50 ответов в этой теме

[Ингигерда]

Описание всех в Российском государстве обитающих народов, а также их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей.

Георги Иоганн-Готлиб, изд. К.В. Миллер. Издано Спб., 1776 - 1777 гг.
Лопари.

Лопари, или лапландцы, называют себя саамами или сомами, а страну свою Самеандой и Самеладдой. Они живут в Архангельском наместничестве, в Кольском уезде, и занимают простирающуюся выше Ботнического залива на север, между находящимся в западной стороне Северным, а в восточной Белым морями землю, лежащую по российскому атласу между 67 и 75 степенями северной широты и состоящую как из подавшихся наиближе к северу Алтайских гор, так и из склонения оных на востоке и юге в низменные, болотистые, дикие, лесистые и озерами изобилующие, гористые места.

Норвежские, шведские и российские пределы сошлись там так, что Шведская Лопария в южной самую большую, Российская — в восточной, а Норвежская — в северной стороне высоких гор меньшую занимает часть земли. По причине неплодородия тамошних гор и суровости воздуха, так, как и потому, что лопари живут почти зверообразно, не может сей народ соответственно обширности занимаемой им страны быть многолюден. Российская Лопария заключает около тысячи верст в поперечнике; но больше 1200 не наберется там лопарских семей. Норвежская Лопария гораздо меньше, а Шведская, напротив того, несравненно больше занимает пространства; воздух тут благораствореннее, но жителей столь же мало.

Лопари суть финский народ. Они назывались еще и за шестьсот лет до наших времен стрико финнами (беглыми финнами), и вероятнее кажется, что нынешние финны, отщетясь от них, переселились в привольнейшие места, для спокойнейшей и выгоднейшей жизни, нежели противное сему мнение. Они издревле жили на своих горах и управляемы были собственными владельцами; но напоследок покорены шведами, и теперь нет у них и памяти дворянских семей.
Росту они среднего. Почти у всех у них вид плоский, щеки необыкновенно запалые, глаза темно-серые, борода жидкая, волосы русые, густые, прямые, а цвет в лице, от воздуха, дыму и неопрятности, изжелта-смуглый. От суровой своей жизни бывают они сложением крепки, проворны и изгибчивы, но притом и лености подвержены.

Разум у них обыкновенный простонародный. Впрочем, они миролюбивы. Начальникам своим очень покорны и почтительны, к воровству не склонны, постоянны, в обхождении веселы, но недоверчивы, в торгах плутоваты, об отечестве своем и общежительственном устроении очень много думают, и столько как оными, так и самими собой пленены, что, будучи вне отечества, умирают больше от сокрушения своего по родине.

Женщины их росту малого, ласковы, не развращены, нарочито бывают пригожи и чрезвычайно пугливы; в чем и мужчины им подобны, но не совершенно. Ежели попадет на них искра, нечаянно услышат шорох, также, когда увидят внезапно чужих, хотя с лица и недурных, людей, либо другое что не важное, но для них странное, то находит от того на них шаль, и что им ни попадется в руки, тем и бьют приближающихся к ним, а когда очувствуются, то ничего не помнят. Смотря на многочисленную их беседу, можно приметить, что слушающие пошевеливают устами так точно, как и те, кто действительно разговаривают.



Язык их, заимствующий начало свое от финского, имеет столько наречий, что и сами лопари с трудом всех своих одноплеменцев слова разумеют. Все слоги произносят они столь жестоко, что пение их по сей причине бывает подобно вою и лаю наипротивнейшему. Они не знают ни печатных, ни письменных букв; но употребляют начертанные, по подобию каких ни есть зверей и вещей, клейма, которые кладут на свои бирки, или памятники, да и вместо письменного заручательства прилагают. Месяцы называют они по естественным над растениями и зверьми происходящим явлениям. Так, например, называют они месяц май чесмес (лягушечий), и проч. Небесные светила различают они также недурно: Медведицу называют они луком (цоука). Семизвездие — скотским сердцем (теиоко), комету — долгохвостой звездой (зейпикснассе), и так далее. Многие упражняются и в предсказаниях, на звездочетстве основываемых.

Почтение оказывают они между собой по летам да по имению. Жадность к богатству есть самая большая их страсть, и потому очень часто вступают они в тяжбы за наследство. Корыстолюбие отвлекает их от всякого о бедных соболезнования, и как у них не водится, чтоб ездил кто на том олене, на коем везено мертвое тело, то и о родительских похоронах происходят часто между детьми долговременные споры. Избегая за какое-нибудь и неважное преступление наказания, уходят они иногда из своего уезда в другой, с этим порубежный; но сие переселение кажется им столь же важно, как европейцу путешествие в Индию.

Народ сей не отстал и по принятии христианского закона от кочевой своей жизни, да и то надобно сказать, что сельское домостроительство в занимаемой им стране было бы неприбыльно. Впрочем, разделяется оный на нагорных и поморских жителей.

Нагорные лопари, кои со стадами своими, из неравного числа оленей состоящими, живут как на горах, так и по близости оных, почти беспрестанно перебираются с одного места на другое. Их можно назвать преискусными и рачительными скотоводцами и, в сравнении с поморскими лопарями, богатыми: ибо есть между ними такие зажиточные люди, кои имеют сот по шести и по тысяче оленей, да, сверх того, еще наличные деньги или серебряную посуду. Оленей своих замечают они на ушах и делят их на столько разных родов, что, хотя считать и не умеют, узнают с первого взгляду, которых не достает. У кого животных сих немного, тот дает каждому особое название. Излишних же оленей холостят, раздавливая зубами семенные хранилища. Самцы олени все бодры, смирны, велики, дюжи и красивы; в рассуждении чего и употребляют их лопари всегда в поездки, и притом столь они им милы, что ежели мужчина или женщина вздумает кому сказать ласковое слово, то называет его оленем (гаерце ец).



Поморские лопари, называемые также лесными и звероловными, потому что живут летом около морей и озер, а зимой в лесах, заимствуют пропитание свое от рыбной и звериной ловли и избирают всегда под жилища свои привольные для сих промыслов места. Однако ж большая их половина держит у себя и оленей, по незнатному числу.

С одного места на другое переселяются они редко, и суть, впрочем, рачительные и искусные звероловы. Огнестрельное оружие совсем почти вывело у них из употребления лук и стрелы. Ежели кто-нибудь из нагорных лопарей придет в бедность, то уступает остальных своих оленей кому-нибудь из приятелей, а сам принимается для исправления своего за звериный промысел, который и продолжает до тех пор, пока обстоятельства его не переменятся. Диких оленей, волков и других сим подобных зверей бьют они больше дубинами, потому что на лыжах свободно их догоняют. Медведей же сперва подстреливают, а потом рогатинами с ними управляются.

Сверх оленья скотоводства, также рыбной и звериной ловли, делают мужчины для себя небольшие, легкие и плотные лодки, подобные им видом сани, оленью сбрую, всякую деревянную посуду, чашки, стаканы и прочую, которую либо украшают недурной резьбой, либо обкладывают костью, оловом и рогом. Мужчины исправляют также без помощи жен и всю поваренную работу.

Напротив того, женщины вяжут сети, сушат на солнце мяса, вялят рыбу, доят ланей, приуготовляют сыр, выделывают мягкую рухлядь, теребят звериные жилы для употребления в шитье вместо ниток, волочат проволоку из олова; причем, за неимением волочильных желез, пробуравливают в оленьих рогах дырочки и делают сперва круглую, а потом плоскую проволоку. Они также портничат, вышивают волоченным оловом, серебром, мишурой и шерстью узоры и упражняются в красильном искусстве.

Живут в подобных полевым ставкам шалашах, состоящих из вколоченных в землю и кверху, будто куполом, сведенных столбиков. В поперечнике бывают шалаши их по пяти, а в вышину с небольшим на одну сажень. Они покрывают оный, сообразуясь с течением времени и своими достатками, хворостом, дерном, берестой, холстом, толстым сукном, войлоками или ветхими оленьими кожами. Вход в шалаши их закрывает навес, обтянутый сукном, войлоком или другим чем. Посередине бывает для разводу огня обкладенное каменьями место, над которым опущена для вешания котла цепь. Вокруг огня сыплют они еловую труху и покрывают оную подложенными мехом одеялами, войлоками или иным чем.

Они не могут в шалашах своих стоять прямо, но сидят около огня на цыпках. Ночью спят все они нагие и кладут промеж себя для отделения ночлегов жерди. Платьем своим одеваются, а иногда кладут оное и под себя. В зимнее время надевают, ложась спать, на босые ноги теплые кисы.

Пожитки их составляют чугунные котлы, украшенные изрядной резной работой чашки, стаканы, ложки, а иногда водятся у них также оловянные и серебряные стаканчики и употребляемые ими в зверином и рыбном своем промысле снасти. А дабы не таскать всего с собой, когда вздумают на другое перебраться место, то делают в лесах, где кто захочет, на срубленных повыше сажени от корня деревах подобные нашим голубятням чуланы, в которые кладут пожитки свои и съестные припасы. Они никогда оных не запирают, однако пропаж не бывает.

Что касается до одеяния их, то белье совсем у них не в употреблении. Мужчины носят узкие, за самые лодыжки припущенные, штаны, востроносую из невыделанных кож и спереди закорюченную обувь, в которую кладут зимой несколько сена, по костям сшитые душегрейки, кои носят враспашку, и сделанное по росту верхнее одеяние, у коего рукава бывают узкие, а полы по колена. Подпоясываются украшенными медным или оловянным набором ремнями, к которым привешивают нож, огниво с принадлежностью и табачный прибор.

Одеяние свое шьют из мягкой рухляди, кож и сукна; кожаное и суконное платье бывает у них всегда либо опушено, либо цветным сукном по краям оторочено. Шапки носят с околышками, на которые употребляют российские лопари, по большей части, содранные с крыс шкурки. Кверху сводятся они востро и выкладываются по четырем швам суконными, другого какого цвета, полосками.

Женщины носят подобные мужским штаны, обувь, душегрейки и верхнее одеяние, а пояс, к коему также привешивают табачный прибор, вышивают почасту волоченным оловом. У верхнего их платья делается воротник пошире мужского. К наряду их принадлежат также ошейные повязки, маленькие, из пестрой российской набойки, запоны, перстни, кольца и серьги, к коим прицепляют иногда серебряные цепочки и обвертывают оные несколько раз около шеи. На шапках их бывает нередко такое множество складок, что нарочито походят на узел. Они носят также и по голове сделанные шапочки, которые всегда либо узорчато вышивают волоченным оловом, либо украшают цветными суконными полосками.

Пищу свою заимствуют они больше от оленьего скотоводства, также от рыбной и звериной ловли. Оленье мясо, начиненные колбасы кровью, которую, или одну, или смешав с дикими ягодами, пропускают в олений желудок и варят; равномерно внутренность сей скотины, сыр, масло и молоко составляют главные их яства.

Из всех зверей почитаются у них шатающиеся в великом множестве дикие олени наиполезнейшими, а медведи наивкуснейшими. Они едят не только всякую рыбу и тюленей, но и всяких зверей и птиц, не гнушаясь притом и хищными родами оных. На зиму сушат на солнце мясо и вялят рыбу, а едят, не варя. Они замораживают, также впрок, в звериных желудках оленье молоко и всякие дикие плоды. Когда вздумают зимой полакомиться молоком, то колют замороженное и грызут, как лед. Ворвань, а иногда и соль, служит им вместо пряного коренья. Некоторые лопари покупают или выменивают муку и крупу для жидких яств. В числе лакомств их не последнее занимает место простокваша, делаемая ими из оленьего молока, в которое кладут траву василек1. Из сыра своего, который бывает так тучен, что, ежели к свече прислонить, горит, варят они и похлебки.

Общее их питье есть или чистая, или с молоком смешанная вода, также рыбные и мясные отвары. Вина у них редко где достать можно, хотя они, впрочем, и великие до оного охотники.
Подушный оклад платят они тем владельцам, на чьих землях живут; и поелику они при странствовании своем касаются и порубежных областей, то многие платят двум, а некоторые и всем трем государствам, сиречь: России, Швеции и Дании, подати, которые, однако ж, вообще столь умеренны, да и сами лопари такие покорные люди, что не бывает о том никаких споров. Самый больший торг производят они теперь с норвежцами.

В прежние времена менялись они с ними товарами, а теперь торгуют больше на наличные деньги; причем лопари главную получают прибыль, потому что на мягкой рухляди больше выручают, нежели сами платят денег за сукно, ножи, топоры, щепетильные товары, муку, крупу и сим подобные надобности. И потому платят они теперь подать свою обыкновенно наличными деньгами, хотя российским лопарям и дозволено вместо оных отдавать в казну мягкую рухлядь.

Когда придет пора есть, то старейшина семейства расстилает рогожу; а на голой земле отнюдь не ставят они своих яств. Около рогожи и поставленной пищи садятся мужчины и женщины. Всяк носит при себе нож, ложку и небольшую для питья чашку. Яства делят они тотчас по рукам, чтоб не было никому обидно: ибо все они добрые едоки. Как перед едой, так и после оной молятся они коротенько; а когда все уже насытятся, то дают один другому руку. Во время взаимных посещений дают они также один другому руку и целуются, говоря при этом: «Буерис!» , а по другому выговору «Пуерес!» («Здравствуй!»). Про чужих людей, когда хотят их посадить, стелют всегда свое одеяние; а первым местом почитается у них то, когда посадят промеж хозяином и хозяйкой. Гостей своих потчуют они плодами и курительным табаком; плюют они себе в руку, а потом тянут мокроту в нос. Когда идут к кому, познатнее себя, в гости, то несут всегда гостинец. При прощании поступают так же, как и при встрече. Кому они доброжелательствуют, тех называют буор арц.

Бань у них совсем нет, а моются по субботним дням, кои почитают наисвятейшими, в речках, и притом часто оба пола вместе. Лежалые деньги, также серебро и вообще все то, что почитают дорогим, зарывают в землю и не объявляют никому о таковых своих вкладах и при самой смерти для того, что думают пользоваться этим имением и на том еще свете; а потому большая половина их стяжания пропадает.

По причине сурового воспитания много умирает у них детей, а которые остаются в живых, те бывают по большей части здоровы и бодры; что происходит, может статься, от их беспечности, умеренности, движения и оттого, что избирают всегда для жилищ своих высокие места. Однако ж редко кто доживает у них до глубокой старости.

Обыкновенные их болезни суть следующие: короста, чахотка, горячка с пятнами, лом в костях и биение слезы из глаз от снегу и дыму. Пользуются же они в болезнях своих больше суеверными, нежели действительными, врачеваниями; причем употребляют также для исцеления наружных ран сосновую серу; от коросты моются уваром из ольховой коры, а от внутренних болезней пьют парную из диких оленей кровь. Наибольше же употребляется и от всякой боли общей помочью почитается у них прижигание больного места губкой, которую, зажегши, кладут на оное и не снимают до тех пор, пока кожа не треснет.

Бесплодие вменяется у лопарок так же, как и у жидовок, в бесчестие. Роды у них бывают обыкновенно легкие, а как женщин, кои бы могли в нужном сем случае пособить, далеко иногда искать, то мужья сами им помогают. Колыбели у них долбленые, невелики и легки, а с виду походят на ткальные челноки или на заостренные с обоих концов ночовки. Детей кладут они в них, подославши моху, нагих и, прикрыв лоскутом какого-нибудь меха, перетягивают сверху веревочками. Колыбели вешают как в шалашах, так и на древесных сучьях; а когда переселяются в другое какое место, то матери носят их за плечами, как ранцы. Отец наделяет всегда новорожденного младенца одной ланью, и особливым замечает оную клеймом, которое в последующее время бывает заручительным нового сего члена общества знаком; приплод же от такой подаренной младенцу лани почитается его собственным, а не к общему наследству принадлежащим имением.

Родители женят и замуж выдают детей по своей единственной воле, уважая притом одно только имение; а потому и безобразная девка, когда только не скудна, может выйти за хорошего человека. Холостым не дозволяется у них жениться до тех пор, пока не выучатся свежевать оленей. В некоторых местах располагается договор о браке с такой превеликой точностью, как будто о какой купле; хотя, впрочем, запросы бывают и нарочито непомерны. Даваемое женихом за невесту награждение принимается щетом и состоит в известном количестве оленей или мягкой рухляди.

Свадьба бывает у невесты, которая в самом лучшем своем наряде выходит к гостям простоволоса; а в другую пору всегда повязана голова, как у баб, так и у девок. Свадебное их угощение есть не иное что, как общественное пиршество, на которое идучи, несет всяк с собой как съестное, так и напитки. Забавляются же они на свадьбах и при других сборищах игрой в гуська. Эта игра подобна шахматной и производится тринадцатью камушками, представляющими гусей и лисицу. Увеселяются также борьбой, прыганьем через держимые вдоль шесты, рассказыванием забавных басен, нескладным и пополам с криком смешанным пением и пляской. Молодые живут первый году тестя и тещи, а потом перебираются в свой шалаш.

Умерших предают они погребению без гробов и в некоторых местах кладут в одеянии, а в других совсем нагих. Оставшиеся при языческом своем суеверии лопари погребают славнейших своих стрельцов поблизости тех мест, где приносят богам своим жертвы. В прежние времена клали они покойников на землю и, обклав их камнями, наваливали еще и сверху по великой груде каменья же; а теперь оборачивают обыкновенно на могиле сани и кладут под них понемногу пищи и утвари, что делают тайно и принявшие христианский закон лопари. Зажиточные люди уготовляют для провожающих похороны небольшой пир, а большая половина сего и не затевает.

Все шведские и норвежские лопари, а из российских большая половина, называются христианами; однако ж у сих христиан суеверие в великой еще силе, и христианские обряды перемешаны с языческими. Будучи язычниками, веровали они, да и теперь веруют, в Юбмела, общего Бога, и думают притом, что кроме него есть еще добрые и злые, мужского и женского пола божки и богини меньшего достоинства.

Живут и правительствуют они, по мнению их, либо в небе, как Юбмел и Редиан, приемлющий к себе тех, кои жили благочестно; либо на воздухе, как Бейве (солнце), Горангелис, называемый также Ая и Гори значащий грозу, Буаг Олмай, располагающий бурями и порывистыми ветрами; либо на земле, на святых горах, как Лейб Олмай, бог звероловства, Мадер-акко с тремя своими дочерьми, богинями, женские дела устрояющими и судящими, Сайво Олниак, нагорные волшебников боги, и проч. Под земной же поверхностью обитают, по их рассуждению, и владычествуют: Ямбе Акко, мать смерти, у которой разлучившиеся с телом души пребывают до самого решения их судьбины; а в средоточии земли, или ада, где Пескал, глава злых духов, господствует над беззаконниками Рота и другие боги. Они веруют также, что и в воде есть злые боги и богини. Впрочем, боятся они Коболда, ведьм, леших, русалок и проч. Разные лопари имеют нередко совсем отменную обо всех вообще или о некоторых только богах веру, и притом не только между собой не согласны, в рассуждении количества оных, но исповедуют еще и чуждых богов и духов.

