2 ответов в этой теме

[eugene-march]

Источник: Советская Археология №2, 1971, стр. 124-132.

В последних работах В. В. Седова большое внимание уделяется роли балтского субстрата в формировании славянского населения Верхнего Поднепровья. Основной тезис В. В. Седова сводится к тому, что балтский субстрат был основным при образовании белорусской народности, т. е. при образовании трех летописных племен: кривичей, дреговичей и радимичей. В подтверждение этого он приводит целый ряд лингвистических, этнографических и археологических данных . В чем же проявляется «балтский субстрат»? Прежде всего в погребальном обряде и инвентаре.

К числу «балтских признаков» в погребальном обряде отнесены: а)наличие кострища в основании кургана (у дреговичей, радимичей, полочан и смоленских кривичей); б)погребение умерших в теремках-домовинах; в)восточная ориентировка умерших в древнерусских курганах XI —XIV вв.; г)наличие погребений с конем на территории славянских племен.

В инвентаре балтское влияние проявляется в распространении у славян таких видов украшений, как вайнаги, змееголовые браслеты, подковообразные фибулы, звездовидные пряжки, радимичские шейные гривны (как пластинчатые, так и жгутовые) с заходящими концами и розетками или многогранниками на концах. Наличие кострищ в основании древнерусских курганов X-XIII вв. В.В. Седов связывает с погребальным ритуалом верхнеднепровских балтов. Основное доказательство состоит в том, что эти курганы характерны лишь для некоторых областей древней Руси (радимичей, дреговичей, полочан и смоленских кривичей), где до прихода славян жили балты.

Полагая, что кострища в славянских курганах XI-XIII вв. – один из пережитков более раннего балтского ритуала, В. В. Седов совершенно игнорирует тот факт что до этого времени (XI-XIII вв.) здесь у славян в течение ряда веков повсеместно господствовал обряд трупосожжения. Переход от одного обряда к другому происходил постепенно. Нам известны курганы с неполным сожжением умершего, курганы, в которых еще долгое время существовали следы трупосожжения в виде кострищ, огненных крад или отдельных вкраплений угля в насыпи. О длительном существовании пережитков обряда трупосожжения свидетельствует и этнографический материал.

Б.А. Рыбаков на примере радимичей и А.В. Успенская на примере дреговичей установили, что курганы, в которых пережитки обряда сожжения сказываются сильнее, как правило датируются более ранним временем и следуют непосредственно за курганами с трупосожжениями . Кострища в основании кургана встречаются в Верхнем Поднепровье далеко не повсеместно. Так, на территории радимичей курганов с кострищем (и вообще с золой или углем) нет по р. Снови. В районе Новозыбкова (по р. Ипути) в одних курганах кострище встречается на горизонте под умершим, в других - над умершим, а в третьих отсутствует совсем. Например, в курганной группе Большие Щербиничи из 13 насыпей угольная прослойка была найдена в 6; в Гулевке из 19 курганов -в 7, причем из этих 7 только в одном кострище находилось под умершим, и т. д.

Чаще встречается угольная прослойка в Сурожских курганах (раскопки П. М. Еременко) и в Днепро-Сожском междуречье. Однако в радимичских курганах мы имеем дело не просто с зольной прослойкой или кострищем, а со своего рода огненным кольцом, идущим по краю основания кургана. Как правило, к центру кургана слой золы и угля уменьшается, в то время как у краев он образует кольцо, достигающее высоты 60 см при ширине 40-50 см. Это «огненное кольцо» характерно пока только для радимичских курганов XI-XII вв. и не находит себе аналогий, а тем более прототипов в балтских древностях . Кроме того, курганы с зольной прослойкой известны и за пределами территории с балтской гидронимикой. Зольная подсыпка под скелетами встречается в Волынских курганах. Есть она и в Приладожских и Петербургских курганах. Причем в последних остатки кострища идут по всему основанию кургана . Наличие кострищ в курганах с труположениями в одном и том же районе и даже в ряде случаев в одном и том же могильнике, на наш взгляд, более закономерно связывать с пережитком обряда сожжения у славян, нежели с влиянием погребального обряда балтов, для которых этот вид погребального ритуала в целом нехарактерен.

