4 ответов в этой теме

[eugene-march]

Назаренко А.В.
О язычестве эльбо-одерских славян.

Главным постулатом, непременным условием и предпосылкой неоязыческих настроений и в области "ученых" конструкций, и в бытовой сфере является убеждение, будто славянское язычество, так же как и славянский этнос, насчитывает многотысячелетнюю историю, будто к моменту своего столкновения с христианством оно представляло собой весьма развитое и сложное явление со структурированным пантеоном, с разработанной и древней мифологией, с богатой идеологической системой и культовой практикой. Это априорное убеждение немедленно обнаруживает свою совершенную несостоятельность, стоит только попытаться хотя бы в самых общих чертах суммировать то, что реально известно науке о языческих религиозных представлениях и обычаях славян.

Эти сведения на удивление скудны, несмотря на то что информация такого рода появляется уже с VI в. (!), вместе с первыми достоверными сообщениями греческих и латинских авторов о славянах, и, следовательно, к началу активной христианизации славян в IX—X вв. имеет за собой уже почти полутысячелетнюю традицию. Весьма показательно, что она, эта информация, фактически не содержит данных, которые исходили бы не от внешних наблюдателей, а из самого славянского мира, — факт, который со всей очевидностью говорит о недостаточной зрелости славянского язычества. Исключения единичны: из них можно назвать разве что известное сообщение древнерусской "Повести временных лет" (начало XII в.) о языческом пантеоне киевского князя Владимира1) (восходящее к более раннему печерскому летописанию XI в.) да рассуждение одного из киево-печерских редакторов "Повести", в котором он, используя материал славянского перевода ранневизантийской хроники Иоанна Малалы, пытается сравнивать греческих языческих богов со славянскими2). Но и в этом случае мы имеем дело с показаниями хотя и изнутри славянского мира, но всегда из идеологически враждебного христианского лагеря3). В целом славянское язычество [8] предстает в итоге "недооформленным", крайне аморфным и даже примитивным4), зыбко переходящим в сферу архаических, еще дославянских (отчасти общеиндоевропейских) мифологических представлений5). Такая текучесть славянского язычества вполне соответствует относительной молодости славянства как этноса, застигнутого христианизацией на дописьменной стадии своего развития, так что созданная специально для сакральных церковных целей славянская грамота, как уже отмечалось6), ео ipso не годилась для фиксации языческих мифологем7).

Если ограничиться кругом более или менее общих фактов, то их окажется разительно мало. Известно, что у славян было много богов, из числа которых с некоторой определенностью выделяется главный — громовержец Перун8). Устанавливается ограниченное количество других общеславянских теонимов: Сварог9), быть может, Велес и Мокошь10). Настойчиво сообщается, что у славянских богов нет храмов, что славяне поклоняются своим богам у воды (колодцев)11) или в священных рощах, часто расположенных на возвышенностях или горах12). В сущности, здесь уже приходится поставить точку. Все остальное — либо этнографические детали из области бытового язычества, либо ученые реконструкции на сравнительно-историческом материале (например, так называемый основной миф о борьбе громовержца Перуна со змеем Велесом13)). Этот "сухой осадок" совершенно немыслимо поставить в какое бы то ни было сравнение с детальными сведениями о германской языческой мифологии (как в континентальном, так и в скандинавском варианте), о развитой жреческой практике кельтских друидов или, тем более, о языческих культах древних иранцев, древних индийцев, о языческой религии греко-римской античности. Единственное более или менее светлое пятно на столь мрачном фоне — это довольно поздние, относящиеся уже к XI—XII вв., письменные и археологические (начиная с IX в.) данные из славянского ареала в северной части междуречья Эльбы и Одера, о которых и поидет речь.

Возникает естественный вопрос: в чем причина такой невнятности и темноты? Теоретически на него возможны два ответа.