Святые горы служат им вместо капищ, и заимствуют всегда прозвание свое от оленей, как, например, Стирень-алда, олень горы Стира; не меньше почитают они святые озера (Аилекас Яувра) и реки (Пассе Иок). Во всех таковых местах стоят освященные дерева, на коих видны разные, лопарями начертанные виды, а поблизости оных находятся сделанные ими, от 3 до 5 футов в вышину, жертвенники.

Места сии кажутся и принявшим уже христианский закон лопарям так страшны, что не смеют без жертвы к оным приближаться, и потому они в околице оных ни зверей не ловят, ни сами не живут. Наипаче же женщинам должно, по их мнению, избегать таких мест. Там стоят у них деревянные безобразные, из корня вырезанные или из камней устроенные, идолы: первых называют они пассами, а последних, кои видны больше при озерах и реках и состоят из целых груд, странно огромощенных камней, нарицают саетами. Когда ловят они в таковых озерах рыбу, то должно им наблюдать безмолвие, не водить за собой собак, не брать себе в подмогу жен, и прочее.

Жертвы приносят они по случаю болезней, падежа оленей, бесплодных женитьб и других временных угнетений. Волшебник должен им сказывать, к какому божеству надобно им обратиться, также какую и где надлежит принести жертву и проч. На такой конец употребляет он иногда волшебный свой барабан, который есть не иное что, как продолговато-круглый с одной стороны, кожей обтянутый язык, около которого бывает великое множество веревочек и всяких мелочей. На барабанной коже представлены изображения небесных светил, также зверей, птиц, заручительных знаков и сему подобного. Волшебник, положа на оную кольцо и ударяя колотушкой, которую составляет мохнатый олений рог, может, по мнению лопарей, узнать по тому изображению, на коем ляжет попрыгивающее кольцо, какой давать ему ответ на все, до прошедшего и будущего касающиеся вопросы. Они призывают также барабаном своим и духов; причем тело их обмирает, а душа переселяется на сборное духов место и там с ними переговаривает.

Всяк приносит от себя единственно жертву. Приуготовляясь же к обряду сему, очищается и привязывает крепко всех собак, чтоб какая-нибудь не перебежала чрез его дорогу, и потом, взяв с собой кости или рога требуемого богами в жертву зверя, пускается в путь к святому месту, не говоря о том никому, а увидев оное, кидается опрометью на землю и ползет к своей святыне. Потом возлагает приношение свое на жертвенник, молится, приложа лицо свое к земле, и, встав, возвращается в свое жилище. Большая половина жертв остается просто на месте, а оттого превеликие скопляются груды костей и рогов; но некоторые и зарывают оные, потому, может быть, что дарят подземным божествам.

Мяса не приносят они никогда в жертву, будучи крепко уверены, что боги не преминут покрыть оным кости. Ежели собака примется глодать жертвенную кость, то должно оную убить и, вырезав из нее ту же самую кость, которую она изгрызла, положить вместо оной на жертвенное место. Иногда выпускают они кровь назначенных в жертву зверей в реку или проливают молоко либо вино на землю в жертву для умилостивления к себе земных и водяных Богов.

Держащиеся таковых мнений люди, которые притом и по сложению своему пугливы, должны изобиловать сновидениями, страшилищами, суевериями и сказками; да у них и подлинно всего того довольно. Медведя, например, называют они не сим именем, а подшубным стариком. Они верят, что их чародеи могут производить и прерывать ветры и дождь, также призывать и прогонять насекомых, разговаривать с духами и проч. Но притом верят, что гром их преследует и что если бы не было грома, то волшебством уничтожилась бы вселенная. Некоторым речениям и образованиям присвояют они особливые силы и держатся многих других, сим подобных, нелепостей. При всем том есть и между ними не меньше, может быть, прямых греческого и лютеранского исповедания христиан, как и в самих тех странах, где все вообще жители исповедуют христианскую веру.

ПРИМЕЧАНИЕ
1 Pingvicula vulg. Lin.

© текст, Георги И.Г., 1799
© OСR, HTML-версия, Шундалов И.Ю., 2004
Источник сайт http://www.saami.su/...&...=46&books=1

[Ингигерда]

Визе В.Ю. Лопарские сейды //Изв. Архангельского общества изучения Русского севера. – 1912. - № 9. – С. 395-401; № 10. – С. 453-459.

Лопарские сейды
[№9, 395]

Во время моего двукратного путешествия по Кольскому полуострову в летние месяцы 1910 и 1911 гг. я имел случаи сталкиваться с лопарями трех погостов: Экостровского, Массельгского и Ловозерского. Лопари первых двух погостов в значительной мере подверглись влиянию русских и за немногими исключениями вовсе потеряли свои этнографические особенности. Это и неудивительно, принимая во внимание местоположение этих погостов на тракте Кандалакша — Кола; общение с русским элементом здесь довольно тесное, особенно благодаря тому, что, как лопари, так и лопарки нанимаются «ямщиками», т. е. гребцами, для обслуживания проезжающих по тракту.

Из Массельгского погоста некоторые лопари принимают участие и рыбных промыслах на Мурмане, где, конечно, они подвергаются влиянию наших поморов. В другом положении находятся лопари ловозерские, погост которых расположен в самом центре полуострова. В летние месяцы доступ в этот погост очень затруднителен и благодаря этому летом прекращается всякое сообщение между жителями погоста и берегами Ледовитого океана и Белого моря. С наступлением зимы сообщение, конечно, устанавливается, но и далеко не все лопари бывают зимой в Кандалакше или Коле — этих двух пунктах, где происходят торговые сношения между русскими и лопарями. В мурманских промыслах ловозерские лопари принимают участие, только весьма редко; главными средствами их существования являются рыбная ловля на озерах, оленеводство и отчасти охота, т. е. те же занятия, которыми жили их предки много веков тому назад.

Интересуясь следами языческих верований и обрядов среди современных русских лопарей, я рассчитывал найти такие следы скорее всего у ловозерских лопарей и мои надежды не обманули меня: среди ловозерцев еще до сих пор сохранилось много преданий старины, которые они чтут и к которым, видимо, еще сильно привязаны. Конечно, со временем и они забудут заветные сказания седой древности, да уже и сейчас начинают их забывать. В разговоре со мной они не раз жалели, что мне не удалось послушать старика Фаддея, несколько лет тому назад умершего. К этому Фаддею лопари приходили специально послушать родные предания и сказки, и по их словам никто лучше него не умел их передавать. «Что мы» — говорили они с сожалением — мы и десятого того не знаем, что Фаддей знал. А сказывать порато умел хорошо: бывало наслушаешься его, идешь [396] потом по суземку домой. так звон в ушах и стоит. Вот он как сказывать умел». Мастерицей передавать предания слыла и старуха Ольга, умершая в 1907 году 120 лет от роду. Лопари мне рассказывали про эту Ольгу, что за всю свою жизнь она ни разу не была в церкви и не исповедовалась. На замечания лопарей, что она не хорошо поступает, не исповедуясь, она отвечала, что ей незачем для этого ходить в церковь: «иду на восток и как встречу дерево побольше, сосну ли, ель — ему и исповедаюсь». Здесь ясно слышен отклик того давнего времени, когда язычники лопари обоготворяли природу и, между прочим, поклонялись пням.

Считаю нужным заметить здесь, что лопари чужим, незнакомым людям сообщают свои сказания чрезвычайно неохотно. В первый мой приезд в Лапландию мне стоило больших усилий добиться от них хоть каких-нибудь сведений о существовании преданий и сейдов в частности. На все мои попытки завести с ними разговор на эту тему, я получал всегда одни и те же стереотипные ответы: «не знам, не знам» или «а кто его знат» и т. п. Такая скрытность, боязливость и недоверие к незнакомцам вообще лежат в характере лопарей.

Когда мы в первый раз пришли в Ловозерский погост (это было как раз в Петров день, когда лопари, летом живущие в вежах на соседних озерах, съезжаются в погост), кто-то из лопарей пустил слух, что мы «шведы» т. е. разбойники, так как в представлении лопарей шведы и разбойники — синонимы. Прибавляли, что у нас за горами, на Умбозере, остался отряд в сорок человек, а что мы пришли только с целью разведать все, чтобы потом удачнее напасть на погост и разграбить его. Слух этот быстро распространился среди лопарей и о собирании этнографических материалов нечего было и думать. Лопари, обыкновенно проводящие Петров день в веселых играх, пении и главным образом обильных возлияниях, на этот раз не вылезали из своих пыртов (лопарская изба) и на следующий же день разъехались по окрестным вежам. Вскоре нам удалось убедить их в том, что мы не шведы, а пришли в их страну с самыми миролюбивыми намерениями; лопари добродушно смеялись над тем, что принимали нас за разбойников, и человека, пустившего этот слух, обозвали дураком.

Мало-помалу мы сумели заслужить их полное доверие и между нами установилась дружба, в самом хорошем смысле этого слова. Не раз лопари оказывали нам серьезную помощь, причем помощь эта оказывалась всегда без всяких корыстолюбивых помыслов, так как финансовые обстоятельства нашей экспедиции были весьма плачевны, что лопарям было хорошо известно. Вместе с дружественными отношениями лопари сделались и более словоохотливыми. Один лопарь говорил мне, что случалось и раньше, что приезжие люди начинали расспрашивать их о том, как в старину деды жили, просили петь и т. п. Да, так мы и станем им все рассказывать! Пришли, сказали «пойте», да и ушли. Нет, ты поживи у нас, дай посмотреть какой-то ты сам есть и, если добрый человек, то, пожалуй, и споем. А то больно ты быстрый! В таком недоверчивом отношении лопарей к приезжим, в частности к «проферсолам», как они называют ученых исследователей, отчасти виноваты и последние. В 1910 г. вскоре после нас по Умбозеру проезжал один шведский этнограф. На одном из островов Умбозера, Wulsuol’е он для того, чтобы [397] добыть лопарские скелеты, тайком разрыл лопарское кладбище, причем разрыл не только старые могилы, но и несколько могил, где покоились останки лопарей, которых ныне живущие лопари еще помнили живыми (прим. 1). Конечно, такой поступок должен был глубоко возмутить лопарей, вообще религиозных и суеверных.

В этой статье я коснусь культа сейд, культа священных камней, следы которого еще живы среди современных ловозерских лопарей. Эта тема тем более интересна, что русский этнограф Н. Харузин, посетивший русскую Лапландию в 1887 году, пишет, что он не нашел «ничего, что могло бы подтвердить факт существования среди современных русских лопарей почитания сейдов» (прим. 2). Харузин пробыл в Лапландии только половину лета и, насколько мне известно, в Ловозерском погосте не был, да и вообще его исследования о русских лопарях являются главным образом результатом записей со слов других лиц, нежели результатом личных наблюдений над лопарями.

У лопарей дохристианского периода существовало 2 религиозных культа: культ высших богов и культ священных камней — сейдов. Последний культ относится к фетишизму. Явление, когда народы избирают в качестве фетишей камни, чрезвычайно распространено на всем земном шаре. Камням поклоняются и в Индии, и в центральной Австралии и в Африке, и вероятнее всего, все народы, находясь еще на низком уровне развития, когда-нибудь поклонялись камням!

У приполярных народов этот культ достиг сравнительно очень большого развития. Самоеды поклоняются священным камням, которые называют Hahe (сюда же относятся их Sjadaei), и этот культ по словам Кастрена совершенно тождественен с лопарским культом сейд. У остяков мы находим культ Jiljan, который также имеет много сходственного с поклонением сейдам. Что почитание камней у приполярных народов, в частности у лопарей, получило особенно большое распространение, объясняется отчасти влиянием окружающей природы. Полярные народы вообще чрезвычайно впечатлительны, тем более что истерия и эпилепсия сильно распространены среди них, что засвидетельствовано многими путешественниками и исследователями и составляет давно известный факт.

Эта склонность северных народов к истерии и эпилепсия обусловливается несомненно влиянием длинной полярной ночи и вечного дня полярного лета при весьма неудовлетворительных условиях жизни вообще. Принимая во внимание общую бедность и однообразие природы дальнего Севера, делается ясным, что причудливые формы гор несомненно должны были влиять на восприимчивую душу дикаря. Только тот, кто сам бывал в Лапландии, видел эти фантастические очертания лапландских скал, озаренных то полуночным солнцем, то северным сиянием, вслушивался в царящее кругом молчание, в котором как бы застыла вся природа, тот поймет, какое огромное влияние эта, иногда чудовищно сказочная природа должна была оказать на первобытного лопаря. О том, насколько распространен был культ сейд, свидетельствует большое число сказаний, отчасти сохранившихся и до сих пор [398] среди лопарей, а также распространенность по всей Лапландии разных географических названий с корнем «Seit», напр. Seitjavr, Seitjok, Seitwaara и т. п.

Так как различные исследователи дают несколько различные определения слову «сейд», то я считаю необходимым разобраться здесь в этом и выяснить истинное и точное значение этого слова. Прежде всего нужно заметить, что в отдаленную языческую эпоху это олово имело несколько иное, более широкое, значение чем то, какое ему придают современные лопари.

В словаре Lindahl’а сейды определяются как каменные или деревянные изображения, которые употреблялись лопарями в их религиозном культе (прим. 3). С этим определением почти сходно определение, какое дает сейдам известный исследователь финно-угорскнх народностей Кастрен: «сейды означают идолов, которыми лопари пользовались при колдовании» (прим. 4). v. Dueben усматривает в сейдах главным образом домашних богов, настоящих пенатов, покровительствующих либо лопарской семье, либо отдельной личности (прим. 5). Этого же мнения придерживается отчасти и вышеупомянутый Кастрен (прим. 6). Но наиболее верное определение дает Шеффер, посетивший Лапландию в XVII веке. «Слово сейд» — пишет он — обозначает всякого рода божественность (toute sorte de Divinitez) (прим. 7). В том, что Шеффер прав, приписывая слову сейд такое широкое значение, а не узкое значение домашних богов-покровителей, меня убеждают следующие соображения. Tornaeus (прим. 8), а также Samuel Rheen, которого цитирует Шеффер, упоминают, что лопари обладают каменными изображениями бога охоты Сторъюнкаре и изображения эти (большею частью простые, необработанные камни) в некоторых местностях Лапландии называют сейдами. Кроме того Шеффер сообщает, что изображение бога грома Айеке (он же Тирмес) — лопари делают из дерева и такое изображение также называют сейдом (прим. 9).

Из этого становится ясным, что под сейдами древние лопари понимали не только изображения домашних богов, но вообще всякий предмет, который по их мнению обладал чудодейственной, волшебной силой. Что главное значение этого слова заключается не в том, что сейды являются защитниками лопарского дома, а в самой сверхъестественности, присущей некоторым предметам, — это видно и из того, что слово это встречается в древненорвежском именно в этом смысле (прим. 10). В Эдде встречается слово Seidhr в смысле «волшебство», еще чаще находятся слова с корнем seid в сагах: seidhberendr — волшебннк, sidha — колдовать (прим. 11).

Волшебные свойства приписывались древними лопарями различным неодушевленным предметам, как-то: камням, которые при [399] давали иногда вид человеческой или какой-нибудь другой фигуры, но которые обыкновенно вовсе не обрабатывались, пням, корягам, разным идолам. К сейдам же относятся так называемые saiwa-keidke «священные камни» и passe-wara («священные горы») В финляндской Лапландии saiwa-keidke иногда называют kenttya-kiwet; (от финских слов kenttya — место стоянки или вообще жилья, и kiwi — камень) (прим. 12).

О деревянных сейдах сообщают нам лишь немногие писатели. Торнеус упоминает о сейде, который стоял в центре Торниосской Лапландии и назывался Wirku-Accha (Uiran Akka) (прим. 13). Этот сейд пользовался большой славой и окрестные лопари часто посещали его и приносили здесь жертвы. Он был ни что иное, как простой пень. Шеффер говорит, что у лопарей были и деревянные и каменные сейды. Первые назывались Muorra-Jubmal («деревянный бог»), вторые Kiedkie-Jubmal («каменный бог») (прим. 14). Hoegstroem, живший в шведской Лапландии в первой половине ХVІІІ века, еще сообщает о сейдах, вырубленных из корней и изображавших человеческую фигуру, но уже Кастрен нигде не мог найти и следа деревянных сейдов (прим. 15). Очевидно, что деревянные сейды исчезли значительно раньше каменных.

О каменных сейдах сообщают почти все писатели, интересовавшиеся языческой религией лопарей. Tornaeus описывает сейдов, которые стояли на острове, расположенном почти посередине водопада Darra (Торниосская Лапландия) (прим. 16). Здесь находилось всего пять сейдов, причем все они видом своим напоминали человеческую фигуру. Наибольший из них был величиной в человеческий рост, он стоял в центре, окруженный четырьмя меньшими сейдами. Эти сейды носили также название Сторъюнкаре, т. е, очевидно, были посвящены этому богу. Но уже в XVI веке, по свидетельству Торнеуса, это капище было заброшено, вероятно, вследствие большой опасности, с которой было связано достижение этого острова (прим. 17). Hoegstroem описывает трех сейдов, находившихся недалеко от Gelliware (Шведская Лапландия): «Kaappowoma», «Sagga guoika» и «Stuoramis passe» (прим. 18). В цитируемом мною труде Шеффера, а также в книге Dueben'а «Om Lappland och Lapparne» находится несколько изображений сейдов: это простые камни, даже не всегда отличающиеся своеобразной формой.

Что касается до passe-wara — священных гор и скал, — то Samuel Rheen в одной Лулеосской Лапландии насчитывает их до тридцати. Названия и местоположения всех этих passe-wara приведены в книге Шеффера (прим. 19). Acerbi, бывший в норвежской Лапландии в конце ХVШ века, рассказывает о двух passe-walk (он переводит это словами «священное место»), которые назывались «Finne Kirke» и к которым лопари питали большое уважение, граничащей со страхом. Проезжая мимо этих гор, они никогда не рисковали раскинуть вблизи свои чумы, боясь, что крик детей или какой-нибудь другой шум не обеспо [400] коил бы священные горы и тем самым они не навлекли бы на себя какой-нибудь напасти (прим. 20). Fellman в 1829 году близко сталкивался с русскими лопарями, у которых был сейд; этому сейду они приносили жертвы, веря в то, что, если его умилостивлять дарами, он приносит добро и, между прочим, излечивает от болезней (прим. 21).

