12 ответов в этой теме

[aectann]

[aectann]

Головные уборы русских воинов

Сообщение изменено: aectann, 23 Декабрь 2009 - 17:34.

[Ravnur]

Ориентализация русской армии

 

Стенограмма эфира программы "Родина слонов" с кандидатом исторических наук, научным сотрудником Института археологии РАН, руководителем Проблемного совета "Военная археология" Олегом Викторовичем Двуреченским.

М. Родин: После Донского побоища происходил процесс ориентализации русского войска. Русская конница стала более похожа на кочевническую лёгкую кавалерию. Давайте об этом поговорим.

О. Двуреченский: Если мы будем говорить о доспехе, то для конца XIV в. он становится наиболее каркасным, тяжёлым. Так называемая чешуя с центральной клёпкой. То есть практически пластинчатый доспех не имеет уже такого свободного хода, как кольчуга, одевается фактически как латы. Только они собраны на основу и это пластины. Кстати, такое же оружие мы видим в Центральной Европе, Западной Европе. В битве при Висбю мы видим те же самые типы доспехов.

Что касается клинкового оружия. Фактически мы идём шаг в шаг с Европой. Те же самые типы мечей. Они поставлялись, по всей видимости. Потому что технологическая цепочка по изготовлению клинкового оружия, такая развитая, как в Европе, у нас на сегодняшний день не зафиксирована. Есть отличия по древковому или копьям.

Если мы возьмём письменные источники XIV в, основным способом воздействия на противника является копейный бой. "Копьями подкоша", "Копьями повергоша". Если вы просто посмотрите описания и проведёте статистику, какой тип оружия чаще всего в полевом сражении употребляется, то увидите, что копье – это основной тип оружия для нанесения первого, основного, удара. А зачастую первый удар в полевых сражениях был и единственным.

Таранный удар подразумевал определенную посадку в седле. Но мы не находим сёдел, как в Европе. Потому что они плохо сохраняются. Но есть маленький "гвоздик", на котором держится реконструкция всего комплекса вооружения. Это шпора. Она является маркером того, как управляют конём. Начиная с XIII в., когда появляется шпора классическая, с колёсиком, держатель, на котором оно держится, имеет свойство увеличиваться. На протяжении столетий он увеличивается с трёх до пятнадцати сантиметров. Это связано прежде всего с посадкой в седле. Чем вы глубже сидите в седле, чем сильнее упираетесь ногами в стремена, тем лучше. Ведь при таранном ударе вас выбрасывает из седла.

Обычный всадник держит коня внутренними частями бедра, и может понуждать его лёгкими, короткими уколами шпор. Или нагайкой, как это у казаков или татар принято. Тут же шпоры достигают пятнадцати сантиметров. Это показывает, что фактически мы сидели в седле так же, как западноевропейские всадники.

М. Родин: При этом само седло было большим, со спинкой.

О. Двуреченский: Да, ясельное, как оно называлось. Как я сказал, археологических сёдел у нас нет. Но шпоры нам говорят о том, что, по всей видимости, нечто подобное должно было быть. Потому что если вы на коротких стременах, в обычном кочевническом или казачьем седле, такие держатели вам не нужны.

Шпора имеет свойство изменяться вслед за западноевропейскими шпорами шаг в шаг. Мы просто видим английские шпоры и видим русские шпоры. Они просто идентичны.

М. Родин: А потом происходит слом.

О. Двуреченский: Да. Во второй половине XV века шпоры исчезают. И они исчезают на 150 лет, до Смутного времени, до прихода польско-литовских интервентов. Объяснять это можно по разному. Но прежде всего надо понять, что конём стали управлять по другому, сидеть в седле стали по другому, и оружие стали использовать по другому.

И вот какая ситуация: у нас до первой половины XV в. в археологических слоях находятся преимущественно мечи. У нас сабельных перекрестий и клинков практически нет. На всю археологию XIV–первой половины XV вв. я знаю только одно сабельное перекрестье и один, возможно, клинок. "Возможно", потому что мы не уверены: он плохой сохранности и он один. А мечи есть. То есть фактически перед нами копейно-мечевой бой.

А начиная со второй половины XV-начала XVI в. у нас мечей в археологии просто не становится. У нас появляются сабли: у нас появляются перекрестья, у нас появляются сами клинки.

Шлемы. Они становятся легче, меньше. Исчезают пластинчатые доспехи. Возвращается кольчуга по восточному образцу. В материальной культуре второй половины XV-начала XVI в. кольчуга становится доминирующей. Пластинчатые доспехи встречаются только в качестве случайных находок.

Комплекс вооружения облегчился. Бронебойные наконечники стрел, которые были распространены, постепенно переходят теперь к универсальным с обычной, ромбической формой. Или срезням, это татарские стрелы в виде лопаточки. Они и до этого были. Но сейчас они становятся доминирующими. Это случилось в середине XV в. И мне надо для себя объяснить: почему?

Надо обратиться к письменным источникам, которые очень скупы. У нас есть летописи, у нас есть очень скупые иногда изображения. Но когда иностранные художники начинают рисовать русскую армию, они нам рисуют людей, сидящих на высоких сёдлах. Это те же самые казаки, только одеты в кольчуги, шлемы, кольчато-пластинчатые доспехи, с саблями. И основным наступательным оружием у них становится лук. Не копьё. Я это называю так: смена копейно-мечевого боя на лучно-сабельный бой. То есть фактически мы противника держим на расстоянии.

Это динамичный бой. Сабельный удар очень сильно отличается от мечевого. Вы должны быть очень маневренны. Вам нужны сёдла повыше, чтобы вы были гибкие, уворачивались, крутились в седле. Вам нужно стрелять из лука вперёд и назад.

Если вы возьмёте традиционное средневековое общество, надо понять, что военное дело фактически было определяющим и для культурных интерпретаций, и стереотипного восприятия. Вот восприятие нас, как азиатов, оно и раньше имело место: всё таки, мы не католики а православные, но теперь европейцы смотрели на нас, как на Азию именно из-за этой смены комплекса вооружения, перенятия большого количества и организационных, и структурных элементов с востока.

М. Родин: Получается, к XVI в. у нас всё так же доминирует кавалерия. Это совершенно другие лошади?

О. Двуреченский: Про лошадей мы сказать можем очень мало. Салкин, выдающийся исследователь 60-х гг., провёл статистику и сказал, что средний рост лошади в холке был 133-137 см. Это пони, монгольская лошадка. Это и до прихода монголов такие лошади были. Но это не значит, что боевые лошади были такими же. Одно дело останки лошади, которые нашли при раскопках, а другое дело – боевой конь. Попался ли нам боевой конь – это отдельный вопрос.

М. Родин: Они были импортные, их завозили из Западной Европы?

О. Двуреченский: Да.

М. Родин: Войска предпочитали обстреливать из лука, барражировать вокруг строя противника?

О. Двуреченский: По разному. Конечно, приходилось принимать и прямой бой. Сражения были разные. И тяжёлые поражения тоже были, когда сталкивались. Но да, в основном военная сила сводится к тому, чтобы получить, во-первых, бо́льшую численность, потому что задачи стали более масштабными. Войско должно быть мобильно, потому что опасности, которые нам бросал юг, были перманентны. Войско должно было постоянно выходить на границу, чего в такой степени не было раньше.

Есть война сейчас с Литвой или Ливонским орденом, или нет – вопрос не столь актуальный. Войско постоянно выходило и постоянно собирало информацию об очередном набеге. Дело в том, что можно выдержать удар Литвы. Но если вы пропустили сквозь Оку хотя бы семьсот татар, то количество материально-технических, людских потерь становится колоссальным. Уводились люди. Целые волости грабились. Наносился удар по хозяйственной части. И он наносился моментально.

М. Родин: Понятно, что основное оружие – это лук и сабля. Но при этом сохранялись всё-таки копья.

О. Двуреченский: Да.

М. Родин: Как при такой посадке можно копьем орудовать?

О. Двуреченский: Копья изменяются. Они становятся тоньше, легче. Втулка становится на полтора сантиметра, сантиметр, восемь миллиметров меньше. Они напоминают лёгкие шиловидные пики. Скорее ими фехтуют, чем наносят таранный удар.

Хотя мы знаем, что копейщики были и во времена Ивана Грозного, до XVII в. они сохраняются. Люди, которые старым образом продолжали воевать, были более статусные. Но одно дело – 1-10 человек, а другое дело, когда вы имеете бронированную линию, которая наносит удар на поле сражения.

Но в то время львиная доля времени тратилась на то, чтобы научиться стрелять из лука. Вы представляете себе, чем занимаются те, кто делают конную выездку в цирке? Вся эта манера доставать с пола, вскакивать на сёдлах – это всё военные упражнения южного способа ведения войны. Вся эта динамика с лошадью рыцарю совершенно не нужна. Но то, как при описании игрищ на льду Москвы-реки ведут себя молодцы – вот этим они занимались.

М. Родин: Почему случилась эта ориентализация?

О. Двуреченский: Есть разные версии. На самом деле, хорошего ответа на сегодняшний день нет. Я выскажу свою гипотезу и думаю, что она имеет право на существование.

Улус Джучи – колоссальное имперское государство, в которое мы входили в качестве вассалов. 1252 г. – последнее открытое полевое военное противостояние, когда мы бросаем вызов, выходим с войском против войска центральной администрации. Это позволил себе брат Александра Ярославича Невского, великий князь владимирский. Кончилось это в очередной раз военной катастрофой.

С тех пор 110 лет у нас военно-политического противостояния нет. Геополитическое – есть. Мы всё равно воспринимаем себя, как нечто особенное. Но участвуем в военных походах в Иране в качестве контингентов войск. При случае, если Литва, или кто-то из других западных соседей, пытается выдвинуть претензии на территории наших князей, которые признавали главенство золотоордынской администрации, то они всегда понимали, что придется иметь дело не с нашими войсками, а придут мстить из Орды.

Именно под непосредственного противника вы затачиваете своё оружие. Вы должны быть адекватны той цели, которая перед вами. А кто таким противником являлся на протяжении XIII-XIV в. для русских князей? Прежде всего, сами русские князья, которые постоянно сражались в удельных войнах. И, конечно, западные соседи.

Всё меняется в эпоху замятни в Орде, в 60-е – 80-е гг. Эпоха Мамая, когда она делает первую попытку к распаду. В этот момент отделяются территории. В частности, Булгар. И тут же русские войска, которые собраны по договору 1375 г., наносят удар по Булгару.

Начинает некий царевич, не по понятиям того времени себя ведущий, какие-то попытки в сторону границы делать. Тут русские, рязанские князья начинают выдвигать контингенты. И даже пытаются догнать и отнять полон. В 1373 г. Дмитрий осмеливается выйти на Оку против узурпатора беклербека Мамая, сказать, что если он будет делать какие-то телодвижения, то он его встретит. Начинает происходить игра мускулами.

Когда приходит Тохтамыш всё встаёт на свои места. Мы возвращаемся к статус-кво, который был 110 лет. А когда Орда начинает рушиться и становится противником, которому надо давать адекватный ответ? Это как раз таки вторая половина XV в. Тогда всякие самопровозглашённые царьки, всякие отдельные фактически банды начинают приходить не от центральной администрации, а сами по себе. И их приходится встречать. Их надо догнать, когда они увели полон. Должна быть очень отмобилизованная военная машина, отличающаяся от того, что было раньше. Потом, когда мы будем воевать с Литвой, она будет разительно отличаться от шляхтичских советов. А свободный рыцарь мог заявить, что он не хочет идти.

