через всё более частое переключение с С на Б к окончательному преобладанию языка Б. Но в некоторых ситуациях языкового контакта, как кажется, двуязычные носители приходят в такое состояние, когда уже и целое предложение (а иногда и словосочетание) нельзя отнести с грамматической точки зрения к тому или иному из языков. В таких случаях разница между грамматической интерференцией и переключением становится неопределенной: различие между языками снимается. При этих условиях можно говорить об интерференции как об источнике постепенного языкового сдвига.

6.2. Разновидности языковой системы, являющиеся плодом значительного влияния других языков, могут оказаться преходящим явлением или остаться на периферии языковой жизни одноязычного коллектива. Но при благоприятных социо-культурных условиях эти разновидности могут превратиться в совершенно самостоятельные новые языки. Такова, например, история той ветви французского языка, которая, испытав сильнейшее влияние африканских языков, превратилась в современный карибский креольский в нескольких его разновидностях. При сходных обстоятельствах возникли креольские языки и языки пиджин и в других районах мира. В Индии разновидности языка хиндустани, оказавшись одна под персидским, а другая под санскритским влиянием, разошлись в разные стороны и превратились в урду и хинди. В юго-восточной Азии силы, тянущие в противоположные стороны малайский язык в Индонезии и малайский язык в Малайе, уже привели к различиям в письме и лексике и в будущем могут привести к полному разделению этого языка на два. Но когда изменившаяся под иностранным влиянием разновидность языка становится самостоятельным языком? От нового языка мы требуем по крайней мере заметных формальных отличий от обоих его «родителей» и известной формальной определенности, которая должна последовать за первоначальными колебаниями и вариациями. Ряд критериев связан с функционированием и статусом этого языка. Если некоторая гибридная разновидность языка используется в роли своего рода импровизированного рабочего жаргона, то это, пожалуй, еще не дает ей права называться самостоятельным языком. От языка мы ожидаем, что он возьмет на себя и более существенные функции, например роль

Средства общения между матерью и ребенком или орудия официальной речи. Мнение самих носителей о статусе их языка, конечно, является дополнительным критерием с точки зрения социальной психологии языка. Лингвистика, будучи неспособной разрешить все эти проблемы самостоятельно, вынуждена считать понятие языка уже определенным и переходить прямо к его дескриптивному и историческому описанию.

[...]


8. Социокультурные условия языкового контакта
8.1. Изучение языкового поведения двуязычного носителя и связи между его биографией и его речью на обоих языках вовсе не должно ограничиваться каждый раз одним человеком. Когда контакт между языками происходит в масштабе целой группы людей, особенно если это достаточно большая группа, то индивидуальные особенности языкового поведения отдельных носителей взаимно уничтожаются и проступают социально обусловленные языковые навыки и процессы, характерные для группы в целом. Многие факторы, дающие языку статус «доминирующего»— его важная роль в общении, его значение для социального продвижения и т. д.,— навязываются человеку окружающей средой. Поэтому соотношение между языками часто оказывается одинаковым для многих носителей, участвующих в данной ситуации контакта.

Даже порядок, в котором языки изучаются, возраст, в котором они усваиваются, и степень грамотности в каждом из языков часто определяются обществом, а не самим носителем. Более того, окружающая среда может закреплять даже за каждым языком определенные темы и типы собеседников единым для всей группы образом. В одних обществах двуязычие находится под подозрением, в других окружено уважением. В одних обществах переключение с языка на язык допускается, в других — осуждается. Интерференция может разрешаться в одном языке и презираться в другом. Двуязычный носитель стремится придерживаться норм той группы, к которой он принадлежит.

8.2. Очень важный аспект проблемы связан с функциями языка в многоязычном коллективе. Одни функции явно оказывают более консервативное воздействие на языковые нормы, чем другие. Значительна роль консервативных факторов, например, в языке как инструменте образования. Там, где школа оказывается в состоянии служить передатчиком сильной и яркой литературной традиции, там молодому поколению с успехом прививается бдительность к интерференции. В повседневной речи, стремящейся лишь к понятности, тщательностью произношения пренебрегают;

здесь интерференция получает простор и легко входит в привычку. Отлучение языка от функций, придающих ему престиж, например от роли государственного языка, часто снижает его авторитет и уменьшает сопротивление интерференции, способствуя закреплению нововведений, вносимых двуязычными носителями.