Кастрен в своих путевых воспоминаниях передает рассказ лопарей об одном сейде, который стоял на берегу озера Seidajarwi (вблизи Peldotunturi) (прим. 22). Он же описывает сейда, которого он видел на одном из островов озера Энаре. Этот сейд был искусственно сложен из небольших камней и как формой, так и величиной походил на человеческую фигуру. Лопари, которые служили Кастрену в качестве проводников, относились к этому сейду с суеверным страхом, полагая, что в камне обитает злой дух. Из боязни, что этот дух пошлет дурную погоду, они торопили Кастрена скорей покинуть это место (прим. 23). Случай этот является последним, когда путешественнику удалось видеть сейда, искусственно обработанного человеком. Что такие сейды исчезли раньше, чем простые необработанные камни, вполне понятно, т. к. камни, изображающие человека, являются настоящими идолами и к уничтожению таковых христианские миссионеры и законоучители прилагали наибольшее старание.

Преследование веры в сейдов и уничтожение последних началось вообще очень давно и тем более удивительным является то упорство, с каким это верование держалось в течение многих-многих веков, отчасти сохранившись даже до настоящего времени. Об уничтожении сейдов рассказывает между прочим еще Торнеус, сочинение которого относится к 1672 году. Вот этот рассказ (прим. 24):

«В деревне Pjaldo-Gaerf жил Peter Pjaiwia, честный, зажиточный и богобоязненный лопарь. Два года тому назад он умер, оставив после себя многих сыновей. Одно время он был ревностным поклонником своего сейда. Однажды случалось, что в его стаде пало много оленей и поэтому он особенно ревностно начал молиться своему сейду; однако это ничего не помогало: падеж оленей продолжался. Тогда он со всеми своими сыновьями, захватив предварительно большое количество сухих дров, отправляется к сейду, украшает его сосновым хвоем и в качестве жертвы приносит ему шкуры, рога и головы убитых оленей. Все падают на колени и обращаются к сейду с горячей мольбой, чтобы он подал бы им какой-нибудь знак в доказательство того, что он является богом. Так как такого знака не последовало, все снова встали, бросили дрова на сейд, и подожгли их: таким образом сгорел идол, которого почитала целая деревня. После этого Pjaiwia сжигал всех сейдов, где их только ни находил, а своего старшего сына — Wuolabba — послал в знаменитое лопарское село Энаре, чтобы и он сжег там всех сей[401]дов, каковых насчитывалось в том селе немалое количество. Wuolabba исполнил это, но затем был принужден бежать в Норвегию, где он находится и до сих пор» (прим. 25).

[№10, 453]

Несмотря на то, что со временем лопари (по крайней мере, русские) сделались довольно ревностными христианами, у них наряду с христианской верой сохранились и отчасти языческие верования, в том числе и почитание сейдов. В некоторых местностях, очевидно само название «сейд» исчезло и лопари старые сейды просто называют kieddik (kedgi), т. е. «камень», прибавляя к этому различные названия, напр. Mientasch- kieddik, Rept-kedgi и т. п. С некоторыми из таких камней связаны предания, которые указывают на то, что камень этот некогда почитался лопарями как сейд, относительно же других в памяти лопарей остались одни только названия. Но в более глухих [454] местах Лапландии еще до сих пор сохранились, как само название «сейд», так и вера в то, что сейд, смотря по тому, относятся ли к нему с уважением или нет, может приносить добро или зло. Мне даже удалось установить факт, что и жертвоприношения сейдам не совсем еще прекратились, хотя, конечно, приняли несколько иную форму.

У писателей более позднего времени мы находим следующие сведения о сейдах. Friis сообщает, что один лопарь в Финмаркене в начале второй половины прошлого века ежегодно приносил жертвы сейду. В 1871 году лопари высказывали Фрису уверенность в том, что в торниосской Лапландии лопари тайком продолжают совершать жертвоприношения своему Сейду (прим. 26). Rabot в 1881 году нашел перед священным камнем Aktisk большое количество оленьих рогов и полагал, что лопари еще и в то время приносили здесь жертвы (прим. 27).

Харузин сообщает предание, связанное с Rept-kedgi (Репт-камень), со священным камнем, находящимся недалеко от Печенги, на тундре Уг-ойв. По словам лопарей этот камень есть окаменевший ноида (колдун); в его власти посылать хорошую или дурную погоду (прим. 28). Харузин же упоминает о горе Сидовар (недалеко от Чалмозера, через которое протекает Пазрека), около которой в старину происходили жертвоприношения; смотря по желанию, священная гора даровала ту или иную погоду (прим. 29).

Что касается до жертвоприношений, которые древние лопари совершали около сейдов, то мы имеем об этом довольно много сведений от писателей того времени. Главным образом они состояли из различных частей оленя: рогов, головы, шкуры и т. п. Hoegstroem сообщает, что лопари-оленеводы смазывали сейдов оленьей кровью, а лопари, занимающиеся рыбной ловлей—рыбьим жиром. Этот же писатель сообщает, что лопари приносят в качестве жертвы также и птиц (прим. 30). Кастрен передает, что лопари в прежние времена никогда не проезжали мимо сейда без того, чтобы не поесть около него и часть пищи не оставить около сейда в качестве жертвы. «Еще в настоящее время (т. е. в тридцатых годах XIX века) — говорит он дальше — русские лопари соблюдают этот обычай из боязни, что в противном случае сейд пошлет им голод и другие несчастия» (прим. 31).

Многие путешественники имели случай наблюдать около священных камней большие кучи оленьих рогов. Шеффер сообщает, что числа сложенных кругом сейда рогов иногда превышает тысячу (прим. 32). Такая куча рогов называлась лопарями tiorfwigardi (по другим писателям tiarve-garde, coarve-garde. Слово это происходит от tiarve — рог и garden — двор (прим. 33). В русской Лапландии еще в настоящее время можно наблюдать подобные кучи оленьих рогов, но в норвежской и [455] шведской Лапландии их, по-видимому уже не находят. Так еще Фрис утверждает, что теперь таких tiarve-garde больше не встречается, вследствие того, что оленьи рога стали предметом торговли (прим. 34).

Мне удалось видеть груду оленьих рогов — koarve-kart —на одном из островов на Ловозере. Такую же груду оленьих рогов я видел на маленьком островке на Умбозере, против той части Хибинских гор, которая называется Koaschka. Относительно последних рогов я не вполне уверен, что они были сложены здесь с целью жертвоприношения, так как они лежали в беспорядке, между тем как рога, которые приносят в жертву сейду, всегда кладут концами вверх. Впрочем, судя по виду рогов, они лежали здесь очень долго, так как все они были уже совершенно лишены оссеина и часть их успела сильно замшиться. Поэтому быть может бури, ветры, таяние снега и тому подобные причины изменили их первоначальное положение, так как я не вижу никакой другой причины, по которой лопарям понадобилось бы завозить на островок оленьи рога, как только ту, что здесь некогда происходили жертвоприношения.

О том, что рога, которые приносили в жертву, всегда лежат концами вверх, мне рассказывали ловозерские лопари. Интересно, что именно таким же образом клались жертвенные рога скандинавскими лопарями еще в середине XVII века, как это ясно можно усмотреть из картины, изображающей поклонение сейду и приложенной к упомянутому мною труду Шеффера.

Сделав обзор того, что нам известно относительно сейдов и их культа от разных писателей, я теперь позволю себе привести здесь то, что мне удалось узнать о сейдах, разъезжая по вежам ловозерских лопарей.

Самым популярным сейдом в этой области считается «Kuiw» на Сейдозере (по-лопарски Seitjavr). Это озеро находится к западу от Ловозера и соединяется с последним небольшой порожистой речкой Seitjavrjok. Сейдозеро расположено чрезвычайно живописно и является, пожалуй, одним из самых красивых уголков, какие мне прпходилось видеть в Лапландии. С трех сторон оно окружено мрачными скалами Lujavr Urt’a, которые отвесно падают к озеру и отражаются в его идеально чистой и прозрачной воде.

Быть может мрачный колорит, которым проникнута вся эта местность, отчасти содействовал тому, что как раз здесь мы находим сразу трех сейдов, из которых Kuiw и сейчас находится в большом почете у лопарей. Этот сейд стоит на северном берегу озера, на Kuiw-tschorr’е (kuiw по-лопарски значит старик, tschorr — гора, плоскогорие) и хорошо виден с озера. В одном месте на скале находятся трещины и эти трещины и образуют нечто подобное человеческой фигуре, которую можно различить с несомненной ясностью. Относительно происхождения этого «Старика» у лопарей существует следующее предание, которое мне передавали с небольшими вариантами три лопаря: Кузьма Данилов, Семен Галкин и Филипп Сорванов. Вот это сказание:

«Пришел на Ловозеро со своей дружиной чудской начальник Чудо-Чуерив, все они были некрещеные и начали грабить лопарей. Лопари бежали от них на один остров на Ловозере, где стоит «Старуха», которой приносят гостинцы, когда идут на охоту. Чудь [456] заметила, куда бежали лопари, села на карбаса и отправилась за ними в погоню. Тогда один лопарь стал бить в «koarve-kart» и просить, чтобы «Старуха» сделала погоду. «Старуха» услышала его и сделала большую погоду, так что вся чудь, гнавшаяся за лопарями на карбасах, потонула в озере. Остались живы только Чудо-Чуерив и его повар (по-лопарски pawra). Они успели добраться до Мотки-губы (Motka-lucht), где повар начал варить обед. А повар был колдун. Стряпает он, мешает ложкой в котле и приговаривает: «вот бы мне так трепать лопские головы».

В это время подоспели лопари и, увидев чудского начальника, ранили его самострелом в ногу; в ногу же его ранили для того, чтобы взять его живым. Повар, когда увидел это, взял казну и, чтобы она не досталась лопарям, бросил ее в воду, затем и сам бросился в озеро и, как щука поплыл по Сейдъяврйоку в Сейдозеро. Там, где Tschivruai (tschivr — щебень, ouai — ручей) впадает в Сейдозеро, он вылез на берег, но здесь окаменел. Оттого и гора, которая стоит на том месте называется Pawratschorr. Чудо-Чуерив же был принужден сдаться. Он принял крещеную веру и в знак этого надел на левую ногу каньгу (лопарская обувь), которая видна на нем и сейчас. Он еще некоторое время жил среди лопарей, а когда состарился, пошел на тундру, да там и остался камнем. Еще до сих пор он стоит на том же самом месте, поэтому и тундра называется Kuiwtschorr».

Конец сказания Филипп Сорванов передал немного иначе. По его словам, когда лопари ранили чудского начальника, он не сдался, а бежал, в тундру, где и окаменел. В том же месте, где он бежал, еще до сих пор виден кровавый след.

В этом предании мы имеем указание на жертвоприношения «гостинцы», которые совершались около сейда. На мой вопрос, несут ли еще теперь «Старухе» гостинцы, лопари отвечали, что когда они проезжают мимо этого острова, они стараются не упустить случая оставить около «Старухи» кое-что из своих запасов, рыбу или что-нибудь иное. Оленьи рога в настоящее время, по-видимому, уже не приносят в жертву, но к старому koarve-kart относятся с уважением и оставляют его нетронутым. Вера в то, что во власти «Старухи» посылать ту или другую погоду, сохранилась у большинства ловозерских лопарей в полной силе. Под «чудью», которая упоминается в предании, следует понимать вообще народы, которые некогда совершали набеги на лопарей, т. е. карелов, русских и шведов. Набеги последних особенно памятны лопарям и поэтому они, передавая сказания о набегах чуди, часто называют чудь также шведами. Шведами, между прочим, в 1590 году был разграблен и сожжен Печенгский монастырь, который чтится лопарями как народная святыня. Сказания о набегах чуди очень многочисленны и распространены по всей Лапландии.

Kuiw на Сейдозере пользуется особенным почетом со стороны сейдозерских лопарей (зимой эти лопари живут в Ловозерском погосте). Проезжая на карбасах мимо Kuiw-tschorr’а, лопари опасаются громко кричать и ругаться, из боязни, что «Старик» разгневается. К нам они обращались с просьбой, чтобы и мы соблюдали бы возможную тишину вблизи Kuiw’а. Лопари избегают грязнить воду в Сейдозере, так как «Старик» этого не любит и в противном случае «не даст рыбы». Когда является надобность наполнить котел [457] водой, лопарь никогда не зачерпнет воду закопченным котлом прямо озера, как это принято обыкновенно, а зачерпнет чистым ковшем и потом уже перельет воду в котел. Если долгое время стоит дурная погода, лопари говорят: «Старик ноне сердит». Про Pavra лопари заявляют только, что он стоит себе, вреда не делает, но и сам не любит, чтобы его тревожили.

На Сейдозере же находится еще тундра, называемая Nepeslogtschorr. По лопарскому преданию в этом месте некогда окаменели три колдуньи: мать с двумя дочерьми.

На Умбозере в юго-восточном углу его, между губами Taftis-lucht и Let-lucht, находится наволок Schorrnjork; на этом наволоке, выдаваясь в озеро, лежит камень называемый Schorrnjorkseit;. В настоящее время камень этот уже не почитается лопарями за священный: «что это за сейд. Только ворожба одна» — заявил мне про него один лопарь. На западном берегу Умбозера, верстах в десяти к северу от Умбской салмы, находится камень, называемый Leip-kieddik (в переводе на русский язык «хлебный камень»). Про этот камень лопари мне ничего не могли сказать, указали лишь только, что это «настоящий» сейд.

К югу от Умбозера расположено озеро, которое также называется Сейдозеро (Sеіtjаwг); из этого озера вытекает Seitjok, речка длиной около 12 верст, впадающая в Умбозеро. На этом Сейдозере находится вежа лопаря Филиппа Сорванова. Одно название озера подсказывало мне уже, что там должен был находиться сейд; действительно, когда я спросил об этом Филиппа Сорванова, он мне сообщил, что на берегу озера стоит «старуха». На мой вопрос, что рассказывали деды про этот камень, он ответил, что никаких преданий с этим камнем не связано, а что появился он тогда, когда «земля родилась». Интересно, что лопари часто называют сейдом «стариком» или «старухой»: это было в обычае также у древних лопарей. Так вышеупомянутый деревянный сейд в торниосской Лапландии в XVII веке назывался Акка, что в переводе значит «старуха».

В юго-восточной части Umptek’a (Хибинские горы) находится гора, называемая Koachwa. С этой горы (немного севернее высшей точки Koachw’ы) к Умбозеру спускаются два лога. На верху второго лога, считая от вершины Koachw’ы, лежит священный камень Mientasch-kieddik («дикарский камень»: mientasch — дикий олень, дикарь). Отправляясь на охоту за дикими оленями, лопари здесь приносили жертвы, полагая, что удачный исход охоты зависит от священного камня. В чем состояли эти жертвы в прежние времена мне не удалось узнать, в настоящее время в качестве жертвы около камня кладут пули. Таких пуль разбросано кругом камня порядочное количество. Один лопарь признался мне, что отправляясь на охоту за дикими, которых около Канозера (Kano-jawr) водится еще довольно много (встречаются иногда, хотя уже изредка, стада в 200 голов; охотник за дикими убивает при удаче 20—30 голов), он перед этим подымается на Koachw’у и оставляет около Mientasch-kieddik в качестве жертвы несколько пуль.

— Вот все, что мне удалось узнать от ловозерских лопарей касательно сейдов. Если мы сравним эти сведения со сведениями писателей более старого времени, изложенными вкратце выше, то мы с несомненной ясностью видим, что и сейчас еще почитание сейдов не совсем исчезло среди лопарей и что даже в частностях своих оно [458] имеет много общего с культом сейд древних лопарей. Тот факт, что Н. Харузин 25 лет тому назад не мог найти и следа почитания сейдов у современных ему русских лопарей, объясняется, конечно, только тем, что этот ученый не был в глухих местах Лапландии, ограничившись только легко доступными местностями, и за время своего короткого пребывания в этой области не мог тесно сблизиться с лопарями и войти в их доверие.

В заключение считаю нужным коснуться еще вопроса о происхождении веры в сейдов. Харузин и Dueben объясняют происхождение сейдов поклонением предкам (прим. 35). Если и есть некоторые данные, которые позволяют придти к этому выводу, то с другой стороны есть также много аргументов против такого заключения. Dueben находит следующую связь между сейдами и поклонением предкам. Он предполагает, что лопари некогда отмечали места погребения умерших камнем и что около таких камней в честь умершего совершались жертвоприношения. Впоследствии такие камни сделались сейдами. Horck, исследовавший места погребения древних лопарей, пишет, что такие могилы находятся на морских берегах, около озер и рек, а также на склонах священных гор, напр. на Piettsam-dudder (dunder?) около Пазреки (прим. 36). Очень может быть, что Piettsam-dudder (Piettsam — святая) получила такое название именно вследствие того, что тут некогда была похоронены тела усопших лопарей, но такие единичные случаи все-таки не дают права делать общее заключение, по которому все сейды и священные камни произошли из могильных памятников.

Доказательством того, что сейды произошли не из могильных памятников, может служить и то, что более древние писатели упоминают о сейдах, которые стояли на высоких, недоступных местах. Так, Шеффер говорит, что лопари приносили жертвы сейдам, когда последние стояли на неприступных местах, следующим образом: они брали камень, смачивали его оленьей кровью и затем бросали его в сторону Сейда (прим. 37). Ясно, что такие недоступные сейды не могли возникнуть из могильных памятников. Шеффер же упоминает, что лопарские сейды были подчас простые пни, которые стояли еще вросшими в землю (прим. 38). И эти сейды, очевидно, не имеют ничего общего с могильными камнями. К северу от Ловозера находится, древнее место погребения (по словам лопарей там похоронены «дедки, когда они еще некрещеные были») и это место не чтится лопарями за священное. Таким образом, мнение, высказанное Dueben'ом, вряд ли является правильным.

Сами лопари часто объясняют происхождение сейда тем, что в данном месте окаменел ноида. Этим, например, они объясняют происхождение Репт-камня, Pawratschorr, Nepeslogtschorr и др. (см. выше), Andelin приводит следующее предание, повествующее о происхождении одного сейда на Utsjok’е (прим. 39).