Нет. Тут совсем другая система. Фактически то, что потом будет называться поместной конницей. Вырабатывается ответ: для того, чтобы догнать быстрого конника-татарина, надо быть, как он. Кроме того, надо понять, что оседает большое количество служилых татар при дворах русских князей, которые могут давать советы, сами выступают теми, кто гонится и встречает своих бывших соплеменников.

Совсем другое дело война в Европе. Комплекс вооружения в XVI в. во многом был отличный. Если отправляли тех же самых поместных дворян против татар, их отправляют с луком и стрелами. Когда отправляют этих же людей против западных соседей, с них могут потребовать те же пищали с собой взять. Больше уделяется внимание защитному доспеху. То есть понимание разницы театров военных действий существовало.

М. Родин: По археологии получается, что это произошло за одно поколение. Как это было организационно сделано?

О. Двуреченский: Одно поколение, дед и внук. Это немного более пролонгированный процесс. Не так всё было косно в тот исторический период, как это всё принято воспринимать. Дело в том, что и развитие огнестрельного оружия в эпоху Ивана III, в конце XV в. тоже, казалось бы, должно было быть более длинным. Нет, это фактически случилось. Завели мастерские, начали штамповать огнестрельное оружие. В археологических слоях моментально появляются свинцовые пули. До этого их просто нет. Причем по итальянскому образцу. То же самое и с вооружением. Я думаю, что далеко не все моментально переоделись. Это был постепенный процесс.

Я думаю, это происходило в сознании князей, которые уже выступали, как государственники, а не просто как собственники земли. У нас нет документов, как в Европе, которые могут нам это продемонстрировать. Но известно, что аналогичная ситуация была в 1243 г., когда Даниил Галицкий просто переодел своё войско по татарскому образцу. Историки спорят, насколько достоверна эта информация, поскольку она встречается один раз. Но тем не менее, сообщение об этом есть.

М. Родин: Есть и другая организационная проблема: такой тип войска требует гораздо большего количества людей. Как это решалось?

О. Двуреченский: Во-первых, Московское государство приобретает черты централизованного государства. Частично копируется аппарат, который был в Орде.

М. Родин: Это и на социальную структуру общества должно было повлиять. Этих людей надо было с одной стороны набирать, а с другой – чем-то кормить. Как это было устроено? Я так понимаю, это как раз тот момент, когда поместная конница и возникла.

О. Двуреченский: Поместная конница состоит из помещиков, то есть дворян. В дворяне начинают верстать, допустим, казаков. Для начала XVII в. у нас была такая информация.

Численность войска напрямую завязана на землю. Поместный дворянин служил с земли. Земли не так-то и мало. Её надо расчищать от леса, и по мере увеличения мощи государства появляется потенциал для этого.

И если мы берём, допустим, селища, памятники XIV в., или селища конца XV-XVI в., то происходит уникальное явление, которое зафиксировано археологами: поселения выходят на водоразделы. Если раньше это маленькие деревеньки в два-три дома, которые сидят у воды, и крупные сёла Суздальского ополья, огромные, как города, то для XVI в. мы фиксируем крупные поселения уже на водоразделах, не у рек. Роют колодцы. Меняется культура возделывания земли, инструментарий.

М. Родин: То есть это взаимосвязанные процессы: создание нового войска и нового общества.

О. Двуреченский: Конечно. Это взаимовлияющие процессы, имеющие положительную, обратную связь. И она наблюдается.

М. Родин: Как потом это всё трансформировалось?

О. Двуреченский: В Ливонскую войну нам пришлось столкнуться с войсками фактически уже буржуазного общества. Это по голландской системе выстроенная пехота, мушкетёры, пикинеры. Это рейтары и совершенно другая кавалерия. Наша поместная конница выдержать такое не могла. Тем более постоянно приходилось воевать на несколько фронтов. Тяжелейшая перегрузка всего общества от крупных военных кампаний, боевые холопы и поместные дворяне сильно обнищали.

Да, есть стрельцы. Но это не мушкетёры, потому что мушкетёры без пикинеров невозможны. Фактически это огневая поддержка той самой кавалерии. А когда поместная кавалерия фактически перестала существовать, как инструмент взлома на европейском ТВД, то стрельцы вынуждены были принимать удар на себя. А они к этому даже инструментально не были подготовлены. Так появляются бердыши у стрельцов. Просто когда несколько раз вырезался полк московских стрельцов, это стало очевидно. И да, таки наёмничество.
 

[Краки Нифлунг]

 
      Работа Александра Паршина. Молодой поместный дворянин (первая половина XVI века). Музейная скульптура для Серпуховского музея.













 
 
 



 
 
Отсюда

https://thor-2006.li...5.html#comments

[Karl-Franz]

То ли за Русь стоял, то ли Беларусь геноцидил...

[Ravnur]

Жыза...

[Вячеслав]

Клим Жуков

 

 Русское военное дело до монгольского нашествия. Часть 1.

 

Тема изменений в русском военном деле на широком временном отрезке XV-XVII вв. рассмотрена в историографии, на первый взгляд, исчерпывающе. От глобальных вопросов, что связаны с системой комплектования войска и его экономического обеспечения до мельчайших: классификации предметов снаряжения и их эволюции. Пытливые умы учёных не обошли вниманием становление и развитие поместного землевладения, сложные местнические взаимоотношения воинской аристократии, социальный состав среднего и высшего командного звена, рождение артиллерии и приёмы боя в поле и при осадах.

Казалось бы, тематика нуждается лишь в косметических правках, будучи хорошо и глубоко исследованной.

Но это только на первый взгляд, как было сказано выше. Дело в том, что все описанные вопросы, на деле – это один вопрос, одна тема. И рассмотреть их стоит именно в таком ключе – единого, слитного движения общественной материи, которое включает в себя всё: от принципов мобилизации до формы всаднических сапог.

Почему это важно, и что есть военное дело?

Армия – главный инструмент государства, его идеальное отражение, так как война – высшее выражение политики. Военное дело – квинтэссенция, как надстроечных структур государства, так и экономического базиса страны. Общество – это особая форма организации материи, выраженная в «исторически развивающейся совокупности отношений между людьми, складывающейся в процессе совместной деятельности». Средневековое общество было организованно для войны, поэтому, изучая эволюцию воинского искусства, мы изучаем общественные отношения в высшем их выражении.

Наука история – это наука о настоящем. Рассматривая прошлое, мы рассматриваем процесс становления сегодняшнего дня. Ошибкой было бы восприятие истории, как серии застывших сюжетов в глубине веков, не имеющих отношения к действительности просто потому, что они уже завершились. В истории не завершается ничего, как бы не уверял нас в обратном Френсис Фукуяма. История – это не набор старых фотографий, а вечно живой, изменяющийся организм, из которого в итоге вышли все мы.

Простой пример изучаемой тематики – пример максимально показательный. Ничтожный отрезок времени в пятьсот лет, прошедший с тех пор, отделяет нас от формирования служилого сословия на Руси.

И это далеко не только продукт воли правителей: от Ивана Великого до Ивана Грозного. Массивные экономическое изменения породили не только абсолютно новое войско Московского царства, не только прослойку людей, ставших помещиками и дворянами.

Последствия были колоссальны.

Внутренние противоречия внутри служилой корпорации: между родовитой аристократией и рядовыми детьми боярскими породили синтез в виде мощного дискурса: культурного, экономического, военного. С ним пытался совладать Петр I, и не совладал. Именно этот процесс породил в итоге дискурс декабристов, буквально разбудивший мыслящее, образованное общество своего времени. Именно из него выросла та волна, которая смогла разрешить внутренние противоречия уже Российской Империи, породив нечто новое во всей мировой истории – Советское государство, из которого происходим так или иначе все мы.

А началось всё в далёком XIII столетии, когда рыцарские дружины терпели поражения за поражением от монгольских полчищ, а «безмолвствующее большинство» крестьян начало взлёт на холмы.

Это удивительно, но военное сословие Руси встретило монгольскую орду, потерпело полный крах на поле боя и начала победоносное противостояние в качественно неизменном виде. Казалось бы, после поражений, необходимо перенимать передовую тактику и военную технику неприятеля, чтобы после успешно ему противостоять.

Но ничуть не бывало!

На реке Калке и реке Сити, а после – у Дона и Непрядвы врага встречал воин на рослом коне, в глубоком седле с длинными стременами, вооружённый копьём и щитом – полный функциональный аналог европейского рыцаря. Пускай дружинник, погибший в воротах летописного Изяславля (городища Хмельницкого), был обряжен в кольчугу и роскошное позолоченное наголовье. Воин же на Куликовом поле надевал чешуйчатый доспех и куда более простой шлем без следов изысканной декорации. Всё равно – они оба: тяжелоконные копейщики, чьим главным оружием был решительный натиск монолитной бронированной шеренги всадников, ощетинившихся длинными копьями.

Примерно до середины XV века этот хрестоматийный облик менялся мало, после чего случилась настоящая революция, в течении жизни одного поколения, буквально перевернувшая всё: характер боя, вооружение, систему комплектации войска, саму фигуру профессионального военного.

Но пока остановимся на временах Александра Невского и Симеона Гордого. Почему наши прадеды не поступили самым очевидным образом? Почему не восприняли боевые приёмы тех, кто на практике доказал собственное преимущество в бою?

Да и было ли то преимущество?

Вспомним уникальное известие Ипатьевской летописи за 1223 год, изложенное в Повести о битве на реке Калке. После разгрома татарских сторож, князья обмениваются впечатлениями о новом неприятеле. И он их, прямо скажем, не впечатлил: «Юрий сказал, что татары хорошие стрелки, другие же молвили, что они простые люди, хуже половцев. Юрий же Домамерич сказал: «Ратники они хорошие». Мстислав и другой Мстислав сказали: «Нечего нам здесь стоять. Пойдём на них».»[1] В самом деле, что могли предложить татары по сравнению с половцами, «своими погаными», а до того: печенегами и хазарами? Легкоконный степной бой был прекрасно известен русским дружинникам, равно как его преимущества и недостатки.

Монгольская орда привнесла в старую феодальную войну новое качество: многочисленное войско с единым командованием, единой системой субординации, дисциплиной, едиными, решительными целями стратегического масштаба.

XIII столетие проиграл не дружинник, воевавший хуже татарского лучника, но вся раннефеодальная система аллодального землевладения. Русь физически не могла противостоять монголам, а так же перенять их боевую практику.

Основой войска были относительно малочисленные дружины: князей и бояр. А так же городовые полки – те же самые дружины на службе того или иного города. Пехоту свободных общинников во внимание можно не принимать, так как она почти полностью пропадает из поля зрения источников к началу XII столетия, а так же из-за её практического бессилия перед лицом массы степной конницы.

Дружина явилась надстройкой на вполне конкретном экономическом базисе, который сложился в XI веке. Главным «поставщиком» воинов была двучленная система. Первое: местное территориальное боярство, державшее земельные наделы, а так же заметную часть торговли и ростовщического капитала в том или ином княжестве. Второе: номадная аристократия Рюриковичей – княжеские дворы, состоявшие из лично зависимых от князя бояр и дружинников, которые перемещались от «стола» к «столу» согласно сложной системе отношений лествичного права.