Первый и, казалось бы, наиболее естественный: все дело в состоянии источников, которые в данном случае, повторяем, практически сплошь иностранные (на греческом, латинском, реже арабском языках). Военные и миссионерские усилия Восточнофранкского, а затем Германского государства, в течение IХ—ХII вв. настойчиво направлявшиеся на славянские земли эльбо-одерского междуречья, предопределили повышенный интерес в немецкой историографии и церковной литературе именно к этим славянам. Фактически же западнославянское язычество могло мало чем отличаться от славянского в целом, так что вырисовывающуюся в отношении эльбо-одерского региона картину мы вправе спроецировать и на другие славянские области14). [9]

Второй из возможных ответов состоял бы в том, что западнославянское язычество IX—XII вв. — и именно в землях между нижними течениями Эльбы и Одера и Балтийским побережьем — действительно представляло собой специфическое явление более развитое, нежели в других областях Славянщины. В таком случае надо выяснить, в силу каких причин это произошло.

Прежде чем сделать выбор между двумя означенными возможностями, очертим (по необходимости бегло) круг тех особенных сведений, которыми благодаря описаниям западных авторов XI—XII вв. наука располагает о языческой религии славянских племенных союзов лютичей15), или велетов, ободритов и стодоран, населявших указанный ареал. Все эти сведения, по сути дела, так или иначе касаются лишь одной, хотя и очень существенной стороны дела, а именно храма и жречества. Кроме того, значительно более широким и специфическим оказывается сам спектр имен языческих божеств.

В первую очередь следует упомянуть подробные описания двух больших святилищ — главных храмов племенного союза лютичей в Ретре16) и племени руян в Арконе (на острове Рюген)17). Вот как описывает храм Сварожича, главного божества велетов, в Ретре знаменитый саксонский хронист начала XI столетия мерзебургский епископ Титмар: "В области редарей (одно из племен лютичского союза. — А.Н.) находится треугольная крепость с тремя воротами по имени Редигощь, со всех сторон окруженная большим лесом, который местные жители почитают священным. Двое ворот открыты для всеобщего доступа, восточные же, самые маленькие, ворота выходят на тропинку, которая ведет к близлежащему неприютного вида озеру. В крепости располагается только искусно построенное деревянное святилище, покоящееся на фундаменте из рогов различных зверей. Снаружи стены его, насколько достигает взор, украшены различными прекрасно вырезанными изображениями богов и богинь. Внутри стоят рукотворные боги, у каждого вырезано имя; они страшны на вид и одеты в шлемы и брони. Главный зовется Сварожич, и все язычники особенно почитают его. Кроме того, их боевые значки могут выноситься оттуда только в случае войны и лишь пешими воинами. Для тщательного присмотра за этим святилищем туземцы назначают специальных служителей. Когда народ собирается там для жертвоприношений идолам или для усмирения их (богов. — А.Н.) гнева, служители имеют право сидеть, тогда как прочие остаются стоять. Служители тихо перешептываются друг с другом и в трепете роют землю, а в ямки бросают жребии, желая узнать исход какого-либо сомнительного дела"18) (следует пространное описание гадания с помощью священного белого коня19) и т. п.).