Как отмечают X.А. Моора и Ф.Д. Гуревич, «на протяжении второй половины I тысячелетия н. э. у балтийских племен наблюдалась тенденция к единообразию погребального обряда. Это выражалось в стремлении к смене курганов грунтовыми могильниками. Исключением являются аукшайты, прочно связанные с восточными славянами и придерживающиеся общей с ними курганной формы могильника». Эти грунтовые могильники с труположениями в глубоких узких могильных ямах, естественно, не могли служить прототипом для древнерусских курганов с кострищами. Да и сам В. В. Седов вынужден был отметить, что «в погребениях Верхнеднепровских балтов I тысячелетия н.э. аналогичной детали погребального ритуала не прослеживается» . Известны они только у той части литовских племен, которые граничили со славянами. Второй признак - погребения в теремках-домовинах. Согласно мнению В. В. Седова, этот обычай также относится к числу реликтов дославянской обрядности. Основание все то же: захоронения в теремках-домовинах встречены только у тех славянских племен, которые пришли на смену балтам. Погребения в теремках-домовинах, находящихся внутри курганной насыпи, имеют довольно ограниченный район распространения. Они встречены главным образом у дреговичей, в бассейне р. Березины , а также у пограничных с ними радимичей (пять погребений) и древлян (в трех курганных группах). Совершенно нет их у кривичей, хотя земли последних также входили в область балтской гидронимики. Крайне редки они и у радимичей. По-видимому, курганы с захоронениями в теремках - одна из особенностей дреговичского погребального ритуала. С исчезновением курганного обряда домовины здесь сохранились, но стали сооружаться над могильной насыпью. Такие сооружения В.3. Завитневич сам наблюдал в. Бобруйском уезде Могилевской губернии (в том же районе, где до этого были курганы с домовинами). В этот же период домовины широко бытовали и у финно-угорских племен . Основным аргументом в пользу балтской принадлежности погребений с восточной ориентировкой в древнерусских курганах у В.В. Седова служит сопоставление их с латгальскими грунтовыми могильниками и ряд взаимных аналогий в погребальном обряде и инвентаре.

Первую ошибку В. В. Седов допускает тогда, когда начинает сопоставлять разновременные памятники на разных территориях. Прежде всего, необходимо отметить, что грунтовые могильники латгалов относятся к VII-VIII вв., а курганные погребения славян - к XI-XIV вв. [. В I тысячелетии на территории славян был повсеместно распространен обряд трупосожжения. Господствовал он и там, где в XI-XIV вв. появляются затем славянские курганы с восточной ориентировкой умершего. Таким образом, в то время как латгалы хоронили своих покойников в узких глубоких могильных ямах (мужчин головой на восток, а женщин на запад), славяне верхнего Поднепровья (дреговичи, радимичи, кривичи) сжигали своих умерших. На этой территории нет пока ни одного памятника с погребальным обрядом, аналогичным захоронениям латгалов. Таким образом, говорить здесь о преемственности обряда никак не приходится, тем более что погребения с восточной ориентировкой в конце I тысячелетия были известны (так же, как и домовины) не только у балтов, Но и у многих финских племен. Так, в Рязанских могильниках на Оке погребения с восточной ориентировкой встречаются как среди мужских, так и среди женских захоронений.

[eugene-march]

Обратимся теперь к славянским курганам с восточной ориентировкой: умершего. Ареал этих курганов значительно шире области распространения балтской гидронимики. Это и естественно, так как данный обычай, на наш взгляд, не является типично балтским. Курганы с восточной ориентировкой были широко распространены и у западных славян. Чешские и польские ученые исследовали ряд славянских могильников IX - X вв. с погребениями подобного рода. Так, Б. Достал в своей работе, посвященной погребальным памятникам Моравии, отмечает, что из 32 могильников восточная ориентировка была встречена в 11, северо-восточная - в трех и юго-восточная - в одном . Характерна восточная ориентировка и для ряда славянских могильников того же времени в Словакии, Польше, Хорватской Далмации. Причем в Польше обряд погребения умершего головой на восток существовал в не-которых областях до XIV в . Наличие восточной ориентировки умершего у финских племен и ряда славянских племен (как восточных, так и западных) опровергает тезис В. В. Седова о чисто балтской принадлежности этой черты погребального ритуала.