8.3. Конечно, «коллектив» слишком крупная единица для нашего рассмотрения. Удобнее рассматривать двуязычный коллектив как состоящий из двух групп, имеющих каждая свой родной язык (two mother-tongue groups — MTG). Каждая MTG включает всех тех членов коллектива, которые усвоили данный язык в качестве своего родного языка. Правда, в эту схему не укладываются случаи, когда весь двуязычный коллектив усваивает оба языка в одно и то же время, в детстве, или когда в двуязычном коллективе один из языков ни для кого не является родным. (Это бывает при таком двуязычии, когда один из языков является лишь традиционным языком литературы, богослужения ит. п., но не служит средством общения матери с ребенком.) Рассматривая двуязычный коллектив как состоящий из двух MTG, мы можем определить роль каждого языка для каждой из MTG. Мы можем сравнить размеры этих групп и увидеть, на какую из групп приходится основное бремя языкового общения. Если в некотором коллективе есть две MTG, по 50% жителей в каждой, то следует ожидать, что равные части каждой группы выучат язык другой группы; можно будет сказать, что бремя двуязычия распределено равномерно. Однако если окажется, что в одной MTG 60% двуязычных носителей, а в другой только 10%, то это является статистическим выражением более привилегированного положения второго языка в данной ситуации языкового контакта.

8.4. Очень поучительно сравнить деление коллектива на MTG с прочими видами его деления на подгруппы. Одним из возможных коррелятов деления на MTG является географическое деление: распространены такие ситуации контакта языков, когда каждая MTG занимает достаточно четко очерченную территорию. Таково, например, положение в двуязычном Фрейбурге в Швейцарии в противоположность двуязычному же Билю. Связь может иметься также между делением на MTG и делением жителей на исконных и пришлых, иммигрантов. Если одна из MTG является менее исконной, чем другая, то ее язык может оказаться более подверженным интерференции, не только потому что на новом месте жительства могут обнаружиться и стать более заметными «белые пятна» в языке иммигрантов (см. § 5.2), но и потому, что социальный статус этого языка может быть более низким, чем у языка местных жителей. Так как во многих иммигрантских группах очень велик процент женщин, то вытекающие отсюда смешанные браки также могут вести к нарушению непрерывной языковой традиции в этих MTG. Часто различия между MTG оказываются связанными с различиями в обычаях и других неязыковых сферах культуры. Но это не обязательно: в Швейцарии, например, неязыковые культурные различия между французской и немецкой или немецкой и ретороманской MTG во многих местах почти незаметны. Различия в религии, параллельные различиям в принадлежности к MTG, могут иметь важные косвенные языковые последствия, связанные с тем, что редкость смешанных браков может привести к тому, что большинство семей окажется одноязычными, так что у детей первые языковые впечатления будут складываться в условиях одноязычной среды. Там же, где к делению на MTG не присоединяются религиозные различия, детское двуязычие, являющееся следствием смешанных браков, может повести к ослаблению специфических норм обоих языков. Утверждение, что одна из двух MTG данного коллектива в среднем старше другой, есть не что иное, как синхроническая формулировка того факта, что в этом коллективе происходит языковой сдвиг. Различия в общественном положении — например, проживание в деревне или в городе, принадлежность к классу, касте,— если они регулярно соотносятся с различиями в принадлежности к MTG, также могут вести к различиям в склонности к закреплению интерференции в находящихся в контакте языках.