Член младшей дружины (рядовой боец) крайне редко испомещался на землю под условия службы. Собственно, наделение его своей землей почти автоматически означало переход в категорию старшей дружины, то есть – боярства. Как правило, воин был лично зависим от своего сеньора: князя или боярина. Он кормился с его стола, жил при его дворе, получал вооружение из арсеналов сеньора, из общей военной добычи, или в виде обязательных для дружинных отношений подарков.

Основной же прибавочный продукт, делавший возможным содержание подобной профессиональной надстройки, обеспечивали крестьяне: холопы (рабы) и смерды – свободные или частично зависимые земледельцы.

Крестьянин жил и трудился в малодворовых деревнях, расположенных вдоль рек. По современным понятиям такие деревеньки легко можно было отнести к хуторским хозяйства, так как их размеры редко превышали 1-3, реже 5 дворов, что даёт население не более 30 человек.

Агрокультура была основана на двуполье (один участок под запашкой, второй – под паром). Спорадически возникали рецидивы архаичного подсечно-огневого земледелия, так же редко практиковалось более продвинутое трехполье (озимые, яровые, пар). Широкому переходу на трёхпольный севооборот мешала достаточная статичность демографического баланса: отношения населения к свободным пахотным землям. По сути, их было недостаточно для повсеместного выделения сразу трёх пахотных участков, один из которых не использовался в конкретный момент времени.

Долгое время подобный порядок удовлетворял объективным нуждам государства. Кроме того, плодородные земли Юга Руси и Суздальского ополья на Северо-востоке, давали достаточную урожайность как для обеспечения господствующего класса необходимой кормовой базой, так и для поддержки тяглого населения.

Важной составляющей благосостояния воинской аристократии была торговля. Именно широкий поток товаров по Пути из варяг в греки заложил основы богатства Киевской Руси. Собственно, контроль над этой важнейшей транспортной артерией Восточной Европы и порождённые ею общие экономические интересы, сцементировали Киевскую Русь в единую страну: от Новгорода и Ингерманландии до Тмутаракани.

Упадок торговли на Пути из Балтики в Чёрное море, связанный с колонизацией южного и восточного Средиземноморья крестоносцами в конце XI столетия, раздробил единую экономическую систему Руси. Отныне торговые интересы отдельных земель, ведших дела с Византией. Кавказом, Персией, Скандинавией и Западной Европой, совпадали друг с другом лишь отчасти.

Достаточно скудные урожаи, приобретшие теперь витальную важность на местах, делали общерусскую систему налогообложения с центром в Киеве бессмысленной, или напрямую вредной. Отныне каждый выживал сам по себе, а крайне аморфная структура государственной власти, основанная на феодальном землевладении, сужала её эффективность до крайне незначительных территорий.

Наступила долгая эпоха феодальной раздробленности.

Главным героем её выступали очень небольшие воинские контингенты профессиональных всадников – потомственных профессионалов с великолепной выучкой и снаряжением. Их сил вполне хватало для решения узколокальных задач феодальной войны. Лишь в исключительных случаях значительные коалиции князей могли собирать крупные армии. Но даже их размеры редко переваливали за три-пять тысяч человек. Например, знаменитая Липицкая битва 1216 года свела на поле войска суздальцев и новгородцев со смолянами – по реальным подсчётам от 2300 до 4000 первых и 2700-3500 вторых. В печально известный Калкинский поход 1223 года выступил союз князей и не более 6500 войска (помимо союзников половцев).

Как правило, даже такое скромное напряжение мобилизационного ресурса было избыточным. Для решения конфликтов хватало усилий нескольких сот бойцов, реже – одной-двух тысяч. Что вполне вписывалось в контекст северной и восточной Европы, которые только в XIII веке начали мучительное преодоление раздробленности, а так же не менее фрагментированную южнорусскую степь.

Понятно, что всерьёз противостоять монгольской армии, насчитывающей десятки тысяч бойцов, скованных дисциплиной и субординацией, Русь не могла, за четыре года пав к ногам завоевателей, коим не потребовалось никакое чудо-оружие, кроме совершенной организации и принципов единоначалия.

После этого, всерьёз сражаться с Ордой никто не рассчитывал. Местная аристократия вполне включилась в состав знати Улуса Джучи, ханы которого признавались законными царями (то есть, императорами). Колонизировать лесистую Русь степняки не предполагали, поэтому, русский дружинник продолжал эволюционировать в общей европейской системе рыцарского типа. Массово внедрять в обиход степную военную технику было попросту ненужно.

Итак, подведём промежуточный итог.

1. Основная агрокультура: двуполье с расселением тяглового населения вдоль рек.

2. Землевладение аллодального типа – безусловное держание земли родовой аристократией.

3. Скудная материальная база позволяет содержать малочисленные дружины, при этом, обеспечивая каждого воина в среднем наилучшим снаряжением и выучкой.

4. Дружинник, в общем, повторяет облик и тактику западных соперников, отрицая за ненадобностью восточный опыт.

 

[1] Ипатьевская летопись./ПСРЛ, Т.2, СПб, 1908, под 1223 г.

https://zen.yandex.r...1e7d000b434e51c

 

Клим Жуков

[Вячеслав]

Клим Жуков

 

Русское военное дело до монгольского нашествия. Часть 2.

 

Чудовищный удар, нанесённый татарами, полностью разрушил систему неустойчивого равновесия, которая сложилась на Руси к XIII веку. Надломленной оказалась буквально вся экономика. Убыль населения в первые годы монгольского погрома, угон в рабство лучших ремесленников, разрыв устоявшихся торговых связей, утрата массы пахотных земель в результате тотальных потрав, уничтожения населения и его бегства. Кроме того, Руси пришлось платить новый единый налог – ордынский выход, павший дополнительным бременем на плечи податного сословия.

Ярчайший маркер благосостояния – каменное храмовое строительство, прервалось в большинстве княжеств до начала XIV столетия, что говорит о невероятном падении экономики почти на полвека.

Однако именно монгольский натиск позволил высвободить внутреннее движение общественной материи, выведя его из состояния самоподдерживающегося хаоса. И, в первую очередь, речь идёт о северо-восточной и северной Руси.

Военная надстройка, как сказано выше, пока не изменялась качественно, развиваясь в соответствии с техническим прогрессом общеевропейского уровня. Но иные процессы, куда более важные, начали набирать обороты именно в это время в том числе под влиянием монгол.

Речь, конечно же, о главной массе населения – о русском крестьянстве. И о том самом взлёте на холмы.

Как мы выяснили в предыдущей части, основная масса крестьян селилась вдоль рек, используя естественное орошение приречных террас. И именно там произошла естественная консервация русской агрокультуры. В тот период объективно была доступная только экстенсивная система расширения кормовой базы, для чего не было предпосылок. Тёплый и мягкий климат средневекового климатического оптимума, который сделал возможной славянскую колонизацию северо-востока европейской равнины, гарантировал достаточную массу товарного зерна, причин как-то изменять ситуацию до поры не появлялось.

Однако к 1220-40 годам оптимум пошёл на спад. Климат стал суровее, и летописи одну за одной фиксируют вспышки голодовок, вызванных неурожаями в условиях известного перенаселения освоенных земель. Именно тогда русский крестьянин стал осторожно и неохотно осваивать земли на водоразделах, вместо привычных приречных лугов. Начался постепенный взлёт на холмы.

Когда последовал монгольский погром, всё изменилось.

Например, по подсчётам С.З. Чернова «На средней Воре (в 50 километрах от Москвы) из 21 поселения общей площадью 10,8 га после Батыева нашествия перестало существовать 11 поселений, или 63 процента площади домонгольских поселений. На протяжении второй половины XIII века было восстановлено 9 и возникло 8 новых поселений. В итоге общая селитебная площадь к концу века достигла 9,5 га, или 88 процентов от площади поселений 1238 года.» Разрушение селищ, убыль населения, потрава угодий привела к нарушению традиционной преемственности. Возник новый вызов, во весь рост вставший перед крестьянством и землевладельцами. Потребовались новые адаптационные решения.

Потребность в адаптации была тем более значительной, в условиях усилившегося движения сельскохозяйственного населения. Из разгромленного Суздальского ополья начался отток крестьян в менее доступные для татарской конницы лесистые местности, туда же бегут насельники Юга Руси, формируя волны внутренней колонизации.

Выходом стало расселение на водоразделах. Большая территория, более плодородные дерново-подзолистые земли позволили разрешить тупиковую ситуацию периода раздробленности – расширить пахотные земли и перейти к трёхполью на системном уровне.

Колонизация водоразделов привела к новой форме организации сельского населения. Отныне мелкие хутора концентрировались вокруг относительно крупных сёл, обычно находившихся во владении княжеской и боярской аристократии, покровительствовавших внутренней колонизации. Разрешение перезревшего внутреннего противоречия в экономическом базисе в течении XIV-XV столетий дало заметное увеличение кормовой базы, товарного зерна, промыслового выхода – значительно повысилось богатство земель, способных самостоятельно содержать воинские контингенты, оплачивать ордынскую дань, обеспечивать ресурсами городское строительство, выделять излишки ремесла и урожаев на торговлю. Наметился выход из кризиса XIII столетия.

Специфической чертой взлёта на холмы стало то, что центром притяжения внутренней колонизации стал именно лесистый Северо-восток. Лидерами же Владимирского княжества стали земли Клинско-Димитровской гряды, что привело к росту благосостояния Москвы, Твери, Переяславля, которые закономерно превратились в новые центростремительные регионы общерусского значения.

Именно объективные экономические предпосылки XIII-XV вв. сделали возможным новое собирание территорий в единое государство в новых условиях. Рост кормовой базы, рост богатства вообще позволили постепенно покрыть всю Русь сетью объективно единых экономических интересов. Именно этот фактор, а не воля князей, затянувшаяся ссора тверских и московских владык в XIV столетии и другие политические движения. Они были всего лишь следствием, хорошо заметной верхушкой айсберга, которая рельефно проступила в море исторических источников. Главным же героем центростремительного процесса стали не рыцари в блестящих доспехах и не хитроумные дипломаты, а безмолвная масса русского крестьянства – именно народ очередной раз обеспечил свою судьбу. Период феодальной раздробленности завершился.

К слову, абсолютно идентичный процесс 1050-1250 годов привел к формированию первых, относительно централизованных государств в Европе. У нас он начался позже, в крайне неблагоприятных условиях, что наложило неизгладимый отпечаток на всю последующую историю.

Подведём ещё один промежуточный итог:

1. Рост населения в тёплый период дал необходимый резерв внутренней колонизации.

2. Похолодание Малого ледникового периода запустило процесс освоения водоразделов и постепенного изменения агрокультуры.

3. Монгольское нашествие стронуло с места значительную массу крестьян, инициировав взлёт на холмы.

4. Переход к трёхполью расширил кормовую базу и общее благосостояние земель – появилась возможность размещения воинских контингентов на местах, что ранее было доступно лишь в ограниченном объеме. Сложились предпосылки для повторного собирания земель.

5. Обновлённая структура сельского населения гарантировала первенство ряда уделов Владимира, в котором главную роль исторически сыграла Москва.

https://zen.yandex.r...9144700b4c121f3

Клим Жуков

[Вячеслав]

Клим Жуков

 

Русское военное дело. Часть 3.

 

Итак, Улус Джучи ослаб и распался. На арену вышли новые игроки, в том числе, нарождающееся Московское государство. Каким же встретило XV век русское военное дело?