Еще более пространное и детальное описание храма Святовита (или, в лехитской огласовке, Свентовита), главного бога руян, а после упадка Ретры во второй половине XI в., вероятно, и всех прибалтийских [10] славян20), оставил работавший в конце XII в. датский хронист Саксон Грамматик. "Середину града (Арконы. — А.Н.) занимала площадь, на которой можно было видеть построенное из дерева искуснейшим образом святилище, почитавшееся не только из-за великолепия обрядов, но и вследствие могущества расположенного в нем идола. Наружные стены здания на всем протяжении были украшены тонкой резьбой и содержали всевозможные живописные изображения, грубые и безыскусные. Для входа были открыты одни-единственные двери. Сам же храм замыкался двумя рядами ограды, из которых внешняя, вплотную примыкающая к стенам, была покрыта пурпурной кровлей, а внутренняя, опиравшаяся на четыре столба, вместо стен имела роскошные завесы и соединялась с внешней только благодаря кровле и немногочисленным потолочным перекрытиям. В храме удивленному взору представал громадный идол, превышавший размерами всякий образ человеческого тела, с четырьмя головами на стольких же шеях, из них две были обращены лицом к груди, и столько же — к спине. Далее, из расположенных как спереди, так и сзади [голов] одна смотрела направо, а другая — налево; они были изображены с бритыми бородами и подстриженными волосами — вероятно, искусство художника подражало прическе руян. В правой руке он держал рог, тщательно выделанный из различного рода металлов, который сведущий в обрядах жрец ежегодно имел обыкновение наполнять чистым вином, гадая по свойствам жидкости об урожае будущего года. Левую он упирал в бок наподобие лука. Плащ его был изображен спускавшимся до голеней, которые были изготовлены из разных сортов дерева и так искусно соединены с коленями, что место соединения можно было различить только при самом внимательном взгляде. Ступни касались земли, а их опоры были скрыты под землей. Неподалеку можно было увидеть повозку и носилки идола, равно как и множество атрибутов божества. Наиболее удивительным из них был внушительной величины меч, ножны и рукоять которого наряду с великолепной резьбой снаружи украшала блестящая серебряная отделка"21). У руян, согласно Саксону (который черпал свою информацию от участников разорения Рюгена датчанами в 1168 г.), были похожие храмы, посвященные также и другим, более локальным божествам. Так, на юге острова располагалось такое святилище бога Руевита (Rugiaevitus), представленного семиглавым идолом; на его поясе висело семь мечей, а восьмой он держал в руке; кроме Руевита, здесь поклонялись также Поревиту и Поренуту (Porevitus, Porenutius)22). В 1128 г. подобный храм видел близ устья Одера известный немецкий миссионер бамбергский епископ Оттон; храм был "богато украшен и построен с удивительным искусством... Там же находилось трехглавое изображение божества, имевшее три головы на одном туловище, по имени Триглав"23). Имеется еще ряд аналогичных указаний на языческие храмы в других местах — например, в честь того же Триглава у [11] племени гаволян (близ современного Бранденбурга) в первой половине XII в.24)

Во многих такого рода рассказах подчеркивается существование при храмах авторитетного и всеми почитаемого жречества, роль которого усугублялась тем, что в святилищах хранилась общественная казна племени. По свидетельству писавшего в 1159 г. Херборда, одного из биографов уже упомянутого Оттона Бамбергского, славяне "накапливали в храмах богатства, которые они, по обычаю предков, отдавали в качестве десятины, а также оружие, добытое у врагов, отобранное после кораблекрушений или в войнах. Там же они хранили золотые и серебряные кубки, которые затем использовались для гаданий и для пиров их знатью и повелителями — и в дни таких торжеств они износятся из святилища"25); здесь характерна ясно выступающая культовая роль языческих общественных пиршеств. Примерно то же самое читаем в уже цитировавшейся "Славянской хронике" Хельмольда о святилище Святовита на Рюгене в 60-е годы XII в., которое хронист называет главным у славян из-за "особого культа" ("specialis cultus"), отправляемого там: "Жрец пользуется у них (руян. — А.Н.) бóльшим почетом, чем князь. Они посылают войско туда, куда указывает жребий. Если они побеждают, то золото и серебро складывают в казну своего бога, а остальное делят между собой"26). По всей вероятности, жрецы имели право созывать племенные сходки с участием князя, как о том можно судить, например, по эпизоду, когда жрец Святовита собирает такую сходку, узнав о намерении приезжего христианского священника организовать богослужение для христианских же купцов27). Жрецы не только отправляли религиозные функции, но и вели дипломатические переговоры; так, во время похода ободритского князя Генриха на руян (вероятно, в 1123/4 г.) именно жрец Святовита выступает в качестве посла руян на мирных переговорах с Генрихом28). Со всех славянских земель в храм Святовита поступали "установленные взносы на богослужение" ("statutae sacrificiorum impensae"); эти "взносы", которые в другом месте Хельмольд прямо именует "данью" (tributa), носили ежегодный характер. Непременную подать (lеgitima) в святилище платили также и заезжие купцы, в том числе и христиане29). Есть даже топонимические и археологические признаки существования прихрамовых земельных угодий и хозяйств — например, преимущественное возделывание овса в окрестностях арконского храма (для содержания священных коней)30).