Около Utsjok’а жил некогда знаменитый колдун; одно время ему, вследствие недостатка в пище, грозил голод. С целью достать себе пропитание, он, так как был одарен волшебной силой, призвал целое стадо оленей. Своему работнику он приказал не произносить [459] ни одного звука, пока он будет занят колдованием. Однако работник его был также очень голоден и поэтому, когда он увидел большое стадо оленей, у него вырвался крик радости. Как только он закричал, — тотчас же ноида превратился в камень».

Это, распространенное по всей Лапландии поверье, что сейды суть окаменелые ноиды, объясняется следующим образом. У народов, стоящих на сравнительно низком уровне развития, часто господствует анимистическое мировоззрение на природу. У лопарей такая анимистическая тенденция в понимании окружающей природы развита весьма сильно, так например Умбозеро они постоянно называют «стариком». Раз как-то у вас потонула в Умбозере жестянка со сливочным маслом. Когда мы рассказали об этом лопарям, они ответили: «видно захотелось старику попробовать, хорошее ли в Москве сало бывает». О том, какое впечатление должны были произвести на первобытного лопаря утесы и скалы, с подчас весьма фантастическими очертаниями, я уже говорил в начале статьи.

Раз же у лопарей существовала такая тенденция к анимизму, то естественно, ждать, что лопари видели в утесах и отдельных камнях не обыкновенные существа (т. к. всем известно, что простые смертные в камни не обращаются), а существа, одаренные сверхъестественными силами. Такими существами в ряду людей являлись колдуны-ноиды, — которые пользовались славой не только у лопарей, во и далеко за пределами Лапландии—во всей Западной Европе — и слава которых в XVI веке дошла и до Москвы, куда лопарские колдуны призывались по приказу Иоанна Грозного (прим. 40). В своем окаменелом состоянии ноиды, по понятиям лопарей, не совсем умерли, но и до сих пор в состоянии приносить людям пользу или вред, смотря по тому, относятся ли к ним с уважением или же не чтут их, пренебрегают ими. Таким образом, принимая во внимание анимистическое мировоззрение лопарей, легко объясняется распространенность среди них верования в происхождение сейдов, вследствие окаменения ноид.

В. Визе.

ПРИМЕЧАНИЯ
[№ 9, 397]
1. О разгроме кладбища я сообщаю со слов лопарей, так как в это лето я не имел случая посетить кладбище на Wulsuol'е.
2. Н. Харузин. Русские лопари, стр. 192. (Известия общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, т. LXVI).

[398]
3. E. Lindahl et J. Oehrling. Lexicon Lapponicum, cum interpretatione vocabulorum Sueco-Latina, et indice Suecano-Lapponico. 1780.
4. A. Castren. Bd.3:Vorlesungen ueber finnische Mythologie. St. Petersburg, 1853. S. 203.
5. Gustaf von Dueben. Om Lappland och Lapparne. p. 238.
6. A. Castren, Bd.1: Reiseerinnerungen aus den Jahren 1838–1844. St. Petersburg, 1853. S. 60.
7. Scheffer. Histoire de la Laponie. Paris 1678. p. 65.
8. Johannis J. Tornaei beskrifning oefwer Tornaa och Kemi Lappmarker. Рукопись относится к 1672 году; издана в Стокгольме в 1772 году.
9. J. Scheffer. Histoire de la Laponie, p. 78.
10. Известно, что в древнегерманских и готском языках встречается много слов, корни которых общи с корнями соответствующих лопарских слов.
11. Jacob Grimm. Deutsche Mythologie. 4 Ausgabe, Berlin 1877 II Bd., S. 865.

[399]
12. Castren. Reiseerinnerungen, S. 60.
13. Scheffer. Histoire de la Laponie, p 65.
14. Ibid, p. 78.
15. A. Castren, loc. cit., p. 109.
16. Scheffer, loc. cit.
17. Symbolik und Mythologie der alten Voelker von Dr. Creuzer, fortgesetzt von Dr. Mone. – Th. V., s. 25. Leipzig 1822.
18. Peder Hoegstoem. Beskrivelse over de under Sverriges krone liggende Lapmarker. Kioebenhavn, 1748, p. 507.
19. Scheffer, loc. cit., p. 74-75.

[400]
20. G. Acerbi. Voyage au Cap-Nord par la Suede, la Finlande et la Laponie. Paris 1804. Vol. III, p. 260-262.
21. Fellman. Anmaerkningar oefuer «Sjoegrens’a anteckningar om foersamlingarne i Kemi Lappmark». Suomi, 1846, p. 98.
22. Castren, loc. cit., p. 23-24.
23. Ibid, p. 60 et 109.
24. Ibid, d. 14-15.

[401]
25. – Это же сказание помещено в собрании лопарских сказок Poestion’а. (Lapplaendische Maerchen. Wien, 1886. S.208).

[№10, 454]
26. Dueben, loc. cit., p. 237.
27. Charles Rabot. Explorations dans la Laponie Russe. Bulletin de la Societe Geographie, 1890.
28. Харузин. Русские лопари. Стр. 186–187.
29. lbid, p. 193.
30. Hoegstroem, loc. cit., p. 507.
31. Castren, loc. cit., p. 123.
32. Scheffer, loc. cit., p. 85.
33. Интересно заметить, что последнее слово находится, как в древненорвежском языке (gardhr), так и в готском (gards); по фински garden – kartano, на наречии ловозерских лопарей — kart. Современные ловозерские лопари груду жертвенников, сложенных около сейда называют koarvekart.

[455]
34. J. A. Friis. Lappisk Mythologi, Eventyr og Folkesagn. Christiania, 1871, P. 137-141.

[458]
35. Н. Харузин, Ipso cit., р. 184.
36. A. o. Horck. «Ueber die Lapplaender». Zeitschrift fuer Ethnologie VIII, 1876.
37. Scheffer, loc. cit., p. 86; Также Creuzer u. Mone, loc cit., p. 26.
38. Scheffer, loc. cit., p. 79.
39. «Religion der heidnischen Lappen». Archiv fuer wissenschaftliche Kunde von Russland, herausgegeben von A. Erman. Bd. XX, 1860.
40. Харузин, loc. cit., р. 212.

© текст, Визе В.Ю., 1912
© OCR, HTML-версия, Шундалов И., 2007

Источник http://qwercus.narod.ru/vise_seid.htm

[Ингигерда]

Транспортные средства у саамов.

Селения саамов были разбросаны редкими островками на обширных территориях Кольского полуострова. В течение летнего времени связь между ними почти полностью прекращалась по причине абсолютного отсутствия дорог. В пунктах, соединенных реками, озерами, морями, сообщение поддерживалось водным путем. Для передвижения по побережьям Белого и Баренцева морей пользовались поморскими судами - шняками (карбас с прямым парусом) и позднее норвежскими елами (крытый полубот карбас с косым парусом). По внутренним водоемам переправлялись в обыкновенных саамских лодках. Через каменистые пороги лодки переправлялись волоком, груз переносился на плечах.

В случаях крайней необходимости для перевозки грузов пользовались оленем, запрягая одного или двух животных в кережу и волоча ее по мшистым скользким путям. Когда не оказывалось оленей, груз несли на спине, прикрепляя его для удобства носки и съемки во время отдыха к выгнутой, переплетенной ремнями раме, называемой "кроши". Пешеходов нередко сопровождал олень "под ташкой", т.е. с вьюком на спине.

Для переноса груза вьюком имелись специальные сумки (ташквус) из сыромятной кожи или тюленьей шкуры. Езда на оленях верхом у саамов не имела распространения.

В зимнее время основным и единственным средством связи в тундрах являлся олений транспорт. До 1890 года, то есть до прихода ижемцев, саамы пользовались в качестве саней кережей (керресь).



Кережа с полным основанием относится к древнейшему типу саней, представляя нечто среднее между лодкой и лыжами. Распространена она была повсеместно, как у саамов Кольского полуострова, так и у зарубежных и, как будто бы, в форме ее никаких существенных изменений у тех и других не было. Оригинальная эта повозка ни у каких других народов Севера не встречалась. Внешний ее вид напоминает узкую лодку с отрезанной кормой. Центром кережи служит гнутый березовый или еловый полоз (эль). По полозу расположены 5 пар 7 гнутых ребер, к которым с обеих сторон параллельно полозу прибиты по 3-4 узкие доски, составляющие борта кережи. Конусообразный нос слегка приподнят, чтобы кережа не зарывалась в снег, спинка отогнута для удобства ездока.

Грузовая кережа отличается от легковой только большими размерами. В недавнем еще прошлом борта кережи сшивались древесными корнями или деревянными гвоздями. На спинке кережи, обычно орнаментированной, ввернуто железное кольцо для привязи оленей при путешествии райдой. При необходимости переездов в переднюю часть кережи клали для тепла сухую траву, ноги обвертывали в оленью шкуру и заматывали ремнем, пользуясь мочками по бортам. Обычно в кережу запрягался один олень, в редких случаях - два.



Оленья упряжка состояла из ремня, скрепляемого на груди оленя вместо хомута (лянке), седелки (ниндер) и тяжа (поцкас), идущего от шейно-грудной лямки к кереже. Тяж из сыромятной кожи или шкуры морского зверя привязывался одним кольцом к хомуту, пропускался между ног оленя и соединялся с ременной мочкой, продетой в полоз кережи. На лоб оленя одевался ремень с двумя костями, служившими целям управления. Возжа (выйемланке) прикреплялась к лобному ремню и при натягивании кости давила на левую или правую часть лба, что заставляло оленя проворачиваться в соответствующую сторону. Целям управления также служил хорей (харе) - тонкий шест длиной до 6 метров с тупым концом. Одновременно хорей заменял кнут.

При длительных переездах, особенно с детьми, над задней частью кережи устанавливалось перекрытие из березовых обручей и покрывалось оленьей шкурой, образуя кибитку. Кережа с кибиткой называлась "балк". При переездах по тундре с детьми ее сооружают на санях и до сих пор. До прихода ижемцев и распространения двухполозных ненецких нартоподобных саней для перевозки грузов по дорогам они пользовались двухполозными санями с низкими копыльями, называвшимися чунками.

В настоящее время кережи повсеместно вышли из употребления; их вытеснили сани ненецко-ижемского образца, называемые у саамов "соань" или "соан". Сани эти состоят их двух полозьев (эль), они имеют от 2 до 2,5 и даже 3 метров длину.



В сани впрягалось от 3 до 5 оленей: передовой (вуйик-ерик), второй (пилей) и два или три пристяжных оленя. Обычно ездили на быках - кастрированных самцах. Передовой, как правило, сильнейший и хорошо обученный бык, ставился крайним слева, рядом с ним - пилей и дальше, в ряд, пристяжные, нередко хирвасы и важенки. Тип запряжки повсеместно был у саамов и продолжает оставаться до сих пор веерообразным. Как тип этой упряжки, так и сбруя стали распространяться с приходом ижемцев, однако обозначения отдельных частей упряжной сбруи - саамские. Для изготовления твердых деталей к сбруе (различные пряжки и пуговицы) широкое применение находит кость из оленьего рога.

Хорей, употреблявшийся при упряжке веером, достигал 8 метров длины. Длина этого орудия, снабженного костяным или деревянным наконечником (чтобы не портить кожу оленя) зависит от необходимости доставать и воздействовать на любого оленя из упряжки. Воздействие выражается в легких толчках ленивых оленей в зад или в легком поколачивании непослушных по затылку. При необходимости остановки хорей отбрасывается в левую сторону на снег, и олени останавливаются. Хорошие олени за один день пробегают по неглубокому снегу 80-1OO километров. Легковая езда производится быстро и никогда так не утомляет, как на лошади. Править оленями умеют одинаково хорошо как мужчины, так и женщины. Через каждые 30-40 минут быстрой езды (до 20 км в час) оленей останавливают для пятиминутной передышки.

При езде райдой, с грузом, передвигаются медленно - не более 25-30 километров в день, на ночь ставят куваксы для спанья, оленей отпускают на кормежку. Места для отдыха обязательно выбирают такие, где олень может достать здесь же хороший корм.

Наибольшее предпочтение саамы отдавали белым оленям. Некогда эти олени приносились в жертву духу-хозяину. Белые олени часто предназначались молодым девушкам и шли за ними в приданое по выходе замуж. Праздничный женский выезд являл собою весьма живописную картину: три-четыре белых оленя украшались художественно изготовленной сбруей. Праздничная или выездная женская сбруя состояла из подпруги (вентерь), разукрашенной цветными сукнами и расшитой бисером, такого же ошейника (келриссем), налобника улепея (пеленлань) и треугольных подвесков на плечах (нишкнурь).

У воронинских и иоканьгских саамов использовались "санные избушки" (соань-парт), появившиеся незадолго до революции. Такими избушками пользовались пастухи, рыбаки и лесорубы при передвижении вдали от селений. Основанием избушки служат широкие сани, на которых установлены широкая доска, пол и каркас из легких и тонких деревянных пластин. Каркас обтянут парусиной или обшит фанерой. Внутри установлена небольшая железная печь с трубой, выходящей через крышу. Такая избушка легко передвигается вместе с грузом 4-5 оленями.

В зимнее время от транспорта саамы получали, хотя и незначительный, доход. Доход этот получался преимущественно от поморов, перебиравшихся по веснам из Кандалакши на Мурманское побережье.





Источник http://www.saami.su/...lang=ru&page=11

Сообщение изменено: Ингигерда, 23 Февраль 2010 - 19:03.

[Ингигерда]

Одежда саамов.

За время, в которое саамы стали исторически известны, одежда их претерпела значительные изменения. Изменения эти происходили последовательно, в зависимости от климата и местных сырьевых ресурсов, развития социальных отношений и выработки новых эстетических вкусов, в процессе общения с соседними народами. Национальный костюм саамов к концу XIX началу XX веков сохранил лишь некоторые черты, видоизменившись под влиянием прежде всего северо-русской одежды, а в дальнейшем - европейской.

Бытописатели XVI-XVII веков уже не застали у саамов костюмов, в которых заметно сказывались бы родовые отличия. Вместе с тем даже в наиболее ранних описаниях саамских костюмов встречаются элементы наносные, обусловленные, несомненно, меновыми отношениями с соседями. Учитывая своеобразие северного климата, во всех случаях требующего от одежды наибольшего сохранения теплоты и подвижности при охоте, можно допустить, что в изображениях XVII века представлен тип древнейшего костюма саамов. Основным материалом для изготовления костюмов служили шкуры зверей, преимущественно оленьи и медвежьи. Согласно сообщению Отара, в числе дани, платимой саамами хелоголандским бондам, числится одежда из бобровых или медвежьих шкур. Далее Торир Собака заставляет заколдовать сшитую саамами одежду из 12 оленьих шкур.

В наиболее правдоподобном из древнейших сочинений Шеффера на заглавном листе приведены три изображения саамов. На всех одеты спускающиеся ниже колен камзолы, перетянутые поясами с кольцами на концах. На ногах короткая обувь с острыми и узкими, загнутыми вверх носами. Выше щиколоток обувь обмотана оборами. Икры плотно обтянуты штанами из шкуры. У всех на руках рукавицы из шкур, шерстью наружу. У двоих на головах нечто вроде вязаных колпаков или круглых меховых шапок с опушкой, но без наушников. У третьего головной убор изображен в виде птицы (утки), как бы сидящей на голове. За исключением последнего головного убора, одежда изображенных в книге Шеффера саамов соответствует описаниям старинных авторов.

Шеффер отмечает распространенные на одежде узоры из оловянной проволоки и пластинок, искусно выделываемых саамскими женщинами. Еще и до сих пор сохранившиеся у саамов женские и мужские каньги - короткая обувь с острыми, загнутыми вверх носами, завязываемая оборами выше щиколоток, мужские и женские яры с огрузеньем - сапоги с острыми, загнутыми вверх носами, оканчивающиеся пришитыми к голенищам замшевыми штанами - остатки и притом малоизменившиеся саамского древнего костюма.

Процессы государственного разграничения саамских племен и христианизации в XV-XVI и XVII веках сопровождаются северорусским влиянием на Кольских саамов. В особенности это влияние заметно на женских и мужских головных уборах. Однако саамы не ограничились автоматическим заимствованием, воспринятые от русских головные уборы они в высокой степени усовершенствовали, выявив при этом тонкий художественный вкус и чувство меры. Разнообразие головных уборов в этот период вызывалось необходимостью отражения половозрастных и семейных отношений. В сочетании с древнейшими элементами своей одежды, саамы длительное время сохраняют черты старинного северорусского костюма.

С приходом ижемцев в развитии саамской одежды начинается третий период: зимний костюм саамов вытесняет более практичная ижемская малица, летний и домашний костюм все более приобретает европейские черты.

Различие между мужским и женским зимними костюмами заключалось, главным образом, в головных уборах. Прочая одежда отличалась лишь более изящной отделкой женского костюма и большим количеством украшений.

Как женщины, так и мужчины зимою носили печек (пецк), сшитый из шкур годовалого оленьего теленка (неблюя) шерстью наружу. Особенностью печека было отсутствие каких-либо других разрезов, кроме ворота, служившего для просовывания головы: надевался печек также как рубаха, т.е. через голову. Широкие рукава оканчивались узким шерстяным обшлагом, позволявшим втягивать руку и пользоваться карманами внутренней, одетой под печек одежды. В длину печек опускался ниже колен, но при ношении длина регулировалась подпояской, позволявшей подбирать и опускать подол. Единственным украшением женского печека служили две кисти из красных суконных треугольников, пришитых к вороту и ниспадавших на грудь.

Зимняя обувь была также одинакова и у мужчин, и у женщин. При переездах на оленях одевали яры (иерь) -сапоги с длинными голенищами, верха которых оканчивались пришитыми к ним замшевыми штанами (огузенье). Головки таких сапог с загнутыми вверх острыми носами и голенищами изготовлялись из наиболее прочной оленьей шкуры, содранной с нижних конечностей оленьих ног (койб) шерстью наружу. Для большего сохранения тепла внутрь клалась сухая трава, на ногу одевался чулок из шкурки оленьего теленка, убитого через несколько дней после рождения (пыжика), шерстью внутрь. Женские яры изготовлялись преимущественно из белых койб, мужские - вперемежку: из белых продольных полос с черными или коричневыми.

Яры обладали несомненным преимуществом, хорошо сохраняя тепло, заменяя штаны и предохраняя от проникновения снега, но одновременно имели существенный недостаток: они стесняли движение при быстрой ходьбе на лыжах и затрудняли просушивание головок. Всякая оленья обувь от снега быстро намокает и не предохраняет от холода, не будучи хорошо высушена. Просушка обуви производится с внутренней стороны, для чего обувь неизбежно приходится выворачивать. При охоте, сборке оленей и вообще при переходах в течение нескольких дней или недель это создавало большие затруднения.