На первый взгляд, ничего не изменилось – первая половина-середина нового столетия, не взирая на тектонические сдвиги в экономике и политике, даёт нам картину, качественно малоотличимую от того, что мы видели в XIII-XIV вв. На поле боя выходят всё те же княжеские дворы. Как прежде их формируют семейственные воинские корпорации профессионалов рыцарей. Конечно, появилась необходимость противостоять степным воинам, которые больше не представляли из себя несокрушимой силы единой Орды, а значит, с ними можно и нужно было бороться.

Всё большее значение приобретают контингенты лекоконных стрелков, которые поставляют служилые татары, или прямые союзники, например, из Казани, или, позже, Касимовского ханства. Но разве в половецкие времена наши прадеды не пользовались услугами «своих поганых», а то и союзных половцев? Разве крестоносцы не бросали в бой контингенты туркополов, а испанские идальго – отряды хинете? Всё устраивалось аналогично, без изменения определяющего качества.

Подобная ситуация не должна удивлять. Массивные процессы в базисе протекают не быстро, не быстрой оказывается и реакция надстроечного элемента, в том числе – армии.

Главным действующим лицом боевых столкновений в ходе гражданской войны «за Московское наследство», драк с татарами, столкновений с ливонскими феодалами – это знакомые нам малочисленные рыцарские дружины.

Типичным княжеским двором можно считать дружину Александра Чарторыйского, который в 1461 году покинул Псков, отказавшись присягать Василию II. Он увел с собой «двора его кованой рати боевых людеи 300 человекъ, опричь кошовых»[1]. Несколько ранее в 1426 году Псков собрал 400 конных бойцов для столкновения с литовскими войсками Витовта под Опочкой, а передовой отряд состоял всего из 50 человек.[2] В 1410 году нижегородцы и татары взяли столичный Владимир, имея по 150 бойцов. Бой на реке Нарове 1447 года между новгородцами и ливонцами включил в себя судовую рать не более 50 ладей, т.е., около 2000 воинов, что результировалось потерями в 140 убитых среди ливонской стороны. Русские летописи говорят о 84 пленных, что указывает на ничтожную численность сражавшихся вообще.

Судьбоносный разгром Василия II под Суздалем в бою с татарами при Спас-Ефимиевском монастыре и войско великого князя менее 1000 воинов, плюс резерв в 500 бойцов против 3500 татар. А ведь в поход выступил двор великого князя с дружинами трёх вассальных князей Ивана Можайского, Михаила Верейского, Василия Серпуховского и городовой полк Владимира!

Примеры такого рода можно множить.

Серьёзным новшеством стало повсеместное внедрение артиллерии. Научно-технический прогресс не стоял на месте, и осадная война претерпела колоссальные изменения по сравнению с классическим средневековьем. Однако полевая, выборная рать, говоря языком XVI-XVII вв. наглядно демонстрирует крайнюю слабость раннефеодальной системы мобилизации, что была основана на безусловном владении аллодом.

Редчайшие военные мероприятия на крайне недолгое время собирают более крупные армии. Куликовская битва, битва на Ворскле, Грюнвальдское сражение – это контингенты от 5-6 000 до 15-20 000 человек.

Понятно, что крупное государство подобными силами удерживаться от внешних угроз и внутренних смут не в состоянии. Встала необходимость в неких адаптационных механизмах.

Не смотря на значительно возросшее благосостояние Московского государства, не смотря на его колоссальные размеры, а значит, и материальную базу – это всё ещё обычное феодальное образование с господством натурального хозяйства, а значит, крайне размытой экономикой. То есть, нанимать и содержать за государственный счёт воинские контингенты более значительные, чем мы описали выше, было затруднительно, а то и напрямую невозможно.

Но противоречие состояло в том, что объективные центростремительные процессы диктовали новые требования. Страна разрасталась. Её надо было защищать. Нужно было большее войско. Но страна оставалась достаточно бедной и малонаселённой (по сравнению с Западной Европой), чтобы такое войско себе позволить.

Рецепт был найден. Рецепт, отработанный в Западной Европе ещё в X-XI вв.

Начинается формирование воинского сословия нового типа. Вчерашний дружинник, ранее кормившийся от руки боярина или князя, помещался на землю – ему в условное кормление выделялась деревня, или, реже, несколько деревень. Крестьяне кормили и снаряжали воина и его боевых слуг – послужильцев, обеспечивали боевых коней. Взамен, сын боярский, дворянин, превращённый в помещика, обязан был службой – точно, как европейский рыцарь классического средневековья.

Кстати, «дети боярские» и «дворяне» - очень говорящий термин. Это отголосок старого аллодального устройства воинских корпораций. Первые – бывшие члены боярских контингентов, вторые – княжеские минестриалы, отныне испомещённые на землю. По сути, войско было поставлено на самообеспечение, включившись в общий порядок экономики феодального натурального хозяйства. Князья и большие бояре смогли устраниться от непосредственного содержания значительной массы воинства, обменяв их службу и верность на натуральный продукт – труд крестьян на земле.

Расширение воинского сословия включило на некоторое время социальные лифты, во-первых, во-вторых, позволило увеличивать прослойку потомственных воинов за счёт естественного прироста населения. Это позитивный, созидательный момент.

Но вместе с ним родилось его отрицание.

Первая тенденция – это глубочайшее противоречие между детьми боярскими и самими боярами. Фактически, они являлись членами единой аристократической корпорации – правящего класса феодальных эксплуататоров. В Европе (при идеальной схеме) рядовой рыцарь достаточно быстро стал фигурой, равной и графу, и герцогу, и даже королю, который, после принятия воинского посвящения, становился все тем же рыцарем – первым среди равных.

Но реальность Русской равнины при схожих вводных дал совершенно иной результат. Консолидированный крестьянский налог всего Московского княжества составлял очень значительный ресурс. Но относительно редкое население, мала плодородность земель и суровый климат обуславливали низкую продуктивность каждого хозяйства в отдельности. То есть, русский рыцарь в среднем получал крайне скудное содержание и доход. Причём, практически без шансов на изменение ситуации.

Что такое деревня XV-XVI веков? Три-пять дворов. Несколько больше, чем в XII-XIII столетии, с большей продуктивностью, но не принципиально. Весь прибавочный продукт, отходивший на содержание рыцаря, оставался ничтожной величиной. Другое дело, что этот продукт вообще появился, о чем до XIV века и мечтать было нельзя! Но всё же скудость рядового дворянства явилась фактом.

Откуда проистекала абсолютная невозможность выслужиться, перейти в более высокий ранг. А значит, боярство – старинная родовая аристократия, оказалась на недосягаемом уровне для основной массы эксплуататорского сословия.

Из фактической бедности русского помещика происходит вторая тенденция, имевшая колоссальную значимость для военного дела вообще. Малообеспеченный воин вынужден был «как-то крутиться», обеспечивая себя вооружением, без которого невозможна была конная служба.

Но старое, традиционное ещё для XIV-первой половины XV вв. снаряжение рыцарского типа стоило просто фантастических денег. Закованный в броню дружинник: это чешуйчатый доспех, глубокий шлем с кольчужной бармицей, стальные наручи, зачастую, кольчужные чулки – масса специально выделанной, качественной стали, которая сама по себе была драгоценностью.

Русь не имела собственных источников высокосортной руды вплоть до освоения Уральских месторождений в XVII-XVIII веках. Работать приходилось с экспортным, то есть, дорогостоящим железом, или собственными болотными рудами. Последние давали пригодный материал лишь после чудовищно трудоёмкого и нетехнологичного процесса обработки, то есть, тоже стоили дорого.

Но, даже обзаведясь полным доспехом, помещик вставал перед проблемой покупки коня. Боевая лошадь, способная долго выдерживать ход под весом всадника в рыцарском вооружении – это не просто дорого. Наверное, стоимость такого «дестрие» можно сравнить со стоимостью современного элитного авто, которое и ныне доступно исчезающему меньшинству.

А ведь кроме коня требовалось еще и глубокое и крупное рыцарское седло – ещё одна серьёзная трата.

Если собрать всё вместе, то потребная сумма денег являлась совершенно неподъёмной для трудового коллектива в 15-25 взрослых людей – крестьян. Более того, при незначительном увеличении княжеского двора или боярской дружины, сумма оказывалась чрезмерной даже для высших аристократов, обеспечивающих своих людей!

Что же Москва получила из имеющегося тезы-антитезы: увеличение войска – бедность каждого отдельного воина? Синтезом стал вполне очевидный выход: обратиться к опыту недавних господ Улуса Джучи – татарских соседей.

Лёгкий степной всадник главным оружием имел лук в саадачном наборе. То есть, не имел главной задачи вступать в тяжёлый рукопашный бой грудь-в-грудь. Дистанционный маневренный бой требовал лёгкого снаряжения и, даже, допускал полное отсутствие защиты, по крайней мере, стальной. Степняк в шелковом халате и парчовой шапке, но вооружённый луком и саблей – это полноценная боевая единица, при умелой организации опасный любому противнику. Рыцарь без развитого доспеха – это труп.

Рыцарский бой – это столкновение плотных, идущих стремя в стремя, шеренг. Встречный копейный удар с последующей сечей на холодном оружии в условиях минимальной маневренности на индивидуальном уровне (а куда ты денешься в тесном строю?!) практически не оставлял шансов не только победить, но и просто выжить без весьма сложного комплекта защиты.

Переход помещика в конные лучники, с одной стороны, оставлял его в классе всадников – самой мобильной боевой силы средневековья. Так, помещик оставался полноценным воином, т.к. пехотинец в ту эпоху, если и считался бойцом, то однозначно неизмеримо низшего уровня. С другой – избавлял его от необходимости покупать полные латы, на которые у него просто не было средств, а значит, боевого рослого коня и очень дорогое рыцарское седло.

Дворянин мог снаряжаться в совершенно новый комплекс: тот или иной корпусной доспех. Как правило, кольчугу или новомодный панцирь – кольчугу из колец плоского сечения. Её мог заменять толстый стеганный кафтан – тягиляй. Щит и рыцарское копьё попросту ушли из широкого обихода. Наручи, поножи и даже шлем более не являлись обязательным атрибутом воина (об этом ниже). То есть, их применение было желательным, но абсолютно необязательным фактором.

Легкий доспех означал легкое татарское седло без высоких прямых лук. Лучный бой продиктовал совершенно иную, по сравнению с рыцарской, посадку. Короткие стремена и подтянутые вверх согнутые ноги, позволяли высоко вставать в седле и стрелять в любую сторону. Таким образом, стали не нужны и рыцарские шпоры, обязательные при глубокой посадке.

Мы видим, как объективные экономические подвижки привели к увеличению войска на относительной бедной экономической базе. И, как результат, удешевлению каждого отдельного бойца. Единственное легкое снаряжение, которое Русь могла позаимствовать – это вооружение наших степных соседей.

Процесс был революционным и практически одномоментным.

Если при новгородско-московской войне в битве под Русой 1456 года сошлись вполне узнаваемые рыцарские дружины (не считая казанских татар в московском войске), то уже дети и внуки этих людей в бою на Шелони 1471 года и в стоянии на Угре 1480 года – это совершенно иная военная сила. Место привычных дружинников в латах заняли не менее узнаваемые, но, на первый взгляд, абсолютно чужие фигуры, практически неотличимые от татар.