Итак, перед нами предстает картина весьма дифференцированного языческого культа, с развитым храмостроительством, с обособившимся слоем чрезвычайно влиятельного (как политико-идеологически, так и экономически) жречества. Естественно даже задаться вопросом: не имело ли такое загадочное в своей необычности явление, как упразднение в X—XI вв. института княжеской власти у лютичей в пользу народоправства, одной из причин ту конкуренцию, которую [12] составило князьям возвысившееся со временем жречество31)? При многообразии племенных божеств (по словам Титмара Мерзебургского, на рубеже X—XI вв. каждое из племен лютичского союза "имело свой храм и своего почитавшегося язычниками идола"32)) налицо далеко зашедшее выделение общих главных культовых центров — Ретры и Арконы. Это, конечно же, не могло быть наследием более древней эпохи, а являлось, напротив, результатом эволюции. К такому же выводу нетрудно прийти и на основе ономастических наблюдений. Почитавшийся в Ретре Сварожич имел другое имя — Редигост (Redigast), этимологически явно связанное с названием племени редарей, на территории которых находилось святилище33). Следовательно, мы имеем дело с культом древнего общеславянского солярного божества Сварожича, который (культ) сначала под "племенным" именем Редигоста модифицировался в племенной культ редарей, а затем в силу обстоятельств (центрального места редарей в лютичском союзе) эволюционировал в надплеменной культ лютичей, хотя и сохранил в самом названии след своего племенного происхождения. И по форме основная масса имен эльбо-одерских божеств, несомненно, вторичного происхождения34): они либо калькируют распространенные антропонимические модели (Святовит, Яровит, Руевит, Поревит, Редигост и т.п.), либо являются метафорическими определениями (Триглав). Результатом эволюции была, очевидно, и неоднократно подчеркиваемая источниками многоликость изображений славянских божеств35), которая выражала, скорее всего, развившуюся со временем синкретичность функций, объединившую в себе более "узкоспециализированных" древних богов; вряд ли такому предположению может противоречить наличие многоглавых изображений божеств у других, более древних народов — например, у кельтов или римлян36): здесь, скорее всего, уместно видеть естественное типологическое сходство.

Все сказанное подводит ко второму ответу на поставленный выше вопрос: данные о развитом язычестве эльбо-одерских славян нельзя без принципиальных оговорок распространять на славянство в целом, так как оно явилось итогом специфической эволюции в особых исторических условиях. О том, что это были за условия, скажем в конце работы. Сейчас же обратимся к данным археологии, которые ярко подтверждают сделанные наблюдения.

В самом деле, бесспорные остатки или предполагаемые следы святилищ-храмов, подобных тем, что описаны Титмаром Мерзебургским, Саксоном Грамматиком, Хельмольдом и другими авторами и что столь явно выступают специфическим отличием лютичско-ободритского региона в письменной традиции, археологически обнаруживаются только на территории племенного союза лютичей, т.е. между нижним Одером и морским побережьем, по обоим берегам реки Пеене37), что подтверждает сделанное еще Т. Пальмом на основании письменных источников заключение, согласно которому [13] языческое храмостроительство у славян ограничивалось прибалтийскими землями38). Наиболее выразительны раскопки датируемого по остаткам керамики IX—X вв., а по данным дендрохронологии — третьей четвертью X в.39) языческого святилища в Грос-Радене, на лютичско-ободритской границе, где была вскрыта бревенчатая столбовая постройка размером 11*7 м, стены которой были украшены резными символическими антропоморфными изображениями; внутри был найден хорошо сохранившийся тонко орнаментированный глиняный сосуд, вероятно предназначавшийся для ритуального употребления; по всему периметру храм был обнесен оградой. Реконструируемый на основе этих данных облик святилища живо напоминает описание арконского храма у Саксона Грамматика. Аналогичные, хотя и значительно менее ярко выраженные археологические древности обнаружены в Фельдберге, в самом центре племенного ареала лютичей: остатки деревянного храма размером примерно 10*5 м, которые по керамике датируются VII—IX, а по данным радиоуглеродного анализа — IX—X вв.40)