Наряду с ярами, были распространены каньги - короткая обувь из койб с загнутыми вверх узкими носками. При ношении канег надевали сшитые из койб штаны с огузеньем, узкие концы которых, наставленные красным сукном, заправлялись в каньги и плотно обматывались обрами. Преимущества канег заключались в большой легкости и возможности их сушить, не снимая штанов. Вследствие этого каньги носились преимущественно летом, осенью и весной; зимой их надевали лишь при необходимости длительных переходов на лыжах. Следует отметить, что каньги весной и осенью вовсе не предохраняли от сырости ноги, в них можно было согреться лишь быстрой ходьбой и бегом.

Как мужские, так и женские каньги были одинакового покроя; изготовлялись чаще из белых койб. Женские каньги украшались на сгибе и на заднике вышитыми из красного сукна треугольниками, орнаментированными бисером. Женские оборы также украшались бисером, голубыми и черными бусами и красным сукном.

Мужские, женские и девичьи головные уборы, как уже сказано, существенно отличались друг от друга. Головной убор замужней женщины (назанкабперсь) по форме напоминает колпак с усеченным конусом. Околыш покрыт красным сукном, далее идет полоса из желтого сукна и основание - полоса из шкуры бобра или оленя-неблюя. Основание опушено лисьим мехом, наружная сторона наушников покрыта также красным сукном. От наушников тянутся кисти из красных и желтых суконных треугольников на нитке из разноцветных бус.

Зимний головной убор саамской девушки (нийткабперсь): меховая основа убора покрыта зеленым или синим сукном или бумазеей. Над теменем нашит круг из красного сукна, площадь круга разделена бисерной вышивкой на ромбы и треугольники. Далее книзу идет ободок из треугольников, нашитых из желтого сукна. За остроугольным ободком следует орнаментированная бисером полоса из шкуры неблюя, лисья опушка и наушники с цветными подвесками.

Рукавицы девушек и женщин изготовлялись также из белых койб и украшались бусами и подвесками-треугольниками.

Не менее живописно украшался головной убор мужчины (олмынчкабперсь). Основание шапки - из шкуры пыжиков или неблюев обшито черным, синим или зеленым сукном. Передняя ее часть приподнята надо лбом; вообще шапка держится на картонном или берестяном каркасе и имеет усеченные стороны и перед с острыми углами. Перед и бока шапки расшиты разноцветными сукнами и орнаментированы бисером. Тыльная часть украшена куском пушистого лисьего меха. Лисьим же мехом опушено все основание шапки.

Летняя одежда мужчин и женщин состояла из юпы (мацех), изготовляемой для первых из грубого серого сукна, для вторых - из белого, более тонкого, покупавшегося у русских или норвежских торговцев. Покрой юпы аналогичен покрою печка, но несколько короче.

Ворот и обшлага женской и мужской юпы обшиты красным сукном и расшиты бисерными узорами. Отправляясь на охоту, мужчины одевали на шею расшитый бисером пояс с набором охотничьих принадлежностей (сильчуэрвь): костяной рожок для пороха, мерка для дроби, костяная же мерка для пороха, мешочек из кожи с пулями, сумочка для огнива и трута и сумочка, расшитая бисером, для различного назначения. Женщины подпоясывали юпу вязаными поясами, мужчины кожаным ремнем с подвешенным в футляре ножом и - в качестве оберегов - двумя, тремя и более медвежьими когтями. На голову западные саамы летом одевали вязаный колпак, пользовались зимней шапкой или обходились вовсе без головного убора.

Особенный интерес представляют домашние или летние головные уборы саамских замужних женщин и девушек. Головной убор замужней женщины, называемый шамшура (шамшед), изготовлялся из красного сукна, натягиваемого на бересту или картонный каркас. Основание этого убора представлял повойник, с присоединением изогнутого над лбом поперечного гребня и тыльной части, закрывающей шею. Как правило, по красной поверхности шамшуры нанесены семи - или шестицветные бисерные узоры стилизованного геометрического характера. Не менее живописно выглядит летний головной убор девушки (нийтпервеськ). Берестяной или картонный обод шириною от 10 до 15 см обшит красным сукном; спереди и по бокам орнаментирован бисерной вышивкой, обычного у саамов геометрического стиля.

Не менее оригинальны прочие принадлежности костюма саамских женщин недавнего прошлого. Широкие и длинные, со множеством складок и обор платья, короткие, перетянутые в талии кофты, наконец, пояса, украшенные бисером, со множеством различных металлических подвесок, ключей и пр.

С приходом ижемцев, саамские печки, яры и каньги были вытеснены более приспособленной к условиям севера одеждой. Печек заменила малица; яры и каньги - пимы и тоборки из шкуры морского зверя. Преимущество малицы перед печками в том, что она одевается мехом внутрь и лучше сохраняет тепло; при малице не требуется шапки, так как она снабжена меховым капюшоном; при необходимости его можно затянуть до таких пределов, что останется лишь небольшое отверстие для дыхания. Наконец, рукава малицы оканчиваются рукавицами, обогреваемыми теплом всего тела. Саамские яры с огузениями уступили дорогу пимам, украшенным разноцветным сукном.

Изготовление саамской одежды никогда не представляло собой особой отрасли ремесла, отделившегося от других производств. Этим изготовлением всегда занимались женщины. Качества девушки перед выходом замуж определялись прежде всего тем, сколь искусна она в рукоделии.

Одежду и обувь из оленьих шкур саамские женщины шили, пользуясь нитками, ссученными из оленьих жил (конть сун). Вытянутые из ног и спины оленя жилы сушились, затем расщеплялись пальцами на тонкие волокна, из которых руками сучились любой толщины нити, прижимая волокна к щеке. Костяные иглы (нивель) вышли из употребления в еще далекие времена: повсеместно была распространена стальная игла фабричного производства.

Источник http://www.saami.su/...lang=ru&page=13

[Ингигерда]

Одежда саамов (из альбома на сайте Российские саами http://www.saami.su/...&...=13&photo=1 ).

[Ингигерда]

БОДРОВА Ольга Александровна,
аспирант Центра гуманитарных проблем Баренц региона Кольского научного центра Российской Академии наук, преподаватель кафедры филологии Кольского филиала Петрозаводского государственного университета (г. Апатиты)

Специфика описания культуры саамов в Русской этнографической литературе второй половины XIX века.

Развитие этнографической литературы в России во многом обусловлено идеологией колониальной политики Российской империи. В этнографических описаниях саамов второй половины XIX века отражаются не только научные, но и колониальные интенции авторов, прямо или косвенно репрезентирующих свою позицию по отношению к народам традиционного типа культуры.

Жанр этнографической литературы в России возникает одновременно с развитием русской этнографии 1 и отражает колониальные интенции российских исследователей в отношении автохтонных народов, населяющих периферийные области Российской империи и сохраняющих традиционную культуру.

В этнографической литературе, посвященной изучению саамской культуры, отражаются сложные и противоречивые отношения между научными и национальными интересами авторов. Основные работы дореволюционного периода позволяют проследить взаимосвязи между: а) способом изображения картин саамской действительности, б) отношением авторов к культуре традиционного типа и в) идеологией колониализма, опирающейся на просветительские и эволюционистские идеи.

Авторы этнографической литературы чаще всего характеризуют саамов как дикарей или полудикарей. Показателями малой развитости последних являются, главным образом, экономический, общественный и религиозный аспекты. Писатели критикуют традиционный способ ведения хозяйства саамов, в первую очередь, их кочевой образ жизни, который священник Г. Терентьев называет "бродячим"2. По словам А.Я. Ефименко, "никакой сколько-нибудь значительный шаг в умственном развитии и невозможен для народа, пока он не перейдет к оседлому быту, а сами Лопари, между тем, мало расположены изменить свой образ жизни" 3. Помимо кочующего образа жизни, в котором Д.Н. Бухаров видит некоторую угрозу "цивилизованному" населению4 , в этнографической литературе критикуется ведение рыбного промысла и торговли у саамов. Натуральный обмен товарами, который вынуждены вести саамы, Терентьев называет "такой системой торговли, которая только существует в настоящую пору между дикарями". Часто в этнографических текстах подчеркивается неспособность саамов вести хозяйство самостоятельно, без административной поддержки русского правительства.

Важным показателем "эволюции" этноса в этнографической литературе становится религиозное состояние народа. Авторы большинства источников полагают, что обращение саамов в христианство немало способствовало их культурному развитию, однако отмечают, что их религиозность носит больше наносной характер, и в саамской среде продолжают широко функционировать языческие представления и суеверия. М. Кастрен, который первоначально собирался посвятить себя духовной деятельности и, придавал поэтому большое значение религиозному аспекту, считает, что в этом отношении саамы стоят "на очень низкой степени"6 и "подобный дикий народ вовсе не способен к высокому религиозному понятию"7.

Авторами низко оценивается уровень социального развития саамов. А.Я. Ефименко пишет, что "в своей семье, семье Финских народов, Лопари занимают в социальном отношении последнее место. Из всех Финских племен это самое забитое, загнанное в один из отдаленнейших уголков Европы, до сих пор сохранившее еще полукочевой быт"8. По мнению Кастрена, который, очевидно, отталкивается от европейской модели общественных отношений, "лапландец от природы лишен склонности к удовольствиям, к общественным увеселениям, и вообще к жизни общественной"9.

Некоторые писатели считают, что саамы занимают своего рода переходную ступень от "отсталых" народов, среди которых авторы этнографической литературы, главным образом, рассматривают самодийские племена, до народов "цивилизованных", к которым, в первую очередь, относятся русские. Так, С.В. Максимов пишет, что, несмотря на большое сходство в одежде, быте, способе ведения хозяйства с самоедами, саам составляет "как бы переход от инородческого племени к русскому, хотя бы, например, от того же самоеда к печерцу"10 . Большую развитость саамов по сравнению с самодийцами писатель объясняет их частичной оседлостью и обращением в христианство.

Менее предвзято к оценке и описанию культуры саамов подходят сторонники просветительских взглядов. В.И. Немирович-Данченко пишет следующее: "Вообще, зачастую мне приходилось убеждаться, что лопари далеко не так глупы, как рассказывают о них русские поморы. Способности их ничуть не ниже наших, изобретательность и сообразительность тоже. Они даже и во внешнем отношении не отличаются от русских крестьян. Если они одеваются грязно, то ведь и наши "пейзане" не щеголяют в белоснежном белье. Я заходил в лопарские тупы; они, разумеется, теснее русских изб на севере, но прежние помещичьи крестьяне Орловской и Тамбовской губерний жили, право, не лучше, а нынешний мурманский промышленник и теперь помещается теснее и живет грязнее лопаря"11. Говоря о чистоте нравов саамов, писатели могут их романтизировать и даже противопоставлять русским: "Сколько поэзии оригинальной, дикой в окрестных пейзажах, сколько прелести в житье-бытье этих добрых и нежных лопарей, перед которыми наши остервенелые кулаки и спившиеся покрученники являются настоящими дикарями"12.

Конечно, при просветительском подходе также осуществляется ранжирование по уровню развития культуры. Но если в эволюционистской классификации иерархия народов строится по принципу "высшая / низшая" культура, и культурные сообщества делятся на "цивилизованные" и "дикие", то для просветительского подхода характерно деление народов на "старшие / младшие", и отношения между культурами приобретают модель "родители / дети" или "старший / младший" братья. Подобные представления о "старшинстве" европейских народов весьма логичны для колониальной идеологии империй, т.к. в большинстве культур старший обладает преимущественными наследственными правами, что превращает идею старшинства в активный политический инструмент13 .

Распределение моделей "родственных" отношений имеет под собой не столько научные, сколько социальные и политические основания. Так, в русской этнографической литературе саамы, как правило, уподобляются детям. Отсюда происходят эпитеты "дитя природы"14, "дети суровой полярной природы"15, "беззаботное, детское племя"16. Очевидно, определение культуры саамов как "детской" подразумевает, что русские выступают по отношению к ним в качестве "родителей". При таком подходе следует, что долгом Российской империи перед своими колонизированными народами, как родителей перед детьми, является их опека и приобщение к своей культуре, в данном случае к европейской цивилизации.

Помимо косвенного выражения национальных интересов Российской империи отдельные авторы этнографических текстов открыто проявляют свою позицию в отношении проблемы колонизации саамских земель. В.И. Немирович-Данченко, говоря о проблемах колонизации Кольского Севера, признает бесцеремонность захватов, составляющую "общее явление везде, где сталкиваются интересы более культурного племени с кочевыми народами севера"17. С.В. Максимов прямо заявляет о праве русских обладать колонизированными территориями, исконно принадлежавших саамам: "Умение освоиться с чужою местностью, в течение этих шести-семи веков, как с родною, дает почти прямое право считать русское племя за аборигенов прибрежьев Белого моря, а настоящих аборигенов - финское племя, лопарей - как пришлецов, как гостей на чужом пиру и притом гостей почти лишних и ненужных. Так скоро умело более сильное и развитое племя подчинить своему влиянию слабое племя инородцев!"18 .

Писатели признают некоторую несправедливость колониального процесса по отношению к автохтонным народам. Бухаров пишет, что "мы остались в долгу перед лапарями - этими первыми и столь полезными аборигенами дальнего севера, этими детьми суровой полярной природы"19 . В.И. Немирович-Данченко соглашается, что "лопари были жестоко обижены нашею администрацией, решившей уступить принадлежавшие им угодья, семужьи реки и берега колонистам", однако оправдывает колонизацию саамской территории как "цивилизирующий" процесс: "Это распоряжение чужою собственностью, разумеется, принесло громадную пользу. Только благодаря ему и образовались здесь оседлые поселения - будущий центр мурманского богатства и гражданского преуспеяния отдаленнейшей окраины Кольского полуострова. Но факт захвата все-таки остается захватом, и лопари имеют полное основание сетовать на него, какими бы общегосударственными пользами оно ни объяснилось"20. Таким образом, характеризуя этнографические особенности культуры саамов, авторы этнографических текстов не могут обойти стороной проблемы колонизации северных земель. Противоречия колонизационного процесса заключаются для них, с одной стороны, в признании экономического подавления коренного населения и исчезновения его уникальной культуры, с другой стороны, в просвещении "отсталого" народа в соответствии с представлениями носителей европейской культуры второй половины XIX - начала XX веков.

Подводя итоги выше сказанному, следует еще раз отметить, что развитие этнографии в Российской империи изначально связано с колониальными задачами государства, поэтому этнографическая литература второй половины XIX - начала XX веков, посвященная исследованию культурных особенностей саамов, несет в себе идеологический контекст и выражает национальные интересы авторов как представителей "своего" этноса. Характеристика культуры саамов в этнографических текстах имеет две стороны: 1) коренные народы изображаются как полудикари или же как "меньшие братья", отставшие в развитии от европейцев и не способные на самостоятельное решение своих экономических и социальных проблем; 2) несмотря на декларацию о защите прав саамов и признание некоторых негативных последствий русско-саамских контактов, при опоре на эволюционистские и просветительские идеи происходит оправдание колонизационного процесса и политики внедрения саамов в структуру российского государства, что приводит к разрушению культуры традиционного типа и утрате культурной самобытности.
Примечания

1. Пыпин А.Н. История русской этнографии. В 4 т. Т. 1. СПб., 1890, С. III.
2. Терентьев Г. Туломский падун // АГВ. 1872. № 20. - С. 3.
3. Ефименко А.Я. Юридические обычаи лопарей, карелов и самоедов Архангельской губернии // Записки ИРГО. СПб., 1878. Т. 8. - С. 14.
4. Бухаров Д.Н. Поездка по Лапландии осенью 1883 года. СПб., 1885. - С. 2.
5. Терентьев Г. Туломский падун // АГВ. 1872. № 20. - С.3.
6. Кастрен М.А. Путешествие в Лапландию, северную Россию и Сибирь с ноября 1841 до марта 1844 года // Собрание старых и новых путешествий. Часть II. Путешествие Александра Кастрена по Лапландии, северной России и Сибири (1838-1844, 1845-1849). М., 1860. - С. 86.
7. Кастрен. Там же. С. 75.
8. Ефименко А.Я. Юридические обычаи лопарей, карелов и самоедов Архангельской губернии // Записки ИРГО. СПб., 1878. Т. 8. - С. 8.
9. Кастрен М.А. Путешествие в Лапландию, северную Россию и Сибирь с ноября 1841 до марта 1844 года. М., 1860. - С. 73.
10. Максимов С.В. Год на Севере. М., 1890. - С. 218.
11. Немирович-Данченко В.И. Страна холода. В 2-х томах. Т. 2. СПб., 1903. - С. 132.
12. Там же. С. 308-309.
13. Клубков П.А. Вопрос о старшинстве народов и языков в России XVIII века // Образы России в научном, художественном и политическом дискурсах: (история, теория, педагогическая практика): Материалы научной конференции (4-7 сентября 2000 года). Петрозаводск, 2001. - С. 66.
14. Немирович-Данченко В.И. Страна холода. В 2-х томах. Т. 2. СПб., 1903. - С. 280.
15. Бухаров Д.Н. Поездка по Лапландии осенью 1883 года. СПб., 1885. - С. 25.
16. Харузина В.Н. На севере. Путевые воспоминания. М., 1890. - С. 174.
17. Немирович-Данченко В.И. Страна холода. В 2-х томах. Т. 1. СПб., 1903. - С. 214.
18. Максимов С.В. Год на Севере. М., 1890. - С. 217-218.
19. Бухаров Д.Н. Поездка по Лапландии осенью 1883 года. СПб., 1885. - С. 25.
20. Немирович-Данченко В.И. Страна холода. В 2-х томах. Т. 1. СПб., 1903. - С. 203.
Рецензент - Разумова И.А., доктор исторических наук, главный научный сотрудник Центра гуманитарных проблем Баренц-региона Кольского научного центра Российской Академии наук

Источник http://folk.pomorsu....ge=opensource/4

[Ингигерда]

Из книги Львов В. Л.
“Русская Лапландия и русские лопари”.
Географический и этнографический очерк. 1916 г.

II. Внешний быт лопарей.

(Наружность, одежда, жилище и пища.)

Население Кольского полуострова состоит из русских, лопарей, финляндцев и норвежцев. Pyccкиe живут по всем берегам его — Кандалакшскому, Терскому и Мурманскому. Финляндцы и норвежцы живут преимущественно на Мурманском берегу, образуя тут постоянные [30] колонии. Внутри же полуострова живут только лопари — коренные обитатели Лапландии. Всех лопарей в Русской Лапландии считается около 2000 (прим. 1) человек.



