4 ответов в этой теме

[Краки Нифлунг]

Не заметил ранее этой статьи на генофонде, но очень хороший обзор выпуска Stratum. Полностью все копировать не буду, там чтение более удобно. Ограничусь введением и ссылкой
.

Введение.

На днях вышел новый номер журнала Stratum plus, посвященный раннеславянской археологии Подунавья («Славяне на Дунае. Обретение Родины») . Редакторы, Р. А. Рабинович и И. О. Гавритухин, на самом деле реализовали грандиозный замысел – собрали в номере почти всех наиболее крупных специалистов в этой области, выступивших с обзорными статьями. И. О. Гавритухин предварил том обзорной статьей-предисловием. Она есть в открытом доступе – и, думаю, будет многим интересна.

Как указывает И.О. Гавритухин, при чрезвычайной важности славяно-дунайской проблематики для раннеславянской археологии и проблемы этногенеза славян в целом и несмотря на наличие ряда обобщающих обзоров (прежде всего опубликованных в Польше), сегодня «целостную картину по этим (в основном специальным) статьям широкому кругу читателей получить трудно» (Гавритухин 2015: 18). Именно это и стало одной из основных причин, побудивших редакторов собрать подобный том.

Центральную идею тома наилучшим образом передает, полагаю, вопрос, вынесенный мной в заглавие: как и когда славяне пришли на Дунай?

Вопрос этот интересен, безусловно, и сам по себе. Однако дополнительную интригу ему придает тот факт, что в течение прошедшего века были озвучены по крайней мере три основных подхода к решению проблемы «славян на Дунае».

Первый, и абсолютно доминирующий на сегодняшний день в науке исходит из того, что «славяне пришли на Дунай» — и сконцентрирован на том, чтобы определить: когда и как это произошло.

Второй, который был озвучен О. Н. Трубачевым – пытается доказать, что на Дунае как раз размещалась прародина славян. Как отмечает И. О. Гавритухин, «с разработками археологов построения этого замечательного специалиста не стыкуются» (Гавритухин 2015: 17).

Третий исходит из того, что именно приход славян на Дунай стал решающим рубежом в становлении славян. Как сформулировал В. Я Петрухин: «археологи (М. Б. Щукин, Г. С. Лебедев, Д. А. Мачинкий, Ю. М. Лесман) придают особое значение противостоянию славян и Византии на Дунае для формирования культуры Прага — Корчак в пограничье балто-славянского мира: славяне выделились из балто-славянской общности, столкнувшись с Византией, выйдя «из лесов и болот» на «исторические рубежи»» (Петрухин 1996: 375).

Надо заметить, что (и на это обращали внимание с самого начала научного изучения проблемы происхождения славян) собственно славянские письменные традиции сходились на идее, подкрепляющей именно третью точку зрения (если не точку зрения О. Н. Трубачева). Помимо всем хорошо известного сообщения древнерусской «Повести временных лет», можно упомянуть и польскую традицию: «В прологе к доведенной до 1273 г. Великопольской хронике утверждается, что “Паннония является матерью и прародительницей всех славянских народов”» (Руссев 2009: 6).

Наконец, в самом начале века нынешнего появился и четвертый подход – озвученный Ф. Куртой. Впрочем, его, в некотором смысле, предтеч можно обнаружить много раньше. Именно, если иметь в виду начавшуюся «… еще в 1960-е гг. дискуссию о том, что послужило «первотолчком» для формирования общеславянского этнического сознания — «римско-византийская историография», описывающая славян как этническую целостность (наиболее последовательно эта концепция изложена Л. Е. Гавликом — или собственное межплеменное самосознание …)» (Петрухин 1996: 373).

Равно как и другой ключевой тезис Ф. Курты – о не-существовании Пражской культуры, — растет на самом деле из характерной str5-2015_3_3d_maxдля румынской историографии идеологии «континуитета». Т. е., априорной уверенности в несменяемости в Карпато-Дунайском регионе населения (точнее даже – этнической неизменности) – несмотря на очевидную смену археологических культур (не являются чем-то необычным для румынской историографии второй половины XX века попытки увидеть такой континуитет даже с неолита). Просто Ф. Курта одел этот тезис в «новые одежды» конструктивизма.

Итак, по мнению Ф. Курты: «the Sclavene ethnicity is likely to have been an invention of Byzantine authors, despite the possibility, which is often stressed by linguistically minded historians, that the name itself was derived from the self-designation of an ethnic group» (Curta 2001: 344). При этом, полагает Ф. Курта: «The emblematic use of Slavic, however, was a much later phenomenon and cannot be associated with the Slavic ethnie of the sixth and seventh centuries. Slavs did not become Slavs because they spoke Slavic, but because they were called so by others» (Curta 2001: 346).