Уже на расположенных южнее, по Средней Эльбе, землях полабских сорбов никаких признаков языческого храмостроительства не зафиксировано. То же самое можно сказать о территориях Чехии и Польши, а также о южно- и восточнославянском ареале. Для них характерен совсем иной, явно более архаичный тип языческого святилища — открытые площадки овальной формы, иногда с каменной вымосткой, со следами подножия идола в центре41); изредка прослеживаются столбовые ямы для легкого навеса. Типичным признаком таких святилищ являются неглубокие ямки с остатками сожжений — прямые аналогии тем гадательным лункам, которые "в трепете" вырывали жрецы лютичей, согласно описанию Титмара (еще одно наглядное доказательство тому, что сложные храмовые обряды лютичей и руян были результатом исторического развития). Такие святилища были изучены И.П. Русановой и Б.А. Тимощуком на примере находящихся в верховьях Днестра, в местах, близких к месту находки Збручского идола42).

Итак, наблюдается многозначительное полное совпадение письменных и археологических свидетельств об ареале распространения языческих храмов у славян. Оно, конечно же, требует объяснения. Немецкий археолог И. Херрманн выдвинул гипотезу, согласно которой традиции языческого храмостроительства были принесены велетами из мест их предыдущего обитания в Прикарпатье, где велеты заимствовали их у остатков тамошнего кельтского населения, у которого подобная храмовая архитектура была, как известно, достаточно развита43). Вряд ли такую гипотезу можно признать убедительной; ее искусственность разве что лишний раз свидетельствует о таинственности самого феномена. Дело даже не в том, что заселение славянами эльбо-одерского междуречья относится уже к концу VI—VII в.44), тогда как отдельные археологические [14] остатки велетских храмов лишь с большой натяжкой можно датировать ранее IX в. (по письменным источникам, как уже говорилось, они фиксируются и того позднее, с начала XI в.). Куда важнее, что славяно-кельтские контакты, якобы обеспечившие заимствование кельтских храмостроительных традиций, должны были бы относиться к концу I тысячелетия до н.э.45); иными словами, пришлось бы допустить, будто познакомившиеся с кельтскими храмами предки велетов почти тысячу лет хранили воспоминание о них, чтобы затем "в новом окружении и в особых исторических условиях они (храмы. — А.Н.) испытали еще один расцвет"46). Думается, что пока не будут обнаружены недвусмысленные следы более ранних, чем конец I тысячелетия н.э., культовых построек славян, причем именно в Северном Прикарпатье, предполагаемой зоне активного славяно-кельтского взаимодействия, гипотеза И. Херрманна никоим образом не может быть принята.

При нынешнем состоянии знаний остается предположить одно: ускоренная эволюция языческого культа у лютичей и соседних с ними племенных союзов ободритов и стодоран имела место именно в IХ—ХII вв. Уже сами эти хронологические рамки неизбежно наводят на мысль, что она, эта эволюция, стала результатом постоянной конфронтации полабских славян с немецкой военной угрозой. В этой многовековой борьбе религиозный фактор подчеркнуто использовался обеими сторонами как политический инструмент. Христианство, несомое на конце меча внешним врагом, неизбежно превращало язычество из комплекса этнически окрашенных верований в национальную религию, которая явно двигалась по пути консолидации культа. Именно конфронтация с немецкой церковью, которая для полабских славян была церковью завоевателей, придавала их языческому культу порой черты исключительной свирепости — вплоть до жертвоприношений христиан, лучше — священников. Восстание полабских славян 983 г. руководилось, похоже, из Ретры, так же как и заговор против пронемецки настроенного христианского князя ободритов Готшалька, убитого язычниками в 1066 г.: пленные христиане, захваченные в ходе вспыхнувшегося сразу после убийства восстания, среди которых был и мекленбургский епископ Иоанн, были доставлены для триумфа именно в Ретру, где голова Иоанна была принесена в жертву Редигосту47).