Лопари принадлежат к финскому племени, но, смешиваясь постепенно с соседними народами, скандинавами и русскими, они усвоили себе некоторые чуждые черты. Поэтому трудно дать описание типичного лопаря.

По большей части они бывают маленького pocта благодаря чему многиe из них не принимаются в военную службу. Женщины еще ниже мужчин. На вид они крепки, коренасты и здоровы. Голова коротка и совершенно круглая. Лопари — одни из самых короткоголовых людей на земном шаре. Первые ученые (антропологи), изучая этот народ, назвали голову лопаря шаровидною. Лицо очень широкое, расплывчатое. Кожа смуглая, темная, но не столько caмa по себе, сколько от постоянной грязи и копоти. Волосы прямые и короткие, по большей части светлые, русые; но встречаются и черные и рыжеватые. Усы и борода обыкновенно растут плохо, как у других финских народов. Глаза маленькие, маловыразительные, чаще серо-голубоватого цвета. Нос широкий и короткий, часто вздернутый.

Но бывают лопари и выше среднего роста, с правильным овальным лицом, прямым носом, с длинной окладистой бородой. Между женщинами, особенно молодыми, попадаются довольно миловидные. Цвет лица свежий у девушек, портится у женщин от непосильной работы.
[31]
В одежде лопари отчасти сохранили свой старинный национальной покрой, особенно в зимней, отчасти же перенимают ее у русских.

Летом лопари носят ситцевую рубаху разных цветов и суконные штаны. Поверх этого надевают еще суконную одежду до колен, с рукавами. Одежда эта называется кяхтан и как по покрою, так и по названию имеет сходство с русским кафтаном. На голову надевают мягкий колпак, вязаный из шерсти. На ногах летом носят нюреньки, т.-е. туфли из оленьей или другой кожи, без каблуков и с заостренными, загнутыми вверх носками. Часто ноги обернуты суконной тряпкой, перевязанной бечевкой, или обуты в шерстяные чулки.

Зимой, сверх летней рубахи, лопарь надевает еще коротенькую вязаную шерстяную рубашку, которая доходит только до пояса (бузурунка), а вместо шубы надевает так называемый печок. Это длинная одежда, спускающаяся гораздо ниже колен, с прорезом лишь для головы и рук и с довольно широкими рукавами. Печок делается из оленьего меха, шерстью наружу. Зимние штаны — также из оленьего меха, шерстью вверх. Вместо летних нюреньков надеваются зимою яры — длинные, до колен, сапоги из оленьей шкуры. Яры бывают очень красивы. Они сшиваются из ряда узеньких продольных полосок от шкурок молодых оленей, то темных, то белых, а на швах прошиваются кусочками сукна черного, красного и желтого цвета. Иногда вместо яров надевают каньги; это те же нюреньки, только сделанные из оленьей шкуры, шерстью вверх, и часто украшенные, как и яры, разноцветными полосками. Шапка зимой меховая. И летом и зимой лопари носят рукавицы: [32] летом — вязаные из шерсти, зимой — сшитые из оленьей шкуры.



Таков чисто лопарский костюм. Но многие из лопарей теперь оставляют свою национальную одежду и носят что придется: русские кафтаны, куртки и даже сюртуки. В особенности богатые лопари любят наряжаться в сюртуки и делать в них визиты какому-нибудь важному лицу, приехавшему к ним в погост. Точно так же вместо своей национальной шапки-колпака некоторые стали носить pyccкиe картузы с козырьками, а вместо нюреньков — русские сапоги.

Женщины летом носят платье, покроем своим напоминающее русский сарафан (кохт). Девушки и женщины носят различные головные уборы. У женщин он делается из красного кумача или сукна и называется шемшир. Его надевают так, чтобы не было видно волос. и украшают лоскутками разноцветных матерей: бисером, а у богатых иногда и жемчугом. Девушки носят низенькие “перевязки”, вышитые бисером и надеваемые так, чтобы волосы надо лбом были видны.

Сверх головного убора и девушки и замужние покрываются еще платками, которые, складываются косынкой и повязываются под подбородком. Это делается отчасти для украшения, отчасти же для защиты от ветра и комаров. Зимой костюм изменяется. Надевается юпа которая шьется наподобие печка из белого, довольно грубого сукна и спускается до пять. При сильном холоде сверх этого надевают еще овчинную шубу (торк). На руки надеваются вязаные рукавицы. Обувь такая же как у мужчин: летом нюреньки, зимою яры или каньги. Праздничная одежда обыкновенно бывает украшена разноцветным сукном и бисером. Вышивать бисером [33]
лопарки умеют очень искусно. В торжественных случаях, напр., когда лопарь собирается ехать в гости, даже оленья упряжь убирается различными бисерными и суконными украшениями, а через спину оленя перекидывается широкая полосатая суконная лента.

Лопари ведут полукочевую жизнь, несколько раз в год меняя место своего жительства. В каждом таком месте всякая лопарская семья имеет свое жилище. Лопарские поселения называются погостами и обыкновенно располагаются по берегам рек и озер. Они бывают зимние и летние. В зимнем погосте у каждой семьи имеется теплая хижина, называемая пыртом или тупой. Пырт представляет четырехугольный бревенчатый сруб, с плоской крышей, засыпанной землей. Через дверь входят в маленькие сени, из которых ведут две двери: направо — в нежилое помещение, где обыкновенно держат овец, а налево — в жилую комнату. Эта грязная и полутемная комнатка, с одним маленьким окошечком, имеет не более, квадрат
[34]
ной сажени. В одном углу её помещается камелек (нечто в роде камина), сложенный из неотесанных камней. По стенам идут лавки, стол и полки, в которых расставлена разная посуда. У зажиточных лопарей встречаются кое-какие драгоценности: на стенах висят лубочные картины, зеркальце, а на полках красуется деревянная крашеная посуда. В некоторых погостах, правда, очень редко, встречаются деревянные избы с русскими печами, принадлежащие богатым лопарям. В их жилище найдется и мебель и кровать много всякой посуды — фаянсовой, деревянной, медной даже попадаются книги на лопарском языке, которые печатаются в Норвегии (прим.2). Но это, конечно, очень редкое явление, так как большинство лопарей неграмотны.



Весной, в конце апреля, лопари покидают зимние погосты и переселяются к тем озерам и рекам или [35] к морю, где кто имеет свою рыбную “тоню”. Летнее жилище лопаря называется вежей. Это — просто шалаш, сделанный из жердей и покрытый сверху хворостом и дерном. Основание вежи бывает круглое, четырехугольное или шестиугольное; поэтому вежа имеет вид конуса или пирамиды. Пол её устилается березовыми ветками. Посредине устроен очаг, огонь на котором горит безостановочно, чтобы помешать комарам и мошкам проникать чрез единственное отверстие наверху, куда идет дым от очага. Дверь устроена так, чтобы она быстро захлопывалась, опять-таки с целью поменьше впускать внутрь комаров и мошек. [36]



В течение весны, лета и осени лопари несколько раз переезжают с одного промыслового места на другое, в каждом находя уже готовую вежу. Но места эти отстоят иногда далеко и от зимнего погоста, и друг от друга, так что требуют несколько дней пути. Поэтому лопари уже давно создали себе третий род жилища, которое употребляет только при перекочевках. Это походное жилище называется кувакса и устраивается так. Ставят в круг жерди и обтягивают их на половину или на две трети высоты парусиной. Посредине раскладывают огонь; а котелок для пищи привешивают к тому месту, где связаны жерди. Постоянным жилищем кувакса у русских лопарей никогда не служит.



Пища лопарей состоит главным образом из рыб и оленьего мяса. Оленей бьют зимой и едят их мясо свежим, соленым или вяленым. Летом, во время рыбной ловли, питаются преимущественно свежей рыбой. На зиму её солят и сушат. Хлеба едят мало, покупая его у русских поморов. Сами же лопари умеют приготовлять только резку, особый род ржаных лепешек. Замесив густо ржаную муку в небольшом количестве воды, получившееся тесто раздавливают в круглую лепешку и, прислонив ее к каменной плитке поджаривают на огне то с одной, то с другой стороны, пока не образуется корка; затем лепешку обмакивают в уху или в горячую воду — и резка готова.

Бедные лопари не едят ни хлеба, ни резки. Oни скоблят кору от сосны, сушат ее, мелко рубят смешивают наполовину с ржаной мукой и едят вместе с ухой или мясным супом. Такое кушанье называется “сосновая каша”.

Кроме рыбы и оленьего мяса, едят также разную[37] дичь, которой много в Лапландии. Большинство лопарей соблюдают посты; но терские лопари и постом едят куропаток на том, будто бы, основании, что это — “летучая рыба”.

Все лопари любят чай, но пьют его мало вследствие дороговизны. Богатые пьют также иногда вместо чая траву, называемую “сассапарелью”, которая продается в Коле по 4 рубля за фунт. Водки пьют очень много как мужчины, так и женщины, но пьют ее не постоянно, а при торжественных случаях. В противоположность самоедам, лопари пьют оленье молоко, кровь же оленя употребляется у них лишь как лекарство.


[30]
1. К 1 января 1895 г. насчитывалось во всей Русской Лапландии: лonapeй 1910 человек, русских — 5720, финляндцев — 810 и норвежцев — 220 человек.
[34]
2. Елисеев "По белу свету".

[Ингигерда]

Из книги Львов В. Л.
“Русская Лапландия и русские лопари”.
Географический и этнографический очерк. 1916 г.

III Занятия и промыслы лопарей.

Лопарей нельзя вполне назвать ни кочевым, ни оседлым народом. Они переживают переходную стадию своей жизни, постепенно переходя от кочевого к полукочевому, полуоседлому быту. Вполне оседлыми им мешает сделаться уже то, что самые занятия, которыми они живут, заставляют их несколько раз в год переезжать с одного места на другое.

Главные занятия их — рыболовство и оленеводство. Из них первое место по своему значению в жизни лопаря занимает рыболовство, как более его обеспечивающее и более доставляющее дохода. Рыбу лопарь продает русским купцам и выменивает ее на разные необходимые вещи. Рыба же дает ему возможность и уплачивать подати. Но сам лопарь больше любит оленеводство, чем рыбную ловлю. Стадо оленей, велико ли оно или мало, — самая главная его драгоценность.
[39]
В некоторых старых книгах можно прочесть, что будто бы лопари владеют огромными стадами оленей, число которых у богачей доходит до нескольких тысяч. До русских лопарей это нисколько не относится. Русский лопарь имеет стадо в несколько десятков оленей, а бедняк иногда всего несколько голов. Только очень богатые и притом немногие лопари имеют по нескольку сотен животных. Насколько баснословны рассказы о стадах по 10.000 оленей, видно из того, что всем русским лопарям вместе принадлежит около 25.000 оленей (прим. 1).

В последнее время оленеводство, как самостоятельное занятое, вообще падает у русских лопарей. Гораздо более удержались оленеводы-кочевники в Норвегии, несмотря на то, что там очень многие лопари перешли к полной оседлости. Встречаются и в Русской Лапландии оленеводы (так называемые фильманы), которые кочуют со своими стадами и ими только живут; но таковых очень мало.

Обыкновенно олени служат лопарям только зимой — для езды и для пищи. Летом их отпускают на волю, в лес или горы, где много “оленьего моха”. Чтобы отличить своих животных от чужих, каждый хозяин клеймит их, порезав им ухо или повесив на шею деревянную дощечку с клеймом. Поздней осенью, когда лопари возвращаются в зимние погосты, они с колокольчиком в руках и вместе с собаками отправляются[40] разыскивать оленей. Когда собака доведет, его до места, откуда олени уже недалеко, лопарь начинает звонить. Олени бегут на звук колокольчика, а отстающих подгоняет собака. При этом часто многих не досчитываются: кого зарезал волк, кого застрелил свой же брат лопарь.

Чтобы увеличить свое стадо, лопари иногда ловят диких оленей при помощи аркана, подманивая на ручных. Пойманных оленей укрощают тем, что привязывают к дереву и не дают им есть. Через 2—3 дня животное уже настолько укрощено, что ластятся к хозяину, узнает его, и тогда его можно уже пустить в стадо.

Затем к езде оленей приручают таким образом. Вначале их обыкновенно привязывают длинной веревкой к тонкому стволу березы. Стараясь высвободиться олени сильно бьются и мечутся, и когда, наконец устанут, тогда вместо дерева к веревке привязывают санки. Веревку эту постепенно укорачивают, пока не удастся наконец, запрячь оленя, как следует.

Лопарь любит своих оленей. Придя в свое стадо, он любуется каждым животным, каждому скажет что-нибудь ласковое, каждому дает какое-либо прозвище. “Никогда я не видал, — говорит в своем путешествии по Лапландии Д.Н. Бухаров, — чтобы лопарь ударил своего оленя”. “У них ведь тоже душа есть!” — говорили мне пазерецкие лопари о своих домашних животных, и в этом отношении все их соплеменники стоят несравненно выше многих, считающихся куда цивилизованнее их народностей”.

Кроме оленей, лопари держат еще овец норвежской породы, привычной к суровому климату. Они до[41]ставляют шерсть, из которой делается сукно для юпы, чулки и колпаки, заменяющие летом шапки. Коровы и лошади встречаются у них редко, при чем лошади почти исключительно в южной Лапландии, где на них совершают небольшие переезды из Кандалакши по окрестностям.



Но главное занятие, которым живет и кормится лопарь, — рыбная ловля. Рыбные тони, т.-е. места, где производится лов рыбы, расположены или внутри страны, по озерам и рекам, или же на берегу моря. В озерах всего более ловят сигов и семгу, а в мopе треску.

Рыбной ловлей занимаются и мужчины, и женщины. Часто в то время, как мужчины заняты ловлей трески [42] в море, как более тяжелым промыслом, женщины производят лов на озерах. Рыбы вылавливается масса, потому что она всюду водится в изобилии, и ловля её не требует больших трудов и особенного искусства. Ловят ее разными способами: неводами, заборами, сутками, ярусами и острогами.

Рыболовство, как главное занятие лопарей, регулирует весь порядок их жизни. В течение года лопарю приходится раза четыре менять свое местожительство. Как только наступит весна, он расстается со своим хоть плохим, но теплым пыртом и едет со всей своей семьей, с собаками и, если есть, овцами на отведенную ему миром тоню. Здесь, занимаясь ловом рыбы, он остается приблизительно до Ильина дня. После того он переходить на другое место, где пребывает часть августа. В августе он переселяется па новое, осеннее место. И только зимою, когда снег уже покроет землю, возвращается он в свой зимний погост, где проживает спокойно до следующей весны.

Летом, в рабочее время, жизнь лопаря полна тяжелых лишений. Целые дни он проводит на воде, несмотря ни на какую погоду. Жара ли, холод ли или туман — он все равно тянет свою сеть, стоя по колена, а то и по пояс в воде. Подъедет он к берегу — тучи комаров облепят его. Укроется в своей веже — но тут дым, копоть, спертый воздух, и в этой духоте и тесноте должны жаться вместе 5—6 человек чтобы, скоротав белую северную ночь, с утра опять приниматься за ту же работу.

Поздней осенью, когда мужчины уйдут к морю на тресковый промысел или отправятся в поиски за оленями, тяжело приходится остающимся женщинам и детям.
[43]



[44]
Это самое трудное для них время. Часто до прихода мужей не хватает ни хлеба, ни соли, и единственную пищу составляет тогда рыба. Но и ее нелегко добывать в это время, когда случаются сильные волнения, при которых опасно выезжать в озеро. В хорошую же погоду женщины уезжают на целый день на промысел. Дети остаются одни, без всякого призора, случается, умирают от голода и разных случайностей:

Частые перекочевки, непосильная работа и жизнь при самой дурной обстановке — в сырости, грязи, в вечно дымной веже, вредно отзываются на здоровье лопарей. Как ни крепки и не выносливы они, однако болезни не щадят и их. Смертность детей у них страшная. Притом же необходимость вовремя поспевать в какое-нибудь место заставляет лопаря не щадить при переездах ни больных, ни детей.

Надо представить себе неудобства путешествий по Лапландии, необходимость обходить пороги, идти по болотам и лесам и притом со всеми принадлежностями своего промысла, чтобы понять, как тяжелы для лопаря его перекочевки.

Хорошо еще, если перекочевка происходит в такое время, когда снег еще не растаял, и можно ехать на оленях. Тогда лопари весело отправляются в путь.

Вот как слишком 30 лет тому назад изображает один из писателей (прим. 2) перекочевку лопарей. “Сборы лопаря, — говорить он, — незатруднительны. Приведя оленей, он запрягает их в кережи, в каждую по одному. Кончив приготовления, они оставляют зимний погост, который совершенно пустеет. При криках: ги, [45]
гo, гe, понуждающих оленей, лопари выезжают из погостов длинной вереницей. Каждое семейство, составляя особый поезд, едет к заранее условленному месту, не разбирая пути, и дорога для лопаря идет там, где он едет. Заблудиться ему нет опасности, потому что пустыни ему так же знакомы, как улицы города. Олени спокойно мчатся по глубокому снегу, лопарь же, свесив правую ногу на левый край кережи, заботится только о сохранении равновесия шаткого своего экипажа. Длинной вереницей тянется обоз маленьких санок; за ними олени с навьюченными спинами. На этих санках и вьюках все движимое имущество лопарей, между которым торчат там и сям детские головки. По бокам идут кучками лопари и лопарки, весело разговаривая; Дети резвятся и шныряют между взрослыми. Шествие это растягивается версты на две”.

Спустя 13 лет после Дергачева Н. Харузин рисует совсем иную картину лопарской перекочевки. “Далеко не всегда, — говорить он, — перекочевка представляет такую веселую, привлекательную картину, даже если снег не стаял еще. Когда в оттепель приходится лопарю по колено идти в снегу, то на гору, то под гору, попадая в огромные лужи, когда ему приходится переходить через шаткий лед рек и озер, рискуя погибнуть самому и погубить семью и имущество, — веселого мало в таком переходе. Когда Летом в жару, под палящим солнцем, ему приходится бороться с остервенелыми речными порогами, поднимать свою лодку вверх по течению, переволакивать свою лодку от порога до порога или идти, наконец, в лесу или по низине, под преследованиями тысячей комаров и мошек, когда ему приходится переходить по камням или подниматься
[46]
на высокую гору обремененному поклажей, — то и лопарь устает и прекращает свой веселый разговор и молча идет, понурив голову, и — он устает. При таких условиях тяжко больным, и многие из них умирают. Многие дети не выносят трудного перехода и не доходят живыми до места производства промыслов. И жалеет лопарь больного и горюет о смерти ребенка, но сделать ничего не может, так как тяжелая нужда, горькая неволя гонит его с места на место. И знает он, что если пропустить несколько дней, уступив чувству жалости к ребенку или больному, он сам останется без хлеба на всю зиму и попадет еще в большую кабалу к своим хозяевам, из которой ему, пожалуй, при жизни и не выбраться (прим. 3).