8.5. Язык может внушать носителям чувство патриотизма, подобное национальному патриотическому чувству, связанному с идеей нации. Язык, будучи неприкосновенной сущностью, противопоставляемой другим языкам, занимает высокое положение на шкале ценностей, положение, которое нуждается в «отстаивании». В ответ на угрожающий языку сдвиг это чувство верности языку приводит в действие силы, направленные на сохранение языка, оказавшегося под угрозой; в ответ на интерференцию оно превращает стандартизованный вариант языка в символ веры и святыню. Идеал стандартизованного языка и окружающий его эмоциональный ореол являются неотъемлемой частью западной цивилизации и оказались необычайно заразительными — странный анахронизм! — для азиатских и африканских стран, недавно освободившихся от колониализма. Но вряд ли стоит сомневаться, что именно в ситуациях языкового контакта люди лучше всего осознают отличительные особенности своего языка по сравнению с другими и именно в этих ситуациях чистый или стандартизованный язык легче всего становится символом единства группы. Следующая за этим мобилизация чувства языкового патриотизма может успешно противодействовать «естественному» распространению интерференции в двуязычных ситуациях. В § 5.6. мы уже говорили о стремлении избегать перенесения как средства обогащения словарного запаса во многих языках, где естественные источники заимствования были связаны с нежелательными ассоциациями. В истории индонезийского или израильского национализма усиленное культивирование одного языка, являющегося родным для MTG, составляющей меньшинство или вообще равной нулю, было реакцией на угрожавшую перспективу многоязычного хаоса. Процесс освобождения от немецкого влияния в чешском или от славянского влияния в румынском был результатом сознательного вмешательства в процесс языкового развития и имел целью противодействовать влиянию контакта; благодаря значительному языковому патриотизму, который удалось мобилизовать, он оказался вполне успешным.

8.6. Языковой сдвиг мы определили в § 2.1. как прекращение употребления одного языка и переход на новый язык. Процесс перехода с одного языка на другой может иметь следующие интересные аспекты. Он может произойти в сфере только некоторых коммуникативных функций языка, и с точки зрения социологии языка важно выявить иерархию функций языка, определяющую возможность распространения сдвига из одних сфер языковой жизни (ср. общение родителей с детьми) на другие сферы. Успешная мобилизация чувства языкового патриотизма на борьбу с уже начавшимся языковым сдвигом, приводящая к длительному периоду двуязычия, обычно с разграничением функций каждого из языков, опровергла уже не одно предсказание о близкой смерти того или иного языка.

В большинстве случаев способность двуязычной MTG к сохранению своего языка перед лицом угрожающего ему сдвига не зависит от структуры этого языка. Если к языку вообще применима формула «выживает сильнейший», то «сильнейший» может означать только «больший», учитывая, что сам механизм общения в индустриализованном мире ставит меньшие MTG в невыгодное положение. Можно было бы показать, что для того, чтобы сохранение языка в определенных сферах коммуникации было экономически целесообразно, его MTG не должна быть меньше определенного минимума по своей абсолютной величине. Вероятно, трудно использовать в качестве языка университетского образования такой язык, MTG которого не насчитывает нескольких миллионов грамотных членов. Если численность MTG не достигает даже нескольких тысяч человек, то использование ее языка даже в качестве языка начального образования оказывается связанным с серьезными экономическими затруднениями. Вслед за неудачей MTG в утверждении или сохранении своего языка в наиболее важных и почетных сферах языковой коммуникации часто, как снежный ком, нарастают все новые и новые проявления его изгнания даже из самых обычных, будничных ситуаций.

В отличие от этих факторов, связанных с функционированием языка, структура какого-либо языка вряд ли может оказаться причиной его неспособности к выживанию. Многим языкам пришлось пройти значительный путь развития в лексическом и даже в грамматическом отношении, прежде чем они достигли «общеевропейского» уровня; ясно, что и любой другой язык мог бы развиться таким же образом, если бы этому благоприятствовали социо-культурные условия.

8.7. Лингвисту важно помнить, что направление и скорость языкового сдвига не обязательно связаны с направлением и силой Языкового влияния. Носители «гибнущего» языка могут передать фонетические и грамматические особенности своей речи в качестве субстрата будущим поколениям носителей языка-«победителя». Но бывает — напр., у многих племен американских индейцев,— что язык умирает целиком и в нетронутом виде. Необходимость раздельного описания «внутренней» и «внешней» судеб языка является еще одним доводом в пользу объединения усилий лингвистики и других наук в деле изучения многоязычия.
http://www.classes.r...ocuments/_1.htm