И надо отчётливо понимать, что мы восприняли степное вооружение, а вместе с ней и тактику не потому, что старый «русский бой» и рыцарский доспех были плохи или морально устарели. Они стали попросту недоступны, быстро, практически единовременно для всей основной массы русского воинства. Так же это не было результатом воления единственного человека или группы людей. В Средние века целенаправленная реформа таких масштабов была невозможна по чисто экономическим соображениям.

Невозможно было централизовано закупить снаряжение и коней на десять-пятнадцать тысяч бойцов. Невозможно было централизованно их обучать и содержать. Следовательно, невозможно было приказать воину сражаться иначе, чем он может себе позволить, иначе, чем он привык и обучен. Он сам обеспечивал себя тем, чем мог и воевал так, как мог. Сюзерен был в состоянии лишь воспользоваться его возможностями и умениями.

Почти мгновенная по историческим меркам трансформация рыцаря-дружинника в легкоконного стрелка – результат колоссального движения общественной материи почти трёхвековой протяжённости. Изменения климата, изменения структуры базового экономического населения, последовавшая в итоге новая агрокультура – именно они породили Московское царство, а вместе с ним и новый тип войска, более многочисленного, сражающегося в абсолютно иной парадигме.

Результаты «поместного верстания» при Иване III не замедлили сказаться. Конечно, испомещение дворян на землю было долгим и крайне неоднозначным процессом. Далеко не вся Русь сразу была охвачена поместной системой. Её распространение и конкретное оформление растянулись на шестьдесят-семьдесят лет.

Но уже в московско-литовской войне 1500-1503 годов действует армия в 12-15 000 человек, а на место генерального сражения при Ведроше прибывают корпуса Юрия Захарьина-Кошкина и Данилы Щени до семи-восьми тысяч бойцов.

Сейчас эта цифра кажется ничтожной. Но только вдумайтесь: всего полвека прошло с тех пор, как отец Ивана III едва смог выставить на поле под Суздалем 1500 воинов! Тридцать четыре года после боя под Руссой, где до 700-800 новгородцев противостояли не более чем 500-600 москвичам и татарам!

Мы имеем дело не с количественным, но качественным изменением военного дела, прежде всего, в его основе – в системе мобилизации. Уже Смоленск в 1514 году штурмует армия около 12-14 000 бойцов, а в неудачной для Москвы битве при Орше сражается до 10-12 000! Отныне войско становится инструментом не только тактического, но и стратегического уровня, просто в силу неизмеримо возросшей численности.

Мобилизация тысяч воинов могла позволить как устойчивую оборону значительной территории, так и вторжение с решительными целями. Всё это мы встречаем в предыдущую эпоху лишь в исключительных случаях, когда высшее напряжение сил всего Северо-востока Руси в 1380 году смогло поставить в строй не более 10 000 дружинников, а скорее – куда меньше, да и то – на весьма короткий срок.

Русское войско стало фактором международной политики всеевропейского, а чуть позже – евразийского значения.

[1] Псковские летописи // ПСРЛ. Т.5, Вып. 1., М.: Языки славянской культуры, 2003, 58.

[2] Псковские летописи // ПСРЛ. Т.5, Вып. 1., М.: Языки славянской культуры, 2003, 36.

Клим Жуков

 

https://zen.yandex.r...f585100b321a609

Сообщение изменено: Вячеслав, 30 Июнь 2019 - 04:51.

[Вячеслав]

Клим Жуков

 

Русское военное дело до монгольского нашествия. Часть 4.

 

Как же строилась служба?

К концу XV- первой половине XVI вв. века военная корпорация делилась на две категории: вотчинники и помещики. Вотчинники – старая родовая аристократия: князья и бояре, владевшие собственными наделами «издревле». О помещиках уже сказано – это люди, обязанные службой за условное держание земли.

 

Описанное выше противоречие между «княжатами» и дворянами усугубилось расхождением объективных интересов единого государства и общерусского центростремительного процесса собирания земель.

Князья из рода Рюриковичей и Гедеминовичей, оказавшиеся на службе Московского государя, продолжали жить в архаичной парадигме отношений с властью. По сути, они сами были государями своей территории и, тем более, государями собственных воинских людей. Практика «отъезда» - оставления службы в угоду сиюминутным интересам «княжат» была обычным делом. Преследуя собственную выгоду, аристократ всегда мог уйти из Литвы на Русь, или – наоборот.

Данное право считалось обычным, никак не регламентировалось, относясь к праву, данному «по старине», то есть, традиционно. Наверное, самым знаменитым персонажем русской истории, который воспользовался правом «отъезда», стал Андрей Курбский, бежавший в Литву в 1564 году.

Переписка Ивана IV с его бывшим соратником – ярчайший памятник исторической антропологии XVI столетия. Потомок смоленских Ростиславичей просто не мог понять всю глубину мерзости собственного поступка – предательства, совершенно искренне, не считая его таковым.

До Курбского подобные «отъезды» имели место неоднократно. От постоянных манёвров Верховских князей между Литвой и Москвой до бегства Михаила Глинского в 1514 году после взятия Смоленска. Понятно, что мириться с положением вещей было нельзя, и в 1550-1556 году Иван Грозный идёт на реформирование всего служилого сословия.

Помимо создания «выборной тысячи» - дворян, поселённых вокруг Москвы и обязанных службой лично государю, царь уравнял в правах вотчинников и помещиков. Отныне все они обязаны были служить на равных основаниях. Фактически, Грозный упразднил безусловное держание земли – древний аллод. Более не было традиционного института владения «по старине», а значит, и относительно свободного положения родовой аристократии.

Именно неприятие этого начинания вызвало острый антагонизм интересов выстраиваемой вертикали власти и местных интересов княжат. Именно этим наша история обязана репрессиям Ивана Грозного, который вынужденно подавлял центробежные тенденции, сохранившиеся в стране от эпохи раннего феодализма. Фактически – это была попытка предотвратить очередной виток гражданской войны.

Новая упорядоченная система строилась на чётких принципах, впрочем, не всегда соблюдавшихся.

В 1552 году в ходе «сотенной реформы» был введён чин сотенного головы – капитана условной конной роты.

Всадник должен был выходить в войско в полном вооружении, одвуконь со 100 четей «земли доброй угожей». Каждые 100 четей сверх того обязывали к снаряжению одного послужильца. Учитывалось снаряжение: «доброта» коня, наличие доспехов и оружия. За «сверхдаточных» послужильцев помещик получал денежную «помогу», а за «недачу» - платил штраф. «Нетчики» - «уклонисты» от службы без уважительных причин, должны были лишаться поместья. Учёт количества и качества бойцов проходил на территориальных смотрах, материалы которых сводились в записи о десятнях.

Подвёли итог реформе новосформированный в 1555 году Разрядный приказ (министерство обороны) и единое Уложение о службе 1556 года.

Выше мы описали тотальную ориентализацию русского войска.

Однако весьма интересно отметить, что Московское царство существовало в весьма сложной системе международных отношений и, наряду с ориентализацией, зародилось её отрицание – вестернизация.

Наиболее ярким маркером западного влияния стала артиллерия. Ещё Иван III в XV столетии положил начало регулярной русской артиллерии, создав «пушечные избы», где отливались орудия. Заправляли там почти исключительно иностранные мастера: итальянцы и немцы. История донесла имена Аристотеля Феорованти, Паоло ди Боссо, Кашпира Ганусова, Якова Немчина и других.

Некоторые пушки, изготовленные в конце XV столетия, дожили до Ливонской войны, активно применяясь при ведении осадных работ, как, например, знаменитый «Павлин» работы Паоло ди Боссо. Созданное в 1480 году орудие, приняло участие в штурме Выборга 1495 года, стреляло по стенам Смоленска в 1514 году, ходило в знаменитый полоцкий поход 1563 года.

Иностранный мастера оставили по себе плеяду блестящих русских учеников, самым известным из которых остаётся Андрей Чохов – автор Царь Пушки, шедевра литейного искусства XVI столетия.

Артиллерия подразделялась на осадную и полевую. В осадный «большой наряд» входили собственно пушки – крупнокалиберные орудия настильного боя и «верховые пушки» - мортиры. Малокалиберная полевая артиллерия, как правило, обозначалась общим термином «пищаль». Калибр обычно равнялся двум фунтам.

Уже во времена Василия III и, тем более, Ивана Грозного, пушечный «наряд» Москвы являлся одним из лучших и многочисленных в мире, а пищали-ветераны XVI столетия стреляли по врагу ещё в начале Северной войны 1700-1721 годов.

Другим проявлением вестернизированной тенденции было создание массовой пехоты, впервые после XI века. Речь о людях «вогненного боя», пищальниках и стрельцах. Пищальники, вооруженные аркебузами, появились в годы правления Ивана III, активно участвую во всех основных военных конфликтах конца XV-XVI вв. Качественно, это была иррегулярная пехота – ополчение, собиравшееся от городов в момент военных предприятий. Зачастую, в пищальники уходили «худые» дворяне, не могущие в силу скудости поместья приобретать и содержать боевого коня.

Стрелецкое войско – регулярная пехота, создавалась в 1550 годах. И, если, изначально по своей организации, они явились подражанием турецких янычар (в источниках их зачатую прямо величают «енычарами»), то вооружение их было чисто европейским, мало отличаясь от снаряжения германских и шведских мушкетеров. Известным отличием была насыщенность стрелецких полков малокалиберными аркебузами, вместо тяжелых мушкетов, т.к. специфика театра военных действий не требовала постоянного противостояния развитым западноевропейским латам, способным отразить лёгкую пулю.

Первые стрельцы концентрировались в шести «приборах» - полках по 500 солдат. Боевым крещением для них стало взятие Казани 1552 года, где стрельцы проявили себя стойкой и дисциплинированной военной силой. Впоследствии, данная категория служилых людей «по прибору» (в отличие от помещиков – служилых «по отечеству») значительно расширилась, включив в себя городовых стрельцов и городовых казаков, которые практически вытеснили иррегулярных пищальников.

Типичным маркером стрельца в обыденном сознании является бердыш – огромная двуручная секира с вытянуто-дугообразным клинком. Однако бердыш вошел в обиход только под конец ливонской войны – к 1580 годам, и, пожалуй, это была одна из первых реформ вооружения, проведённых сверху, указом высших органов власти.

Необходимость противостоять кавалерии на поле боя и требования общей устойчивости пехотных подразделений, требовали насыщения её действительным холодным оружием. Сабля – плохой помощник против бронированного всадника, тогда как бердыш – средство более чем убедительное. Впрочем, стрелецкое войско крайне редко действовало в поле без опоры на временную фортификацию.

Гуляй город – аналог европейского вагенбурга, ряды рогаток или земляных флешей стали обычной метой участия стрельцов в сражении. Создание линейной пехоты, способной решать любые задачи на поле, требовало совершенно иной организации и принципов обучения. Всё-таки, стрельцы ещё не были способны стать полноценной универсальной военной силой.

Тем не менее, именно стрельцы стали конструктивным отрицанием феодального войска. Уже при Иване Грозном наметился кризис поместной системы мобилизации – будущее было за регулярной армией, провозвестником которой оказались стрелецкие «приборы».

Развитием западных тенденций, которые смогли заменить и стрельцов и поместное войско, стали солдатские полки, появившиеся в 1630 годах.

https://zen.yandex.r...68b7800b39c2a0c

Клим Жуков

[Вячеслав]

Клим Жуков

 

Пешцы, полци городовые, дворы княжьи.