Но печальнее всего то, что добытое с таким трудом и лишениями мало приносить пользы самому лопарю. И рыба и шкуры пушных зверей — все это за бесценок уходит от него к кулаку-купцу, который богатеет за его счет.

Большинство лопарей находится в постоянном долгу у жителей Колы, беря у них различные товары в счет будущего улова рыбы. По окончании рыбных промыслов лопарь приезжает опять в Колу, чтобы уплатить свой долг. И вот как производится этот расчет.

Рано утром, часов в 6—7, лопарь, уже сильно выпивший, является к своему “хозяину”. Прежде чем начать расчет, хозяин еще угощает водкой простодушного лопаря, чтобы сделать его поуступчивее. Когда лопарь достаточно подвыпил, начинают считать рыбу. Хозяин отмечает у себя в книге, сколько пудов [47] принято, лопарь у себя на бирке. Пуда 2—3, а то и больше, хозяин скинет или под разными предлогами заставить лопаря считать пуд за 1/2 пуда, а то и за 1/4 пуда. Если лопарь станет упрямиться, хозяин опять угощает его водкой, пока не уступит. Наконец, после долгих споров и угощений расчет окончен. Если даже улов быль xopoший, и лопарь заплатил весь долг, то ему все-таки необходима сейчас же и соль, и мука; не прочь он иногда забрать также чаю и сахару. Все это он и берет за оставшуюся рыбу. Пьяный, он не замечает, что хозяин ставит за все двойные и тройные цены. Но хозяин и этим не доволен. Он старается подсунуть ему и то, без чего лопарь свободно мог бы обойтись: и самовар, и пестрые чашки, и яркий платок. Лопарь, все более и более хмелея, берет уже не разбирая, сначала за рыбу, а потом и в долг. Начавши пить, он уже не скоро отрезвится и, благодаря своей бесхарактерности, часто подолгу не может вырваться из Колы. В конце-концов, он уезжает, опять сильно задолжавши своему хозяину и опять обязанный работать на него и следующий год.

Кольские купцы как бы поделили между собой лопарские погосты, так что одни погосты работают на одного “хозяина”, другие — на другого. Лопарь редко получает за свой товар деньгами. Хозяин старается даже подати сам платить за него, чтобы он как-нибудь не ушел из-под его руки. Печальную известность из таких “хозяев” прибрел некто Мартемьян Базарный, про которого лопари сложили даже поговорку: “Спаси, Господи, оленя от волка, а нас грешных от Мартемьяна Базарнаго”.

Такой способ торговли не только ведет к обедне[48] <..> их и к пьянству и к обману. Лопарь не <..>, что его обманывают, и идет к “хо[49]зяину” только потому, что нет другого средства сбыть рыбу. Прежде лопари были честны в торговых делах, теперь же стараются и сами обманывать хозяев, подсовывая им испорченную рыбу или дырявый мех.

Торговля в Лапландии производится также на ярмарках. В определенное время съезжаются в какое-нибудь место кольские купцы и лопари из разных погостов, и в течение нескольких дней тут кипит торговая деятельность. Конечно, коляне привозят с собой водку, а также ситцы, чай, сахар и другие товары, которые идут в обмен на шерсть, шкуры оленей, дичь, рыбу и жемчуг. На деньги торгуют мало. Всего больше берут водки. Конечно, и здесь не обходится без злоупотреблений, но они не так велики в сравнении с теми, которые бывают при расчете в Коле.



Кроме оленеводства, рыбной ловли и охоты, у лопарей есть еще некоторые побочные занятия. Многие из них занимаются извозом — зимой на оленях, летом на лодках. Весной они перевозят на оленях поморов, отправляющихся на мурманские промыслы. Хотя плата за провоз берется ничтожная, но так как промышленников бывает очень много, то в общем лопари выручают за это довольно порядочный доход. Осенью, когда промышленники уходят обратно из своих временных становищ, они оставляют на сохранение лопарям из ближайших погостов все свое имущество, часто довольно ценное: рыболовные снасти, шняки (прим. 4), хлеб, соль и т.п. Лопари добросовестно остаются в становищах, охраняя их до тех пор, пока не замерзнет море у берегов
[50]
становища и не загородит к нему вход. Тогда они уезжают в свои погосты, и только время от времени наезжают сюда по очереди для наблюдения за вверенным им имуществом.

Другие лопари занимаются рубкой леса и дров, которые они доставляют в Колу. Некоторые строят суда, занимаются выделкой кож и вырабатывают различные вещи из бересты, напр., чашки, корзины, которые продаются частью лопарям же, частью в Колу.

Таковы важнейшие занятия лопарей, которыми они добывают себе пропитание. Положение их далеко не завидное. То, что добывается ценою страшных усилий и трудов, уходить по большей части в руки кольских кулаков и пропивается. Предметы их промыслов, и рыба, и шкурки пушных зверей — все это с каждым годом дорожает, а между тем приносит им все меньше доходу. Не только охота, но и рыболовство — важнейший источник их жизни — постепенно падает. Вместе с тем беднеют они и оленями. В торговле они стеснены кольскими купцами; болезненная страсть к водке губит их физически и нравственно. Лопари - бьются изо всех сил, чтобы выйти из своего тяжелого положения, но по большей части бесплодно. Большинство из них остается все в той же бедности и в той же кабале, в которую они впали уже давно и от которой не могут освободиться своими собственными усилиями без помощи извне.

[29]
1. К 1 января 1895 года по словам А.П. Энгельгардта, во всей Русской Лапландии насчитывалось около 40.000 оленей. Из них 10.000 принадлежали переселившимся сюда четырем зырянским семействам, около 5.000 — русским и колонистам-финляндцам, остальные 25.000 —лопарям.
[44]
2. Н. Дергачев — в 1877 году.
[46]
3. Н. Харузин "Русские лопари".
[49]
4. Шняка - небольшое поморское судно, служащее для ловли трески.

[Ингигерда]

Из книги Львов В. Л.
“Русская Лапландия и русские лопари”.
Географический и этнографический очерк. 1916 г.

IV. Семейный и общественный быт лопарей.

Когда-то в прежнее время лопари жили родовою жизнью. Теперь среди них редко даже встречаются большие семьи. Разделы у них в большом ходу. Сыновья после женитьбы обыкновенно отделяются от отца и заводят собственное хозяйство. Только в том случае, когда у родителей один сын, он остается при них до самой их смерти. Но хотя роды теперь разбились, лопари не забыли о своем происхождении из какого-либо рода. Прежде каждый род имел свое родовое прозвище. Теперь их заменили русские фамилии: однако, за редкими исключениями, все семьи, происшедшие от одного рода, носят одну и ту же фамилию. Прежние лопарские имена заменились также русскими, но сильно искаженными: напр., Еван (Иван), Васьк (Василий), Меккаш (Михаил), Олесь (Александр), Сандра (Александра), Кадран (Екатерина), Маттеш (Матрена) и т. п.

Друг друга лопари называют или просто по имени, или же, обращаясь к почтенным людям, называют их и по отчеству. Если же кого-нибудь хотят особенно почтить, то прибавляют не только имя отца, но и деда, напр., говорят: Карп-Еван-Васьк. Здесь собственное имя — Василий, Иван — отчество, а Карп — имя деда.

Женщин лопари вообще называют “половинками” и, говоря о них заглаза, называют не собственным их именем, а по имени мужа или отца. О женщине молодой, напр., жене Василия, говорят Васьк-кава, т-е. жена Василия, Еван-кава — жена Ивана. Если же гово[52]рят про старуху, то скажут: Васък-агки, Еван-агки, т.-е. старуха Василия, Ивана. Но в тех случаях, когда обращаются лично к женщине, ее называют по имени и отчеству или, в роде того, как у нас, просто по отчеству: Егоровна, Ивановна и т. п.

Родственные связи у лопарей очень почитаются. Вообще лопари народ добродушный и гостеприимный; они любят принимать у себя гостей; но родственники, в особенности близкие, для них самые желанные гости. Хозяин ничего для них не жалеет. Он сварит мясо и хорошую рыбу; поставит на столь и поиду (оленье сало) и самое лакомое для лопаря блюдо — оленьи языки, а если есть у него водка, он не пожалеет угостить и ею дорогого гостя. Он сажает его на почетное место, кладет ему кусок за куском и уговаривает есть больше: “пур, пур” — ешь, ешь. И он старается делать все, что может быть приятно гостю, чтобы доказать ему свою радость.

Лопари отличаются миролюбивым характером, и в лопарской семье обыкновенно царит лад. Отношения между родителями и детьми обыкновенно хорошие и дружелюбные. Взрослые дети пользуются большой свободой. Так, напр., если сын или дочь сработают что-нибудь, это считается их собственностью, и отец без их согласия не продаст их работы и не возьмет себе денег. Если сын сделает сам кережку, отец не считает себя вправе продать ее. Он говорит покупателю: “не я работал ее, а сын; у него спрашивай. Кроме заработанного собственным трудом, у каждого члена семьи есть еще свои олени и овцы. При рождении ребенка принято, чтобы родные дарили ему оленей и овец. Весь приплод от этих животных поступает в его [53] собственность. Если сын хочет отделиться от отца или дочь выходит замуж, они берут с собой и свое стадо. С маленькими детьми лопари обращаются ласково и редко бьют их, и то обыкновенно в нетрезвом виде.

Жена пользуется в семье уважением. Хотя лопарь и говорить про жену: “жена моя — хочу люблю, хочу бью”, по на самом деле обыкновенно любит ее и живет с ней согласно. Когда муж и жена еще молоды, муж часто возит ее с собою в Колу или в другое ближайшее место, чтобы купить ей наряды. И потом уже в пожилом возрасте лопарю всегда доставляет удовольствие привести своей жене какой-нибудь подарок. Жена — постоянная советница и помощница ого. Они работают все сообща, помогая друг другу. Обыкновенно жена встает раньше мужа, разводит огонь в камельке и, если семья пьет чай, готовит его. Потом она будит всех, ставит на стол чайник и хлеб и приглашает сесть за еду. Она, конечно, варит обед и ужин. Она шьет одежды и обувь на всю семью, прядет шерсть и вяжет из неё рукавицы и чулки и ткет одеяла.



Она также рубит дрова, если лес находится поблизости от дома; плетет сетки для рыбной ловли и чинить их. Она же ловит рыбу в озерах и реках. Между тем муж занимается уходом за оленями, служит ямщиком; рубит в лесу — подальше от дома дрова и возит их продавать на оленях или сплавляет по pеке. Он ловит крупную рыбу в озерах и в морских заливах. Он же осенью собирает оленей. Вообще муж берет на себя работы, которые требуют дальних отлучек от дома; напротив, жена старается оставаться [54][55] дома, работая, что можно, поблизости и присматривая за семьей. Но нередко можно видеть лопарок, которые отправляются на морской промысел или служат ямщиками.

Русские лопари женятся довольно поздно, редко в 20-летнем возрасте, чаще же между 25 и 28 годами. Раньше женятся только по нужде, когда нужно в семью работницу: “некому и хлеб печь, и платье шить”. В своей будущей жене лопарь ищет прежде всего, чтобы она была хорошей хозяйкой и работницей. Другое важное требование — чтобы она была богата. Но это второе ycловие еще не так важно. Богатый лопарь охотно женится на бедной девушке, если она хорошая хозяйка. В лопарских песнях и рассказах ясно говорится, как строго относится лопарь к невесте, которая не умеет хозяйничать. Вот для примера такой рассказ.

“Дело было зимой. Мать и отец уехали в гости, а обе дочери остались дома; у них дров не было припасено. А слышно, женихи “едут, колокольчики бряцают: “сылк, сылк, сылк” — очень яро и круто едут. А они не знали, что это к ним женихи едут. Приехали женихи, остановились у знакомых в погосте; народ и говорит этим девкам: “что вы, девки, стоите на улице? У вас и дров нет”. А женихи сняли с себя печок и яры, переоделись в другое платье, пошли в тупу, а у них холодно, огня нет, нет дров. Младшая сестра схватила топор и побежала в лес. А старшая взяла ветви, которыми пол был устлан, и положила в камелек, зажгла и стала чайник греть. Только у ней чайник согрелся, как младшая принесла сухих дров из леса. А женихи между тем не пьют чай, который им подала старшая сестра: не вкусен он, [56]
согретый на ветвях. Младшая вылила этот чай, положила дров в камелек и стала вновь воду нагревать для чая. Принесла она и большого соленого сига, вымыла, накрошила и подала женихам есть. Потом когда чай согрелся, подала им чаю, и они поели и попили. Тот жених, что хотел жениться на старшей, ушел; шапку взял и ушел и больше не приходил. А хоть, кто хотел жениться на младшей, женился на ней (прим. 1).

Наметив ceбе невесту, а иногда одновременно двух [57] ли трех, за которых он хочет свататься, лопарь приходит объясняться к родителям. Он приносит с собой угощенье-водку и, предложив им выпить, говорит: “Не пора ли мне жениться? Скоро буду уже и старик”. Родители обыкновенно отвечают: “Бог тебя благословит; где только ты думаешь жениться?” Тогда сын называет, кого наметил себе в невесты. Этим их разговор и кончается.

После того родители созывают чуть ли не всех родственников на родственный совет. Когда они соберутся, их угощают вином. Во время угощенья родители объявляют им, что сын их хочет свататься за такую-то. Родственники редко противоречат; сам совет — только обычай. Обыкновенно они дают согласие и только говорят: “не нам жить, а ему; сам знает”.

Затем начинается сватовство. Оно происходить неодинаково в разных местностях русской Лапландии. В одних местах жених идет один свататься; в других он приглашает себе на помощь свата; в-третьих, кроме свата, с ним идет и сваха. Наконец, иногда роль свата берет на себя отец жениха, роль свахи — мать.



Вот для примера, как происходит сватовство, в Ловозерском погосте.

Жених отправляется один к дому родителей невесты. Он стучится в дверь, говоря: “пустите прохожего человека ночевать”. Отец невесты уже заранее предупрежден о сватовстве и отвечает ему: “у меня нет квартиры для прохожих”. Жених обращается с такой же просьбой к матери, но и она отвечает отказом. Тогда жених говорит: “я не унесу ничего в доме”. Отец отвечает: “не унесешь хотя, а у меня
[58]
квартиры для прохожих нет”. Жених продолжает просить: “отвори, не унесу ничего”. После того открывают дверь, и жених, воидя в тупу, кланяется родителям невесты и говорит: “я пришел за уточкой; не могу ли уточку поймать?” На это ему отец отвечает: “мою уточку будет тебе солоно есть; я сделался стар, худо вижу — без неё не могу оставаться''. Жених возражает на это: “я буду уточку мою кормить; сыта будет она”. Если родители не хотят отдавать свою дочь, они отказывают, и жених уходит; если же согласны, то мать невесты, после обещания жениха кормить уточку, говорит: “коли будет сыта, можно отдать”. Отец тоже дает свое согласие, но тотчас высказывает условия, при каких должна жить его дочь: “будешь кормить, будешь ею владеть; тебе нужно её беречь, никому в обиду не давать, чтобы никто не обижал, ни чужие, ни свои. Именья мы даем своей дочери; возьми — слушайся жены, тогда можешь взять; будет слушаться — ты будешь слушаться: деньги наживете; не будете слушаться, ничего не наживете. А будете слушаться — все хорошо будете жить. Свекру и свекрови не давай в обиду: обижать будут, можешь прочь от них отойти”. Жених говорит на это: “я буду слушаться жены, не дам ее в обиду никому: ни своим, ни чужим”(прим. 2).

Иногда сватовство происходит гораздо проще. Жених, приехав к родителям невесты, начинает просто кланяться и говорить: “отдайте дочку вашу замуж за меня”. Родители молчат. Жених еще несколько раз повторяет свою просьбу. Если они уверены, что сама [59] дочь желает за него выйти, они соглашаются и назначают день для рукобитья. В назначенный день приезжают родители и родственники жениха; отцы подают друг другу руки; кто-нибудь разнимает их. Родные жениха угощают родных невесты водкой, и договор считается заключенным.

При сватовстве непременно спрашивают согласия невесты. Если девушке нравится жених, она отвечает родителям: “как хотите, сами знаете”, или даже просто отмалчивается. Если же она не хочет выходить, то говорит родителям: “подите, да не пейте; а пить будете, то пейте не меня, а сухую чурку (дрова) или важенку (прим. 3). Пусть он берет их женою, а не меня”. Просьба девушки всегда уважается, и если она не согласна на брак, то жениху отказывают.

После сватовства и рукобитья жених начинает часто ездить к невесте и постоянно возить ей какие-нибудь подарки, главным образом сласти.

Свадьба обыкновенно бывает зимой, когда лопари живут в зимних погостах и когда они свободны от спешных работ. Свадьба сначала справляется по старинным обычаям, и только потом уже через несколько времени, иногда даже через несколько месяцев, происходит венчание в церкви.

Свадебные лопарские обряды, так же как и сватовство, не сходны в разных погостах. Опишем, как происходит свадьба в том же Ловозерском погосте. Свадебный обряд состоит тут из двух частей: смотренья и стола. Смотрины всегда происходит накануне стола. Жених вместе с дружками созывает гостей
[60]
в дом невесты. Зовут в дом только богатых; бедные же всходят на крышу тупы, где пируют, и спускают отсюда внутрь, через трубу от камелька, cвoи котлы, куда им кладут мясо и водку. Когда все приглашения окончены, жених идет один в дом невесты. Мать невесты, встречая его, говорит ему: “я в люльке девку качала, у меня колени болят — надо полечить”. Жених дает ей денег, смотря по состоянию. Потом отец невесты говорит жениху: “я стар стал — денег доставать больше не могу; малолетнюю девку кормил, а теперь стар стал, глаза болят, хлеба доставать не могу”. Жених дает и ему денег, по крайней мере два серебряных рубля, которые прикладывает к его глазам.

После этого жених садится рядом с невестой, не снимая шапки, на почетном месте; невеста же сидит с лицом, покрытым платком. В это время входят дружки и приносят невесте подарок, обыкновенно платок. После того начинается обряд похорон невесты. Жениха на время удаляют из тупы, невесту прячут среди толпы; затем вводят жениха и он должен искать свою невесту-уточку. Обращаясь к отцу невесты, он говорит: “покажи мне уточку, красива ли она или нет? Можно ли стрелять уточку можно ли замуж взять?” Отец отвечает: “можно”. После того жених ловит невесту, показывает её из дверей дружкам, которые берут ее за руки и приводят к жениху. Этим и кончается смотренье, иначе называемое “уточкой” (прим. 4).