И, подытоживая: «The making of the Slavs was less a matter of ethnogenesis and more one of invention, imagining and labeling by Byzantine authors» (Curta 2001: 349).

Здесь надо сразу сказать, что подход Ф. Курты был крайне скептически (и вполне, на мой взгляд, справедливо) встречен специалистами. Как заметил И. О. Гавритухин: «говоря о ранних славянах в Подунавье, трудно пройти мимо работ Флорина Курты. Острый критический ум и обширная эрудиция сделали его многочисленные публикации (на ряд из них ссылаются наши авторы) весьма полезными для обсуждаемой здесь проблематики. Однако некоторые концепции, в числе которых «конструирование» славян византийскими писателями («The Making of the Slavs» вынесено в название одной из книг Ф. Курты), отказ от понятия «пражская культура» и др., вызвали дискуссии и не были приняты ни одним из специалистов, включая наших авторов» (Гавритухин 2015: 23).

Итак, имея в виду эти основные подходы к проблеме «славян на Дунае», как же отвечает сегодня раннеславянская археология на вопрос: когда и как пришли славяне на Дунай?

Представленные в томе статьи можно разделить на три основных блока: «ранние славяне к северу от Среднего Дуная (от Чехии до Трансильвании)», «ранние славяне к югу от Среднего Дуная (от Словении до Сербии)» и «ранние славяне на Нижнем Дунае (Болгария и румынская Добруджа)».

Изначально замысел редакторов был шире. Как указывает И. О. Гавритухин: «К сожалению, в итоге в предполагаемом нами «панно» остались незаполненными две важные «клетки» — о славянах на основной территории Аварского каганата и о памятниках, расположенных севернее Нижнего Дуная, прежде всего, в современной Валахии (т. н. культура/группы Ипотешть — Кындешть — Чурел).

По разным причинам авторы, с которым имелась предварительная договоренность, не смогли представить тексты к нужному сроку» (Гавритухин 2015: 18).

Помимо того, задумывался и блок «Славяне на пути к Дунаю». В какой-то мере, он все же представлен прекрасной статьей М. М. Казанского, посвященной вооружению (и вытекающим отсюда вопросам – в целом воинскому делу) ранних славян (V-VII веков н. э.; Пражской, Колочинской и Пеньковской культур).[1]

В этой обширной статье М. М. Казанский подводит итоги своих многолетних исследований этой проблемы. Заключительный вывод формулируется им следующим образом: «намечается два этапа развития боевого комплекса у славян в VI—VII вв.: 1) до 580-х гг. — основную массу славянского войска составляет легкая пехота, вооруженная дротиками, луками со стрелами и щитами, использующая, в основном, «партизанские» методы войны. С 530-х гг. у славян известны отдельные группы профессиональных воинов. Это верховые лучники «гуннского типа» на службе у ромеев во время Готской войны в Италии … или конные дружины, совершившие набег на Балканы в 550/551 г. … 2) 580-е-670-е гг. — наряду с легкой пехотой все чаще фигурирует войско, экипированное профессиональным оружием, таким как мечи или кольчужное и панцырное защитное вооружение («гоплиты»). Это оружие требует навыков обращения с ним, которые вырабатываются только в профессиональной среде, т. е. в постоянных дружинах или на службе в византийской армии» (Казанский 2015: 75).

Я бы все же отметил здесь еще один, промежуточный, вывод М. М. Казанского: «В начале царствования Юстиниана склавины и анты осуществляют в основном пограничные набеги (Прокопий: Тайная история, 18.20), большие вторжения, такие как нападение антов на Фракию при Юстине, случаются редко (Прокопий 1950: 3.40.6). Масштабные вторжения склавинов и антов начинаются в 544—552 гг. (Прокопий 1950: 3.13.24, 3.14.11, 3.29.1, 2, 3.38.1—23, 3.40.1—3, 3.40.31—45, 4.25.1—5), что может свидетельствовать об изменении характера ведения войны» (Казанский 2015: 71-72).

В отдельный блок фактически выделяется и статья П. В. Шувалова, посвященная текстологическому анализу «Стратегикона» Псевдо-Маврикия. Ее ключевой вывод: «Текст «славянской» главы Стратегикона (Mauric. XI 4) возможно разделить на три слоя: (1) очень специфические пассажи, которые могут быть определены как цитаты из некоего текста (Sclav-1) о нравах славян и о том, как надо их грабить; (2) пассажи, написанные неким редактором, заимствовавшим слова из «персидской», «скифской» и/или даже «германской» глав той же книги (Mauric. XI 1—3) с тем же порядком пунктов описания; (3) некоторые специфические словосочетания или небольшие пассажи, написанные тем же редактором (Sclav-2), который заимствовал слова из первых трёх глав. … Три выделенные слоя дают три несколько различающихся образа славян» (Шувалов 2015: 217).