 

https://zen.yandex.r...0064c00b4eaf670

 

 

Весьма осведомлённый и наблюдательный исследователь В. Пенской регулярно освещает вопросы мобилизации и военной логистики русского Средневековья. Его недавняя заметка в Живом Журнале (https://vk.com/uzhukoffa?w=wall-157335818_203985) послужила отправной точкой для данного рассуждения, за что уважаемому старшему коллеге искренняя благодарность.

Точкой настоящей беседы является формирование раннего типа служилого сословия на Руси и участия в военных предприятиях пеших ратей. На самом деле, эти вопросы напрямую связаны, каким бы странным ни показался подобный логический скачок; казалось бы — пехота русского классического Средневековья напрямую противопоставлена боярско-княжеской военной аристократии.

Трудно не согласиться с наблюдением В. Пенского о доминировании пешего войска в период IX-X вв., которое общепринято в настоящий момент. Пешее войско имело характер милицонного ополчения. Т.е., все свободные граждане «славиний» (вождеств славян раннего Средневековья) мужского пола обязаны были иметь боевое снаряжение, согласно своему достатку. Обладание оружием, собственно, отличало полноправного члена общества от всех остальных социальных страт. Участие в общих военных предприятиях — это не только маркер свободного человека, но и определяющий фактор его веса в сообществе. В это отношении «славинии» не отличались от античных политий, пока они находились на схожем уровне экономического развития.

Единственно возможной формой участия в военных предприятиях было выступление в качествен пехоты. Дело в том, что Северо-восточная Русь — территория, где не водится лошадей в дикой природе. Следовательно, коней требовалось завозить, а качественные боевые кони были не только очень дорогими, но и очень редкими, а значит, не подходили для оснащения войска. Не взирая на отличное знакомство с конницей, например, Хазарского каганата, которому большая часть славиний платила дань в VIII-X вв., каких-то работоспособных аналогов будущая Русь создать не могла.

 

Всадник в кольчуге, шлеме, с копьём, мечом и луком был царём полей, но, только в случае относительно массового использования. Бедность земли и отсутствие товарного количества боевых коней не позволяли скопировать хазарскую боевую технику. Воин, изображённый на хазарском (?) блюде из клада в Надь-Сен-Миклош (VIII в., Румыния) был крайне желательным, но недостижимым ориентиром.

 

1.Блюдо из Надь-Сен-Миклош, Румыния, VIII в., предположительно хазарского происхождения.

Выходом было формирование милиционных ополчений, которые были организованы и снаряжены или по образцу древних славянский войск — лёгкой пехоты с метательным оружием; или, виде новшества VIII-IX вв. — на основе военной традиции «руси в узком смысле» — скандинавских колонизаторов.

Тактика сплочённых пеших фаланг с большими круглыми щитами и копьями отрабатывалась в среде древних германцев со времён выделения из из общей ясторфской археологической культуры в III в. до н.э., а ко временам Раннего Средневековья была доведена до совершенства. Основой потребного снаряжение выступал круглый щит с кулачным хватом, который обеспечивал центральный стальной умбон. Наличие щита делало человека достаточно снаряжённым для участия в фаланге. Всё остальное защитное вооружение было крайне желательным, но не обязательным — щит выступал основой строя и личной безопасности.

С конца эпохи Венделя VIII вв. в Скандинавии распространяется крайне дешевый и примитивный плоский щит в противоположность выпуклому, многослойному щиту континентальных держав — франкского королевства и Византии. Самым дорогим его элементом был стальной умбон — вполне доступная деталь для любого свободного члена общины. Всё остальное — набор из деревянных планок, деревянная же центральная рукоять, выступавшая заодно и силовым каркасом для всей конструкции и кожаная обтяжка — всё это было решаемой задачей. Тем более, что славяне (да и скандинавы), жившие в местах, крайне обильных лесом, традиционно хорошо работали по дереву, т.е., примитивный щит мог быть собран «на месте», усилиями членов общины.

 

2.Щит из захоронения в Gokstad, Вестфолд, Норвегия, 905 н.э. Диаметр 94 см (Nicolaysen 1882). а. Вид спереди . Тип умбона - Rygh 564. b. Обратная сторона; видны отверстия для прикрепления обода (обшивки) и одна деревянная планка, служащая рукоятью – остальные элементы усиления конструкции, видные на фото, являются современными добавлениями. с. Разрез-вид сбоку; видно утоньшение к краям.

 

3.Реконструкция щита эпохи викингов.

 

4.Основные типы умбонов, имевших хождение на Руси Х в.

Основой наступательного вооружения было копьё — средство дистанционной доставки поражающего элемента до цели. При коллективном применении в строю копьё было страшным, почти абсолютным оружием всего Средневековья. Согласно данным Рипуарской правды (законодательства королевства франков) щит и копьё имели характер комплиментарной пары и оценивались именно так — комплектом. Стоимость их в VIII в. составляла 1 солид. Для сравнения, меч в ножнах стоил 7 солидов.

Вспомогательным оружием основной массы общинного ополчения был топор, гораздо реже — меч, дорогой атрибут аристократического, профессионального воина. Кольчуга, шлем — всё это при наличии щита оказывалось необязательным элементом. Воинский коллектив, действующий, как единое целое, прикрытый щитами, ощетинившийся копьями мог решить все или большинство тактических задач в своём регионе, в своё время. Экипаж скандинавского драккара в 30-60 бойцов выступал «молекулой» подобного ополчения, будучи самостоятельно боевой единицей, примерно равной тому, что могла выставить низовая структура «сухопутной» славяно-русской общины.

Ориентировочная цена этого условного «взвода» во франкских ценах примерно равнялась 3-4 солидам на рядового воина, а скорее всего, дешевле, из-за относительно простой конструкции щита. Много это или мало? Сравнимые цены у франков давали 1 солид за корову. Таким образом, вооружение 50 пехотинцев стоило примерно 150-200 коров. Однако если сравнить со снаряжением всадника в 30-35 солидов на человека, что даёт до 1750 солидов на такую же численность. В условиях Руси милиционная пехотная схема была явно предпочтительной.

Так сложилась первичная организация русского ополчения, которая, господствовала с VIII до X века — начала активной экспансии северного субстрата на юг и восток. Основой её было ополчение, скорее всего, состоявшее из скандинавских колонизаторов — собственно руси, с вовлечением наиболее активных элементов соседей славян. В первый период было характерно массовое, почти поголовное вовлечение свободных общинников. Военные предприятия на Северо-востоке носили локальный и крайне ограниченный характер, затрагивая в итоге всё местное население прямо или опосредованно. Локальный же характер позволял доставить до места боя достаточно высокий процент общинников, которым не требовалось отрываться надолго от хозяйства и совершать затяжные манёвры.

В первый период внутри общины уже складывается профессиональный, аристократический субстрат, как отрицание всеобщего ополчения. Им были мобильные отряды скандинавов — викингов. Именно эти люди осуществляли международную торговлю и военные на колоссальном участке от Балтики до Каспия, иногда вторгаясь в Европу — вплоть до Испании. Понятно, что подобные коллективы имели профессиональный характер, не занимались сельским хозяйством и ремеслом (как значительная часть скандинавских колонизаторов на территории будущей Руси) — с одной стороны. С другой — на первом этапе они были крайне малочисленны и не могли играть решающей политической роли.

Начало второго этапа маркирована весьма говорящей записью в Повести Временных Лет:

«В год 6367 (859). Варяги из заморья взимали дань с чуди и со славян, и с мери, и со всех кривичей, а хазары брали по серебряной монете и по белке от дыма.

В год 6370 (862). Изгнали варяг за море и не дали им дани, и начали сами собой владеть.»

Это означает, что по условной хронологии Летописи, к 859 г. скандинавские варяги обложили данью соседние славянские и фино-угорские племена, а значит, был предпринят первый шаг внешней экспансии. Подобный шаг предполагал выделение относительно крупных воинских контингентов, способных выступить в глазах летописца аналогом хазар, уже бравших дань на данной территории. Способность дать отпор отрядам профессиональных воинов, как минимум, предполагала высокую степень организации местных автохтонов в военном плане. Говорить о складывании собственной военной аристократии у славян не приходится в силу полного отсутствия подобного материала в захоронениях и раскопках городищ. Однако племенное ополчение «славиний», видимо, относившееся к первому периоду местного милиционного войска, оказалось вполне способно для решения сиюминутных локальных задач, даже в соперничестве с профессиональными дружинами викингов.

Далее последовало знаменитое призвание варягов:

«И не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица и стали воевать сами с собой. И сказали они себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью подобно тому, как другие называются свей, а иные норманы и англы, а еще иные готландцы, - вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами и взяли с собой всю русь, и пришли к славянам, и пришел старший Рюрик, а другой - Синеус - сел на Белоозере, а третий - Трувор - в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. »

 

5.Страница Лаврентьевской летописи 1377 г. с повестью о призвании варягов.

То, что летописец в XII в. — через 250 лет после описываемых событий, выделил главное — образование «волостей» — княжений, говорит о сложении протогосударственных или раннегосударственных образований со всеми положенными атрибутами, включая, войско. Войско это включало в себя всеобщее ополчение первого периода, но не могло не выделить особую роль и значение профессиональных контингентов.

Контроль за огромной территорией (по средневековым меркам) — от кривичского Смоленска (Гнёздова), мерьского Ростова (Саарского городища), до словенского Новгорода (Рюрикова городища) и интернациональной Ладоги требовал наличия постоянных формирований, который ходили в полюдье, охраняли важные города и в целом — границы. Большая территория и регулярно собираемые налоги давали концентрацию прибавочного продукта, который и обеспечивал увеличившиеся профессиональные отряды воинов.

Воины эти всё ещё действовали пешими, как было принято в скандинавской традиции эпохи викингов. Но уже начало X в. даёт массовый археологический материал воинских захоронений и находки военного характера в городских слоях. Начиналась уже не колонизация, а нарастающая экспансия. С расширением на юг, процент воинских контингентов не падал. Например, в материалах Шестовицкого могильника под Черниговом 19% захоронений из исследованных имеют предметы вооружения. Это ясно указывает на то, что роль и размеры профессиональных отрядов выросли чрезвычайно.

Профессиональный и, даже, аристократический характер материалов является говорящим маркером. Знаменитое захоронение в кургане Чёрная могила содержит два меча, саблю, кольчугу, шлем, пиршественный рог тура в серебряной оправе, а так же статуэтку скандинавского божка. Такое количество оружия само по себе являлось драгоценностью. А ведь всё оно было роскошно украшено — позолота сегментов шлема, сложно орнаментированные детали эфеса — атрибуты однозначного классового расслоения, во-первых, а во-вторых — характерный симптом формирования потомственной служилой аристократии. Ибо, кто же ещё мог пожертвовать целое состояние для погребального обряда? И ведь такое захоронение не единично.

 

6.Реконструкция материалов захоронения из кургана Чёрная могила, Чернигов. 950-960 гг. Автор О. Фёдоров.

Экспансия времён князя Олега продолжилась при Игоре и Ольге, которая учредила систему погостов — сёл, где собиралась установленная дань для ежегодного сбора княжескими представителями. Усилия князей: от Олега до Святослава Игоревича были направлены на установления контроля за всей протяжённостью пути из варяг в греки. Борьба за Днепр и выход к Чёрному морю предпринималась военными контингентами второго периода.