На следующий день бывает так называемый стол. Это пир, который устраивает на свой счет жених [61]
в доме невесты. Жених и невеста исполняют на нем роль хозяев; она кланяются перед каждым гостем и угощают его, говоря: “кушай на здоровье”. Невеста бывает все еще покрыта платком. Когда всех обоидут с угощеньем, жених и невеста садятся за стол. Спустя некоторое время начинается прощанье. Мать невесты обращается к молодым и поет причитанье: “куда ты уходишь, как я буду без тебя жить, как будешь бывать, как проживать, как наживать деньги? Будешь ли мужа любить? Будешь ли жену любить? Не покинь, не оставь, живите хорошенько, не обижай мою дочку!”. Невеста говорит ей в ответ: “прощай, матушка”. Жених говорит матери: “спасибо, не покину ее, будем с ней вместе - хлеб есть”. С отцом прощаются просто: “прощай, айчь (отец)”. Потом жених с невестой обносят всех гостей водкой. Те поют и кладут в рюмку либо денег, либо сделанные из хлеба изображения оленей; сколько кто положит, столько должен потом подарить молодым оленей. После прощанья жених уводить невесту к себе в дом. Тут их встречают родители жениха и благословляют обоих иконой и хлебом; молодые кланяются родителям три раза в ноги. Отец говорит им: “живите на здоровье, живите в мире, слушайте друг друга, не грешите”. Потом следует самый обыкновенный, будничный ужин. Родители угощают молодых: “кушай, невестушка, кушай; не осуди, больше еды хорошей нет: что Бог послал, то и ешь” (прим. 5).

Этим и заключается свадебный обряд. Самое важное в нем — это поимка уточки. В этом обряде, а [62] также в уплате выкупа за невесту сохраняется воспоминание о древнем обычае похищать невест и платить за них выкуп.

_____________________________
Когда в лопарской семье кто-нибудь умрет, то покойника или выносят в амбар, или же, если он остается в тупе, все родные выходят из неё и не живут в ней несколько дней. Тело обмывают, одевают и кладут в гроб. С похоронами обыкновенно спешат. Гроб ставят на сани и везут на оленях, или же в сани впрягаются сами родственники. Хоронят обыкновенно поблизости, где застала смерть; и только в тех немногих местах, где есть церковь, хоронят на кладбище. Могилы роют неглубокие — 1/2 аршина, редко аршин глубины. Их или просто засыпают землей или же, покрыв слоем земли, заваливают сверх камнями. После похорон устраивают обед. На обеде пьют водку, но пьянства при этом не бывает. Выпивая рюмку, лопарь говорить: “помяни Господи раба такого-то”.

У лопарей до сих пор сохранился обычай класть на могилу различные вещи и орудия, которыми умерший пользовался при жизни. Кладут, например, топор, рыболовные снасти; изредка оставляют на могиле сани опрокидывая их вверх полозьями. Ставят также на могилах кресты.

Отпевание при похоронах бывает только тогда, когда поблизости находится церковь, или если случайно в это время будет в погосте священник. Обыкновенно же только впоследствии, когда продет священник, его просят отслужить панихиду на могиле. Существует также обычай у некоторых лопарей — вскоре после похорон [63] отвозит священнику горсть земли с могилы, чтобы совершить над нею отпевание.

Родственницы умершего носят траур: черный сарафан и черную косынку, девушки до шести недель, а замужние год. В течение шести недель девушки не участвуют в играх и не ходят на вечеринки. Мужчины траура не носят.

Старинное родовое устройство лопарей до сих пор сохранилось в их способе владения землей. Вся земля в Лапландии поделена между погостами. Каждый погост имеет свой участок земли, на котором лопари других погостов не могут ни ловить рыбу, ни охотиться на диких и пушных животных. Границами между владениями разных погостов служат горы, реки, камни и т.п.

Земля, принадлежащая какому-нибудь погосту, поделена между его жителями на столько частей, сколько родов в этом погосте. Не делятся только горы, которые составляют собственность всего погоста.

Родовой участок, в свою очередь, делится между отдельными семьями, принадлежащими к этому роду. При делении земли между семьями стараются соблюдать возможное равенство: большим семьям дают и большие участки и лучшие рыбные тони; напротив, небольшим семьям достаются и меньшие участки. Семейный участок обыкновенно долго переходит из поколения в поколение. Но если какая-нибудь семья чересчур увеличится, и прежнего участка уже не будет хватать на её прокормление, тогда по общему соглашению ей нарезают новый кусок земли с тоней, или же заставляют, другую семью поменяться с ней участками.
[64]
Делят не только рыбные тони, но и леса и луга, которые имеют сравнительно неважное значение для лопарей. В лесах еще лопарь добывает ceбе дрова и бревна для постройки жилищ. Что касается лугов, которых в Лапландии очень мало, то лопари по большей части сдают их в аренду жителям Колы и Кандалакши, которые держат коров. Арендатор, снявший луг, обязан по условию внести за лопаря причитающиеся с него подати и мирские сборы.

Родовое устройство, отразившееся на разделении между родами и семьями земельных участков, сохранилось, однако, не везде и не всегда. В жизни лопарей особенно важное значение имеют рыбные тони. Из них же наиболее важны морские тони, где ловится треска, и тони при устьях рек, где производится лов семги. Между тем как озерные и речные тони находятся в постоянном владении лопарской семьи и подолгу переходят из поколения в поколение, тони морские и находящиеся при устьях рек постоянно переходят от одной семьи к другой. Время от времени лопари какого-нибудь погоста сходятся на сход (суйм) и здесь точно определяют, сколько в то время имеется у них душ мужского пола и сколько у них всего тоней. За тем высчитывают, сколько мужчин приходится на одну тоню. Малосемейные лопари соединяются вместе на одну тоню. После того бросают жребий, кому какая тоня достанется. Семья большая, в которой много мужчин, получает часто две тони; между тем как две небольшие семьи получают вместе одну тоню. Этим лопари стараются достигнуть возможного равенства.

Каждая семья или партия пользуется своей тоней только один год. На следующую весну лопарь, полу[65]чивший первую тоню, переходит на место того, кто взял в прошлом году последнюю. Таким же образом меняются своими тонями и другие лопари. Когда все пересидят на всех тонях, тогда снова собирается сход и опять бросается жребий.

Лопари пользуются большой свободой в своих общественных делах, и сход или суйм у них имеет огромное значение.

Вся русская Лапландия разделена на две волости: Понойскую и Кольско-Лопарскую. Волости, в свою очередь, делятся на общества; а каждое общество состоит из нескольких погостов (прим. 6).

При каждой из двух волостей есть свой волостной суд, чтобы разбирать тяжбы и преступления среди лопарей. Но лопари очень редко обращаются к волостному суду, как потому, что их погосты отстоят слишком далеко от волостных правлений, так и потому еще, что судьями в нем являются русские, а не лопари. Обыкновенно, когда у лопаря есть дело, требующее судебного разбирательства, он обращается к своему сходу.

Сход бывает или всего общества пли только погоста. Когда лопари всего общества съезжаются вместе, происходит и сход. Сход этот выбирает людей на общественные должности, распределяет, подати и повинности; он же разбирает и тяжбы между лопарями. Дела в сходе решаются не единогласно и не большинством голосов; тут всегда имеют особенное влияние наиболее старые и наиболее уважаемые лопари.
[66]
Сход погоста собирается чаще. Его может созвать всякий лопарь, который имеет в том нужду.

Сходу общества или погоста приходится разбирать по большей части небольшие дела, напр., жалобы на убийство домашних оленей, на кражи, а также жалобы в случае ссоры и драк.

Убийство домашних оленей в последнее время встречается довольно часто. Какой-нибудь лопарь, отправившись на охоту за дикими оленями, не удержится и убьет встретившегося домашнего оленя, которые бродят на воле. Принеся домой убитое животное, он тщательно припрятывает его шкуру, по которой хозяин оленя может узнать его. Но часто скрыть следы все-таки не удается, и тогда хозяин жалуется сходу. Если сход признает вину, то заставляет виновного: 1) уплатить стоимость оленя; 2) вернуть шкуру и 3) заплатить еще штраф. Штраф состоит обыкновенно из водки, которую распивают потом и обвинитель, и судьи, и caм виновный.

Кроме суда схода, у лопарей существует еще третейский суд. Так как большую часть года они живут разрозненно, на рыбных промыслах, то далеко не всегда им удобно созывать сход. Поэтому в случае какого-нибудь недоразумения, обе стороны соглашаются, чтоб их рассудил какой-нибудь уважаемый старик. Такой судья, разобравши дело, старается примирить обе стороны. Когда мир состоится, виновный покупает водки, и все трое распивают ее вместе. Другого вознаграждения судья за свой труд не получает.
[56]
1. Н. Харузин. "Русские лопари".
[58]
2. Н. Харузин. "Русские лопари".
[59]
3. Важенка - самка северного оленя.
[60]
4. Н. Харузин. "Русские лопари".
[61]
5. Там же
[65]
6. В Кольско-Лопарской волости 17 погостов, составляющих три общества; в Понойской волости только четыре погоста.

Источник http://kolamap.ru/li.../1916_lvov.html

[Nikita]

В своей будущей жене лопарь ищет прежде всего, чтобы она была хорошей хозяйкой и работницей. Другое важное требование — чтобы она была богата. Но это второе ycловие еще не так важно. Богатый лопарь охотно женится на бедной девушке, если она хорошая хозяйка. В лопарских песнях и рассказах ясно говорится, как строго относится лопарь к невесте, которая не умеет хозяйничать.

помню мне рассказывала дочка профессора истории, что раньше северные карелы, саамы и т.д. прежде всего смотрели на зубы невесты. так как инструментов не было, а этими зубами она выделывала кожу животных на обувь мужу.

в литературе не встречали таких примеров?

[Ингигерда]

помню мне рассказывала дочка профессора истории, что раньше северные карелы, саамы и т.д. прежде всего смотрели на зубы невесты. так как инструментов не было, а этими зубами она выделывала кожу животных на обувь мужу.

в литературе не встречали таких примеров?

Таких примеров не встречала пока
Статья о кожевенном производстве на Ямале: https://www.balto-sl...amp;#entry89223
Вряд ли технология отличается...

[Ингигерда]

Фильм 1962 года о жизни в местности около озера Сомпио (сейчас Сомпио природный заповедник) в Финской Лапландии. Фильм на финском с титрами на английском.

[Ингигерда]

Ковш-подойник и дорожная солонка. Саамы. Норвегия. Финмаркен. Поселок Каутокейно. Вторая половина XIX века. Сайт РЭМ.

[Ингигерда]

Женский праздничный головной убор. Шамшура. Кольские саамы. Кольский уезд Архангельской губернии. Конец XIX - начало XX века Экспедиция В.А. Плотникова 1907 года.

Саамские женщины носили шамшуру обязательно с платком, который складывали косынкой и повязывали под подбородком. Платок служил защитой от ветра и комаров.
Сайт РЭМ.

[xena]

Семья. Саамы. 20-е гг. XX в. Фонды РЭМ


Женщина возле промысловых построек рыболовов. Саамы. 20-е гг. XX в. Фонды РЭМ

[Ингигерда]

Скатерть складная праздничная из бересты. Саамы Терского берега Белого моря. Конец XIX – начало XX века. РЭМ.


Костюм женский повседневный. Архангельская губ. Саамы. ХIX век. РЭМ.

[xena]

Саамы-беженцы времен русско-финской войны 1939-1940 гг. Фотографии с сайта images.google.com

Сообщение изменено: xena, 02 Ноябрь 2011 - 12:43.

[Ингигерда]

xena, очень интересные снимки!
Возможно, вопрос глупый, но можно уточнить - это беженцы, проживавшие на территории Мурманской области, или норвежские саамы?

[xena]

.

Сообщение изменено: xena, 02 Ноябрь 2011 - 16:47.

[xena]

Сообщение изменено: xena, 02 Ноябрь 2011 - 12:45.

[xena]

Саами из Финляндии, начало прошлого века.

[xena]

xena, очень интересные снимки!
Возможно, вопрос глупый, но можно уточнить - это беженцы, проживавшие на территории Мурманской области, или норвежские саамы?

Саамы-беженцы времен русско-финской войны 1939-1940 гг. Фотографии с сайта images.google.com

Нашла более точную информацию по данным фото. Беженцы эти относятся к ко́лтта (ко́лтта, ко́лтта-саа́мы[1] (фин. koltta, koltat, kolttasaamelaiset), ско́лты, саамы-ско́лты[1], ско́льты, ско́льто-саа́мы (норв. skoltesamer, skolter), «восточные саамы»[1] (самоназвание с.-саамск. nuortasбpmelaččat, норв. шstsamer) — этнической группе саамов в Лапландии.

Из википедии:

Численность колтта-саамов составляет около 700 человек.

В настоящее время колтты живут в Финляндии в общине (коммуне) Инари — в населённых пунктах Севеттиярви (фин.)русск., Кевяярви (фин.)русск., Неллим (фин.)русск. и их окрестностях, в деревне Нейден в Норвегии, а также в России.

ЯзыкКолтты относятся к восточной группе саамов. Их исконный язык — колтта-саамский, однако на нём могут в той или иной степени говорить лишь около 400 человек в Финляндии. Среди нейденских колттов носителей языка уже не осталось. Около 20 носителей языка живут в России (нотозерский диалект)[2].

РелигияСвятой Трифон Печенгский крестил колттов в православных традициях в XVI веке, и в настоящее время большинство колттов придерживаются православной веры

http://ru.wikipedia....

Сообщение изменено: xena, 03 Март 2012 - 13:50.

[xena]

Geographic distribution of the Sami languages: 1. Southern Sami, 2. Ume Sami, 3. Pite Sami, 4. Lule Sami, 5. Northern Sami, 6. Skolt Sami, 7. Inari Sami, 8. Kildin Sami, 9. Ter Sami.




http://encycl.opento.../Sami_languages

Сообщение изменено: xena, 10 Сентябрь 2012 - 19:46.

[xena]

Молодая женщина в праздничном наряде. Саамы. 1907 г. Норвегия, Финнмарк


Мужчина и женщина ткущие пояса в деревянной хижине. Саамы. 1907 г. Норвегия, Финнмарк

Сообщение изменено: xena, 10 Сентябрь 2012 - 19:37.

[Ингигерда]

Мужчина и женщина вяжущие пояса в деревянной хижине. Саамы. 1907 г. Норвегия, Финнмарк

...ткущие пояса...
Тканьё на бёрдышке. С основой, которая подвязана к поясу у женщины всё понятно, а вот что за странная система заправки у второго персонажа не пойму. Или это просто на фото так...

[Пастор_Шлаг]

...ткущие пояса...
Тканьё на бёрдышке. С основой, которая подвязана к поясу у женщины всё понятно, а вот что за странная система заправки у второго персонажа не пойму. Или это просто на фото так...

Тоже самое.

[Ингигерда]

Тоже самое.

В таком случае мне очки пора выписывать

Меня смущает, что часть нитей основы проходит над бёрдышком. Или это зрительный глюк, или какой-то неизвестный мне фокус

[Пастор_Шлаг]

В таком случае мне очки пора выписывать

Меня смущает, что часть нитей основы проходит над бёрдышком. Или это зрительный глюк, или какой-то неизвестный мне фокус

У мужчины на заднем плане нити сверху, а у женщины на переднем снизу, это из-за того, что фото постановочное, т.е. люди не работали, а просто позировали и скорее всего были смущены и им было не до того, как правильно держать в руках инструмент. Это мое мнение.

[Ингигерда]

У мужчины на заднем плане нити сверху, а у женщины на переднем снизу, это из-за того, что фото постановочное, т.е. люди не работали, а просто позировали и скорее всего были смущены и им было не до того, как правильно держать в руках инструмент. Это мое мнение.

Инструмент можно неправильно держать в руках во время фотосъёмки, но чтобы неправильно заправить для фотосъёмки, это вряд-ли. У женщины бёрдышко заправлено нормально, т.е. нити поочерёдно заправляются в отверстие посередине высоты зуба, в отверстие между зубьями (эта часть нитей провисает на снимке).
Вот заправленное бёрдышко для примера:

Схема заправки:


При нормальной (как у всех ) заправке нити не выходят за "рамочку".
Впрочем, это уже ткацко-технологический оффтоп в теме про саамов

[Skalagrim]

Лапландцы. Охотники за северными оленями.
Боси Роберто

Боси дает подробную картину развития лапландцев начиная с доисторических времен. Анализируя отчеты археологических экспедиций, сравнивая многочисленные научные теории, перечисляя различные версии этнологов, Боси приходит к поразительным выводам относительно происхождения этого народа, сохранившего многие черты архаической культуры своих предков.

Роберто Боси Лапландцы. Охотники за северными оленями
ВВЕДЕНИЕ
Часть первая ОТКРЫТИЕ НАРОДА
Глава 1 ОХОТНИКИ ЗА СЕВЕРНЫМИ ОЛЕНЯМИ
Глава 2 ДРЕВНЕЙШИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
Глава 3 МИССИОНЕРЫ И ТОРГОВЦЫ ОТКРЫВАЮТ МИРОЛЮБИВЫЙ НАРОД
Часть вторая ЖИЗНЬ ЛАПЛАНДСКОГО НАРОДА
Глава 4 СЕМЬЯ
Глава 5 ЛАПЛАНДСКИЕ ЖИЛИЩА
Глава 6 ОХОТА И РЫБОЛОВСТВО
Глава 7 ОЛЕНЕВОДСТВО
Глава 8 ОДЕЖДА, РУКОДЕЛИЕ, ПИЩА И ПИТЬЕ
Часть третья ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ
Глава 9 ВЫСШИЙ БОГ И БОГИ ПРИРОДЫ
Глава 10 ОБИТЕЛЬ УМЕРШИХ
Глава 11 КУЛЬТ МЕДВЕДЯ
Глава 12 ШАМАНЫ И БАРАБАНЫ
Глава 13 НЕКОТОРЫЕ ЛАПЛАНДСКИЕ ЛЕГЕНДЫ
ДВА БРАТА
УЛДА
ГИГАНТ СТАЛО
ОСЛЕПЛЕНИЕ СТАЛО
Часть четвертая КТО ТАКИЕ ЛАПЛАНДЦЫ?
Глава 14 ПРОБЛЕМА ЛАПЛАНДСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ
Примечания

http://www.e-reading....php?book=10037