И, по мнению П. В. Шувалова, третья, заключительная редакция, или «редакция Sclav-2 датируется примерно в пределах второй-третьей четвертей VI века, скорее в конце этого периода» (Шувалов 2015: 222).

Однако, как мне кажется, последний вывод, о датировке третьей редакции, вступает в некоторое противоречие с вышеприведенными результатами работы М. М. Казанского (Казанский 2015: 71-72). Тот образ славян, который, по П. В. Шувалову, рисуется еще даже редакцией Sclav-2, как будто все же более архаичен, чем тот, который выявляется по данным других письменных источников и данным археологии уже в начале царствования Юстиниана – и тем более к 544-5552 гг.

Но, перейдем далее к собственно основным блокам статей.[2]...


http://генофонд.рф/?page_id=5728




P.S: Довольно интересным показалось это

"И, «Я. В. Баран нашел объяснение для верви из «Русской Правды» и «Полицкого статута», придя к выводу, что таким образом выстраивалось символическое пространство родственных связей, когда с помощью веревки устанавливалась линия, соединявшая близкородственные семьи и их жилища (Баран 1992; 1997). Это может означать, что слово вервь имеет три значения: социальное, территориальное и веревки как предмета. Исходя из характера использования слова вервь в «Полицком статуте» (Pleterski 2013c: 28), можно заключить, что как братья по крови имели неразрывную связь с матерью, давшей им жизнь (пуповину), так и «веревочные братья» связаны веревкой с Матерью-Землей, которая дала им жизнь. Славяне, как показано Я. В. Бараном, мерили свои земли при помощи веревки. Все, кто, делая это, вместе держали веревку, становились «веревочными братьями». Это был правовой акт, по которому чужаков включали в сообщество на равных правах, не зависимо от их кровного происхождения. Таким образом, они становились славянами» (Плетерский 2015: 235)."

[savir]

http://iza.zrc-sazu....Dunaje_2015.pdf

сама статья в пдф формате

не та статья - но все равно про славян

Сообщение изменено: savir, 20 Декабрь 2016 - 19:45.

[альбинос в черном]

Е. А . Хелимский. ВЕНГЕРСКИЙ ЯЗЫК КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ' ПРАСЛАВЯНСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ И РЕКОНСТРУКЦИИ СЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА ПАННОНИИ

"Язык паннонских славян не обладал никакими абсолютно уникальными в славянском мире фонетическими чертами и был связан множеством изоглосс со своими соседями по праславянскому континууму, поэтому любое из древних заимствований можно удовлетворительно объяснить как словакизм, или болгаризм, или сербокроатизм и так далее... Свидетельствует ли это о том, что границы распространения позднепраславянского диалекта, который мы условно обозначили как паннонско-славянский, приблизительно совпадали с границами исторической Венгрии? Данные славянской лингвогеографии склоняют скорее к отрицательному ответу на этот вопрос; речь идёт об обширном ареале, заселение которого было связано с различными славянскими колонизационными потоками (Пеняк, Седов) и смежные с которыми славянские диалектные области к X веку уже существенно различались меж собой. Однако в качестве одной из рабочих версий можно допустить, что основным источником субстратных заимствований в венгерском языке служили не локальные славянские говоры, а некое койнэ, общее для всех славянских групп древневенгерского государства. Развивая данную версию, мы вправе предположить, что койнэ могло сложиться ещё до прихода в Среднее Подунавье венгров (потребность в нём могла возникнуть ещё в государстве аваров)".

[Ravnur]

Славяне и дунайские германцы в VI веке: свидетельства письменных источников и некоторые археологические данные

Мишель Казанский, 2014

 

https://www.academia.edu/10372929/

[Mukaffa]

Славяне и дунайские германцы в VI веке: свидетельства письменных источников и некоторые археологические данные

Мишель Казанский, 2014

 

https://www.academia.edu/10372929/

Цитата: "Находки предметов женского убора, а также наличие немногочисленных ингумаций с этими предметами позволяют предположить существование экзогамных браков. Имеются и археологические находки,которые можно интерпретировать как свидетельства проживания склавинов – носителей пражской культуры среди германцев. Наконец, анализ распространения германских вещей дунайского происхождения в Южной Прибалтике позволяет утверждать, что склавины не препятствовали осуществлению германо-балтских контактов, которые были возможны лишь при условии свободного продвижения каких-то германских групп по склавинской территории."

 

Т.е. вот один из вариантов появления имён с германской этимологией у славян.

Например - князь Бравлин(из Жития Ст.Сурожского).