Первостепенную роль здесь играли профессиональные отряды. Содержали их «большие люди» — князья и бояре на постоянной семейной основе, которая хорошо описана в «Германии» Тацита. Русский язык сохранил чрезвычайно говорящий термин: «дружина», который полностью описывает характер подобных коллективов. Их особенностью, видимо, можно считать весьма серьёзное снаряжение, в среднем не уступавшее франкскому «рыцарскому», византийскому или хазарскому, конечно, с поправкой на пеший, а не кавалерийский бой. В постоянный обиход входят кольчуги, восточные пластинчатые доспехи, шлемы, зачастую, тоже восточные или, напротив — центрально-западноевропейские. Купить подобное снаряжение рядовой воин не мог, полностью будучи зависимым от своего господина. Единственной возможностью обрести драгоценное оружие был военный грабёж и\или удачные торговые операции.

К середине Х в. широкое заимствование разнообразной передовой военной техники сильно изменили исходный скандинавский облик дружин. В их снаряжении появился массированный восточный (хазарский и византийский) элементы. Вместе с распашными кафтанами, сфероконическими шлемами салтово-маяцкого облика, венгерскими сумками-ташками и наборными «геральдическими» поясами, дружина восприняла развитое конское снаряжение и самих коней. Первые попытки применить воинов в конном строю состоялись в ходе византийского похода Святослава и были неудачны. Однако всё было готово к переходу к третьему периоду формирования войск.

Второй период можно описать в терминах формирования более широкого круга военных-профессионалов — княжеских дружин, которые играют всё большую роль. При этом, традиционное пешее ополчение никуда не делось, продолжало оставаться важным и наиболее многочисленным компонентом «армии». Тем не менее, именно дружины составляли самый мобильный и боеспособный костяк вооружённых сил. Второй период продолжался с конца IX-нач. XI вв.

Третий период ознаменовался возросшей угрозой степных набегов. Печенегов, торков и венгров X века сменили половцы. Причём, после сокрушения Хазарии, Русь осталась без буферного государства между собой и Великой Степью. Необходимость защиты рубежей от конных кочевников, а так же регулярное противостояние с западными соседями, потребовало асимметричного ответа.

Им стало создание конницы. Она не являлась гарантией успешных действий — вспомним поражения Ярославичей в 1061 г. и 1065 г. на р. Альте. Но это была единственная гарантия сколько-нибудь успешного действия на международной арене.

С конным боем русы были хорошо знакомы уже к концу Х века. К началу XI столетия он превратился в главный способ боя княжеских дружин. Этот процесс был чрезвычайно быстрым — не дольше жизни одного поколения. Если некий гипотетический Хакон, бившийся пешим в войске Святослава, видевший лошадь только в качестве удобного средства передвижения, дотянул бы до 1010-20 гг., он мог увидеть, как его сын — гипотетический Мстислав, вместе со славянским именем воспринял чисто конную традицию боя. Отныне, «вой» — воин мог считаться таковым только тогда, когда умел воевать на коне и имела самого коня вместе с положенным снаряжением.

Сей важный рубеж большинство русского войска преодолеть не смогло в силу скудости материального базиса. Посадить на боевых коней традиционное ополчение было невозможно по чисто экономическим соображениям. Люди, способные приобрести боевого коня, который стоил в 3-5 раз дороже рабочей лошади, седло со стременами и тяжёлый доспех разом превращаются в недосягаемую для основной массы населения элиту.

Это отражается как в археологии, так и в законодательстве. Если «Правда» Ярослава, созданная в 1016 г. разделяет штраф за убийство так:

«Аже убиеть мужь мужа, то мьстити брату брата, любо отцю, ли сыну, любо братучадо, ли братню сынови; аще ли не будеть кто его мьстя, то положити за голову 80 гривенъ, аще будеть княжь мужь или тиуна княжа; аще ли будеть русинъ, или гридь, любо купець, любо тивунъ боярескъ, любо мечникъ, любо изгои, ли словѣнинъ, то 40 гривенъ положити за нь.»

То уже Пространная редакция (Правда Ярославичей ок. кон. XI-нач. XII вв.) имеет следующее добавление:

«О ремественицѣ и о ремественицѣ. А за ремественика и за ремественицю, то 12 гривенъ.

А за смердии холопъ 5 гривенъ, а за робу 6 гривенъ.»

Мы видим, что жизнь свободного крестьянина — смерда приравнена к жизни холопа — раба, и стоит она в 16 раз дешевле жизни «княжа мужа». Для сравнения: угон коня стоил 3 гривны — не сильно дешевле убийства крестьянина. Убийство ремесленника — 12 гривен, как представителя квалифицированной рабочей силы.

Кстати, археология почти однозначно говорит о дифференциации даже городского (или городищенского) населения. Ремесленный и сельхоз инструмент в жилище крайне редко соседствует с предметами вооружения. И наоборот — в жилище воина крайне редко встречаются инструменты производства.

Таким образом, основная масса населения — крестьяне, составлявшие до 95%, были почти начисто выключены из круга военнообязанных. При таком чудовищном имущественном и социальном расслоении не было и речи о покупке профессионального снаряжения. Не могло быть и речи о выдаче такого снаряжения из княжеских арсеналов — слишком неравновесным было общественное положение.

Людины — свободные «словене» и «варяги», предположительно, городское население, могли участвовать и, почти наверняка, участвовали в комплектации войска. Однако службу они несли на двух возможных основаниях. Или одного воина вскладчину выставляли несколько горожан, или они входили в корпорацию боярина. Последние становятся подлинными хозяевами городов, составляя целые территориальные кланы, что отлично прослеживается по материалам Новгорода Великого. Берестяные грамоты и печати показывают, что целые городские кварталы, составленные несколькими крупными усадьбами, принадлежали одной боярской семье к которой тяготели несколько десятков более мелких усадеб. Видимо, в крупных городах складывается система, аналогичная римской клиентеле. Бояре концентрировали в своих руках торговлю, ремесленные промыслы, кредитно-финансовые потоки. Каждая крупная усадьба содержит приметы ремесленного промысла и\или торговли. Обязанные боярину «людины» формировали его группу поддержки на вече и на войне, что, впрочем, было напрямую связано.

Кроме того, мелкие городища, видимо, представляли собой «замки» — загородные боярские усадьбы, где вообще всё принадлежало одному хозяину.

С XII века происходит размежевание городского боярства и князей. Князь, по сути, выступал точным аналогом боярина, только гораздо более могущественного. Возможно, какая-то малая часть боярства продолжала состоять при князьях. Но основная часть бывшей «старшей дружины» превратилась в самостоятельных феодалов, которые владели землёй и промыслами на корпоративной основе. Службу в войске и политическую нагрузку они несли точно также — боярскими служилыми корпорациями, которые, таким образом, выступали коллективными феодалами.

В определённых городах боярские корпорации были слабы и зависимы от князя. Чем больше был город, тем мощнее оказывалось боярство. Хрестоматийными примерами можно считать Великий Новгород, Псков (где вообще сложились олигархическая боярская республики) и Киев.

Тогда же происходит противопоставление «полка» — ополчения города и «тянувших» к нему пригородов, и княжеской дружины. Термин «дружина» в это время уходит, сменяясь устойчивым обозначением «княжий двор» или просто «двор». На место семейственному древнему принципу пришла корпоративная система формирования двора.

На раннем этапе — в первый и особенно второй период, дружина подразделялась на старшую (бояр) и младшую (гридней, детских и отроков), что полностью отражает семейственный характер. Третий период ознаменовался иной стратификацией.

Во главе двора стоял князь и его семья — ближайшие наследники. Подчинённое положение занимали «слуги вольные» или просто «слуги» и «дворяне» — люди, живущие при дворе. Последний термин устойчиво прослеживается с XII столетия — со времени правления князя Андрея Юрьевича Боголюбского (род. 1111; князь с 1157-1174 гг.). Не смотря на полное сходство с позднейшим понятием XV-XIX вв., дворяне XII-XIII столетий не были феодалами в полном смысле слова. Это были члены замкнутой княжеской корпорации, жившие при дворе милостью князя.

Феномен раннего дворянства хорошо раскрывается при анализе сопутствующего термина «милостник», который иногда применяется к княжьим слугам. Явление «милости» упоминает Пространная редакция Русской правды, а милостники регулярно встречаются в летописных памятниках. Дешифровка термина явно сочетается с пожалованиями «милостного оружия», «милостных коней». «Милостницы» Андрея Боголюбского убивают своего князя в 1174 г., о чём сообщает, в частности, Новгородская первая летопись. С милостником Кочкарём советуется о походе князь Святослав Всеволодович в 1180 г., ничего не сообщая «мужам своим лепшим» (т.е., боярам), что чётко удаляет милостника из кругов аристократии. С милостниками связана статья Русской правды о невозможности порабощать «дачу и придаток» — людей, получивших «милость», пожалования. таким образом, милостники являются точным аналогом западноевропейских министериалов, которые пополняли феодальные дворы, зачастую, из числа рабов-сервов.

Впоследствии ко вт. пол. XIV-XV вв. дворяне-милостники получили совсем иную милость — «дачу» земельных поместий в условное держание, сформировав таким образом низовой слой служилого феодального сословия в полном смысле слова. К ним примкнули бывшие боярские слуги — дети боярские.

К эпохе феодальной раздробленности, вся эта система обеспечивалась разветвлённой системой налогов. Интереснейший источник — уставная грамота Смоленской епископии князя Ростислава Мстиславича (1136 год) — представляет перечень повинностей, которые несли земли «волости». Необходимо упомянуть: дань, полюдье — форма натуральной дани, виры и продажи (юридические штрафы), погородье (налог на городских жителей). Пунктами сбора податей выступали города и погосты — на селе.

С XII века — в удельный период, княжества разделяются на волости — сельские округа (ранее в эпоху единого государства волостью было само княжество). В центре располагается «уезд» — княжий город с пригородами. Уезд состоит из путей и станов. Станы — княжеский домен с населением и администрацией, которые обеспечивали «двор». Пути — остальные территории, которые отдавались боярам и слугам вольным в «кормление» — управление и сбор податей с оставлением части излишков в собственное пользование — «корм».

Подобная система организации оставалась почти неизменной вплоть до XIV в., когда её постепенно стала сменять другая, развито феодальная. Феномен же кормлений и кормленщиков сохранялся вплоть до времени Ивана Грозного — до середины XVI в., да и по сей день многие чиновники в родной земле свято соблюдают эту давнюю традицию.

Полк — ополчение — особый феномен. В классическом средневековье характер всего корпуса источников почти однозначно указывает на него, как на тяжелоконное соединение — точный аналог княжьего двора. Отличие было лишь в точке сбора и системе комплектации. Основой полка выступали городовые бояре — традиционно наиболее боеспособная часть конницы со своими отрядами.

Пешцы, пехота в синхронных источниках XII-XIII в. или не упоминается, или упоминается в особых условиях. Видимо, народное пешее ополчение не могло выступать в прямом «деле» против боярской конницы, конницы степняков или западных соседей — поляков, чехов, венгров, немцев. Кроме того, народная пехота была неспособна к долгим военным кампаниям с отрывом от хозяйства на длительный период. И тяжелый бой с конницей (или спешенной дружиной), и дальние постоянные марши требовали ряда важных мероприятий.