Показательно, что из западнославянских народов, непосредственно соседствовавших с Германской империей, этнически выжили именно те, которые уже в IX—X вв. приняли христианство и вошли в имперскую политико-юридическую систему (лужицкие сорбы, чехи); упорствовавшие же в своей независимости лютичи усовершенствовали языческий культ, сделав из него подобие национальной религии, но в XII в. все равно вынуждены были уступить и в результате со временем исчезнуть как этнос. В этом смысле лютичские храмы функционально суть подобие христианских церквей, хотя в конкретных [15] деталях своей конструкции и убранства они находят больше аналогий со скандинавскими языческими святилищами48).

Таким образом, цветущее развитое язычество эльбо-одерских славян IX—XII вв. — это предсмертный взлет культурно-национальных сил народа, вожди которого не осознали вовремя государственно-консолидирующей роли христианства. Перед нами наглядный пример тому, что славянское язычество, даже в высшей своей потенции, оказалось не способно скрепить политическую судьбу народа. Искать ныне духовную опору в "ценностях" неоязычества — не значит ли в гротескно-карикатурном виде повторять давно забытые, но оттого не менее роковые ошибки?

http://annals.xlegio...small/nazar.htm

[Jotvis]

Таким образом, цветущее развитое язычество эльбо-одерских славян IX—XII вв. — это предсмертный взлет культурно-национальных сил народа, вожди которого не осознали вовремя государственно-консолидирующей роли христианства. Перед нами наглядный пример тому, что славянское язычество, даже в высшей своей потенции, оказалось не способно скрепить политическую судьбу народа. Искать ныне духовную опору в "ценностях" неоязычества — не значит ли в гротескно-карикатурном виде повторять давно забытые, но оттого не менее роковые ошибки?

Всегда оставляет довольно неприятный осадочек от таких вот пассажей, когда после довольно серьёзного исторического анализа следуют какие-либо идеологические либо мировоззренческие выводы, направленные на современность. Возникает ощущение, что тебя держат за быдло. История должна заставлять искать жизненные ориентиры, идеалы, вырабатывать внутреннюю систему ценностей. Короче говоря, думать. А тут вроде как всё уже подумано за тебя - бери и потребляй идею. Неприятно.

А вот если представить что последнего абзаца нет, то статья очень интересная.

[Приднестровец]

РадЕгаст-именно такое второе имя у Сварожича?
Ведь хорошо известно имя РадОгаст у славянского военачальника 6 века.

[Константин]

Хорошая статья! Только вот вывод в ней делается весьма странный: о невозможности использования язычества в качестве фундамента политической структуры. Спорное утверждение. Да, возможно полабские славяне пали из-за внутренних разногласий, обусловленных и религиозными причинами, но все-таки, на мой взгляд, решающим фактором была возросшая сила Священной Римской империи и их с Данией совместное постоянное давление на славян с целью захвата земель и экспансии христианства. В конце концов славяне не выдержали.

[Tanasquel]

Показательно, что из западнославянских народов, непосредственно соседствовавших с Германской империей, этнически выжили именно те, которые уже в IX—X вв. приняли христианство и вошли в имперскую политико-юридическую систему (лужицкие сорбы, чехи); упорствовавшие же в своей независимости лютичи усовершенствовали языческий культ, сделав из него подобие национальной религии, но в XII в. все равно вынуждены были уступить и в результате со временем исчезнуть как этнос.

"Принятие христианство, аналогично сегодняшнему вступлению в НАТО"(с) Белов(не тот что с шляпой).
Я думаю в связи с последними тенденциями немного переделав про христианство и Европу будут писать мусульманские муллы.

Таким образом, цветущее развитое христианство европейцев XVIII—XX вв. — это предсмертный взлет культурно-национальных сил народов, вожди которого не осознали вовремя государственно-консолидирующей роли Ислама. Перед нами наглядный пример тому, что христианство, даже в высшей своей потенции, оказалось не способно скрепить политическую судьбу народов. Искать ныне духовную опору в "ценностях" неверных — не значит ли в гротескно-карикатурном виде повторять давно забытые, но оттого не менее роковые ошибки?

так и напишут да.