1.Обеспечение специальным снаряжением, пусть облегченным и удешевлённым для массового войска, но всё же — специально изготовленным.

2.Специальная боевая подготовка: индивидуальная и строевая.

3.Маршевая подготовка, включая обеспечение продовольствием и снаряжением для долгой кампании.

Без описанных мероприятий пехота превращалась в малополезный груз для войска. Её требовалось кормить на походе, организовывать марш — без гарантий какого-то результата. Пехота, если и использовалась, то в качестве вспомогательных контингентов в границах собственной волости или в ближайших пределах — там, где не требовалось долгих переходов и прямого боя с профессиональным войском. Кроме того, пехота могла выступать силами обеспечения — посошной ратью, нон-комбатантами, осуществлявшими инженерное обеспечение похода. Пехота же принимала участие в обороне городов и крепостей — в местах своего проживания.

Что характерно, к пешцам, начиная с классического Средневековья, никогда не применяется профессиональный термин «вой» — воин. Воином, т.е.. потомственным представителем служилого сословия, с XI- нач.XII века мог считаться только и исключительно всадник. Это положение сохранялось на Руси вплоть до появления массового ручного огнестрельного оружия в конце XV столетия.

Третий период в хронологии русского войска маркировался невероятным взлётом качества личного снаряжения. Крайне небольшие и высокопрофессиональные контингенты воев (городовых или княжеских) требовали особого подхода к вооружению. Малая численность позволяла уделять весьма значительные ресурсы на каждого отдельного бойца. А его потомственный характер и узкий слой мобилизационного ресурса превращал каждого воя в «штучный товар», который надо было снаряжать по самым притязательным меркам. Этого требовали как чисто утилитарные соображения — небольшое число парировалось высочайшим качеством, так и соображениями «княжьей чести» — верховный феодал не мог ударить в грязь лицом перед коллегами.

Основой защитного доспеха оставалась кольчуга в 9 случаях из 10. Эволюция коснулась её лишь в плане увеличения размеров. Если раннесредневековая кольчуга представляла собой короткорукавную тунику с подолом до середины бедра (редко больше), то с XI в. и тем более — в XIII столетии кольчуга превращается в долгополую рубаху, которая закрывает бедра до колен, а иногда и ниже, зачастую с полными рукавами. Подобные изображения имеются в круге памятников русского классического средневековья в изрядном количестве, совершенно сближая облик дружинника с обликом европейского рыцаря своего времени.

При этом в обиходе остаются относительно редкие ламеллярные и чешуйчатые доспехи, известные, как по изобразительным памятникам, там и в археологии. Можно уверенно предполагать, что пластинчатая паноплия была воспринята из Византии — самого развитого государства региона, к которой Русь традиционно тяготела в культурном плане. Доспехи комплектуются жилетом, пристяжными рукавами и подолом, формируя надёжную защиту наиболее уязвимых в копейном бою участков тела. Подобная защита была весьма дорогой, чем и объясняется её редкость в археологических слоях.

Шлемы к XII-XIII вв. превращаются не только в невероятно богатые, но и чрезвычайно развитые боевые наголовья. В ходу остаются рецепции древних «условно хазарских» сфероконических шлемов из четырёх частей, хотя, они постепенно уходят из употребления. Их сменяют новые — двучастные шеломы собранные посредством клёпки впотай с мощными наносниками, иногда, двуслойными. Ярким примером такого рода является шлем из кургана Таганча.

Общеевразийским новшеством стало введение на Руси куполовидных шлемов с защитной полумаской. Тульи шлемов полностью золотились. Иногда их декор был ещё более прихотливым — полное серебрение с частичной позолотой в виде того или иного узора. Поверхность металла зачастую разделывалась серией рёбер жесткости — каннелюров — то, что европейское военное дело в полной мере освоило лишь к XV столетию. Купол формировался из трёх сегментов через заклёпки впотай — соединение высочайшего качества. Полумаски были сложнопрофилированными анатомическими конструкциями с прочеканенными бровями, переносицей и ноздрями, так же с золотым и серебряным орнаментом. Наиболее дорогие шлемы такого рода могли нести чеканные налобные иконы, венцы и навершия из драгоценных металлов, как знаменитый шлем, приписываемый Ярославу Всеволодовичу, который он, якобы, утерял при бегстве с битвы при Липице 1216 г.

Применялись так же шлемы с полным забралом — антропоморфной личиной. Относительно простой предмет такого рода был найден в Себеже — в слоях монгольского погрома 1240 гг. Подлинным шедевром оружейного мастерства является маска, найденная в пожарище Городища Хмельницкого (летописного Изяславля) так же погибшего в годы Батыева нашествия. Это скульптурное повторение бесстрастного ангельского лика с лучших икон своего времени, выполненное из стали.

Ноги обычно прикрывались кольчужными чулками. Известны так же крайне редкие и небесспорные находки стальных латных поножей, которые вряд ли являлись сколько-нибудь заметным феноменом. Предплечья с 1200-40 гг. стали всё чаще защищать ещё одной новинкой — стальными латными наручами, наиболее ранний из которых был обнаружен в местечке Сахновка. Таким образом, вооружение Руси опередило в этом плане Западную Европу на 50-70 лет.

Примат конного боя привёл к изменению щитов. В XI в. щиты с центральным кулачным хватом исчезают, сменяясь большими миндалевидными конструкциями с предплечным подвесом — единственно удобным в тяжелоконном бою. Постепенно из обязательного атрибута щита пропадают умбоны. С развитием доспеха размер щита уменьшается, а в XII веке появляются максимально удобные для всадника треугольные щиты, позволяющие манипулировать им с максимальной эффективностью. К XIII в. треугольный щит укорачивается, став полным аналогом европейского рыцарского тарча. Круглые щиты остаются в употреблении, вновь приобретя выпуклые формы.

Клинковое оружие составляли мечи и сабли. Причём, собственное развитое производство их отсутствовало — мечи закупали в Европе, а сабли — на востоке. Набор ударного оружия дополняли боевые топоры, чеканы с узкой лезвийной частью и литые булавы.

В таком блестящем виде княжьи дворы и полки городов встретили монгольское нашествие, проиграв военное столкновение с организацией колоссальной евразийской империи вчистую.

В 1230-40 гг., однако, классические принципы третьего периода не надламываются, а напротив, претерпевают прочную консервацию.

Изменилось одно — роскошное вооружение стремительно уходит со сцены. Экономический удар Орды был настолько силён, что исчезли мастера, способные изготовить сверхсложное снаряжение, исчезли покупатели, способные такое снаряжение заказать. Отныне сверхдорогое, украшенное оружие — атрибут князей и богатейших бояр. Все прочие обходились куда более простыми и утилитарными предметами. Хотя, роскошное наследие удельного периода оставалось в ходу, пока не умерло все «предмонгольское поколение». Так, наиболее поздней находкой куполовидного шлема с полумаской явился артефакт из ханского половецкого кургана Чингул, который относится с 1280 гг.

в 1250-1300 гг. происходит всеевропейская технологическая революция, покончившая с господством кольчуги. Наступает Век пластинчатого доспеха. Собственно, в это время в летописях и появляется сам термин — «доспех», т.е., нечто, сделанное из «досок» — пластин. Старое обозначение «бронь, броня» — синоним кольчуги, постепенно вытесняется на второй план. Это яркая мета новой эпохи в защитном вооружении.

К 1300 гг. в археологии постепенно увеличивается доля находок панцирных пластин различных конструкций. С 1300-х — они безоговорочно доминируют, в обратном отношении 1 к 10. Тогда же происходит малозаметное, но архиважное нововведение — оружейники изобрели чешуйчатый доспех с одной или несколькими страхующими заклепками в плоскости каждой пластины. Подобный панцирь был невероятно устойчив к любому поражающему воздействию, выдерживая и рыцарское копьё и монгольскую бронебойную стрелу. Более менее уверенно пробить его мог только арбалет при точном попадании.

Пластинчатые жилеты с 1320 гг. могли усиливаться нагрудными монолитными «зерцалами», создавая и вовсе непробиваемый покров.

К пластинчатым жилетам в старой византийской традиции подвешивались рукава и подолы, которые отныне чаще всего формировались из крупных пластин на заклепках и\или длинных прямоугольных лопастей — шин, точно повторяя аналогичные конструкции в Европе.

Всё чаще встречаются находки латных наручей. Кроме того, некоторые пластины в западных областях Руси можно с осторожностью трактовать, как фрагменты западноевропейских защитных перчаток. Ноги по прежнему защищаются кольчужными чулками без попыток перейти на латные поножи. Хотя и процент подобных изображений относительно мал, а археологических свидетельств не обнаружено по сей день.

Шлемы утяжеляются, опускаясь до уровня скул и, иногда — ниже, формируя точный функциональный аналог европейских бацинетов. При этом, развитая защита лица уходит в прошлое. Хождение имеют лишь довольно примитивные наносники. Отсутствие защиты лица при общем утяжелении наголовья имело единственную цель — обеспечение ориентации на поле боя, что в глухом забрале дело малореальное.

С запада иногда через византийское посредство заимствуются шлемы с полями, которые могли применяться в комплекте с высоким пластинчатым воротником, а так же наиболее развитые корпусные доспехи — бригандины.

Для борьбы с невероятно усилившимся доспехом появляются мечи в полторы руки с общей длиной до 1400 мм. Наряду с ними получают распространение выраженно колющие мечи с жестким ромбовидным сечением клинка, способные пронзить кольчугу или пластинчатый доспех в уязвимом месте. Копья получают мощные гранёные втулки, превращаясь в настоящий кавалерийский таран. Распространяются шестопёры, способные контузить бойца без пенетрации защитных покровов. Топоры зачастую оснащаются массивными гранеными обухами, обращаясь комбинацией с булавой.

В таком, выражено утилитарном и чрезвычайно усилившимся виде русское защитное снаряжение встретило окончание третьего периода в военном деле — конц XIV столетия, образование первых княжеских коалиций, начальный этап собирания наследства Рюрика и судьбоносное столкновение с Ордой в 1380 г.

Далее был четвёртый период — создание развитой феодальной армии, но это предмет самостоятельного рассмотрения.

Заключение.

Общая периодизация в первом приближении выглядит так:

1 период — VIII-IX вв.:

— господство пехоты, племенное ополчение всех свободных мужчин, способных носить оружие согласно своему достатку. Малые мобильные дружины вождей и\или «частных предпринимателей на военно-торговом поприще» Слой дружинников относительно проницаем для активной части невоенного населения.

2 период — IX- нач. XI вв.:

— постепенное падение роли народного ополчения. Выход на первый план профессиональных дружин, рост их численности и значения. Пехота по прежнему господствует. Первые попытки создание конницы. Служилое сословие концентрируется вокруг богатых землевладельцев — князей и бояр.

3 период — XI-XIV вв.:

— быстрое исчезновение народного ополчения, как действительной военной силы. Главную роль играют конные дружины и городовые полки. Пехота может играть ограниченную роль в малой войне, при обороне крепостей и в кач-ве посошной рати. Слой служилого сословия практически полностью замыкается, превращаясь в феодальную корпорацию наследственного типа. В конце периода начинается постепенное наделение всего служилого сословия условным держанием земли — поместьями.

Клим Жуков

[Ravnur]

Осталось только понять причём тут XIV-XVII столетия.