Кроме того, остальной погребальный обряд, так же как и инвентарь захоронений, свидетельствует в пользу славянской принадлежности верхнеднепровских курганов с восточной ориентировкой. Наибольшее количество, курганов с восточной ориентировкой встречается на территории радимичей. Причем здесь на восток ориентированы не только мужские захоронения, но и одновременные им женские. В меньшей степени они известны у кривичей и дреговичей. В то же время значительное количество курганов с восточной ориентировкой встречено на территории вятичей за пределами области с балтской гидронимикой, а также у полян. У последних, как отмечает И. П. Русанова, курганы с восточной ориентировкой (как мужских, так и женских) встречены в 14 курганных группах - 40 погребений . Курганы с восточной ориентировкой ничем (кроме положения умершего) не отличаются от обычных одновременных им славянских захоронений. Здесь в ранних погребениях также встречаются пережитки обряда трупосожжения в виде неполного сожжения умершего, наличия кострищ, угля, огненного кольца и т. д. . Здесь рядом с умершим помещаются сосуды (в латгальских погребениях с восточной ориентировкой керамика отсутствует). Здесь в женских погребениях тот же набор украшений: браслетообразные височные кольца кривичей, семилопастные - вятичей, семилучевые - радимичей и т. д. . Чем же объяснить восточную ориентировку в славянских курганах?

Наиболее вероятно, что это связано со временем захоронения умершего. Умерший должен всегда быть обращен лицом к солнцу, и, если его хоронили во второй половине дня (а зимой дни особенно короткие), его обязательно помещали головой на восток. Таким образом, и этот тезис В. В. Седова не находит подтверждения в археологическом материале. Четвертый признак - погребения с конем. В. В. Седов говорит, что «бесспорной балтской особенностью являются конские захоронения, встреченные в ряде восточнославянских курганов», и что «конские захоронения - специфическая особенность балтского похоронного ритуала, не свойственная славянскому миру» . Погребения с конем, так же как и восточная ориентировка, характерны отнюдь не для всех балтских племен. Если восточная ориентировка была встречена только у латгалов, то погребения с конем были распространены в основном в Литве и у пруссов. Как отмечает Р. К. Куликаускене , в Литве этот обряд широко представлен с конца I - начала II тысячелетия (800 - 1200 гг.).

Конские захоронения сопровождали останки сожженного хозяина. Иногда сжигали и коня. Коней хоронили со снаряжением, которое в некоторых случаях было просто роскошным. Обычно убивали одного коня, но встречаются погребения, в которых было найдено два-три и даже восемь конских захоронений. Это были погребения воинов-всадников вместе с боевыми конями, погребения дружинников. В то время обычные литовские (крестьянские) погребения конских захоронений не имели. Таким образом, здесь мы имеем дело не с этническим, а с социальным признаком (о большой роли конницы в литовских войсках этого времени говорят и письменные источники). В этот период (конец I - начало II тысячелетия) погребения с конскими захоронениями появились у славян, а также у некоторых финских племен, особенно Муромы . Как отмечает Д. Н. Анучин , «чем дальше на восток, тем остатки лошадей и конского наряда, по-видимому, встречаются в могилах чаще». Нельзя также забывать, что обряд погребения с конем был характерен и для кочевников русских степей, с которыми населению Руси X-XII вв. приходилось встречаться довольно часто. Появление конских погребений у славян относится к X-XI вв. В известном рассказе Ибн-Фадлана о похоронах знатного руса, в частности, сообщается, что вместе с умершим был сожжен и конь. Аль-Масуда также отмечает, что русы и славяне, живущие в Итиле, сжигают со своими умершими лошадей.

Знает о конских захоронениях и русская летопись. Андрей Боголюбский приказал похоронить своего павшего в бою боевого коня отдельно «жалуя комоньства его». О погребнии воина с конем известно нам также и из былинного эпоса - былина о Потоке-богатыре . Во всех этих случаях речь идет опять не о рядовых славянах, а о феодальной верхушке (воинах, купцах и т. д.). Обнаруженные археологами конские захоронения подтверждают сообщения письменных источников: обычно мы встречаем погребение дружинника и его боевого коня. Найдены они большей частью под Киевом, в самом Киеве, в Черниговских курганах, в Гнездовье, в южном Приладожье и в Роcтово-Суздальской земле. Нет ни одного погребения с конем ни на территории дреговичей, ни у радимичей, ни в обычных кривичских курганах, т. е. в районах наибольшего влияния «балтского субстрата» на славянские племена.

[eugene-march]

В заключение можно сказать, что в конце I и начале II тысячелетия с развитием феодальных отношений и усилением роли конного войска в феодальных дружинах распространился обычай погребать умершего дружинника с конем как с частью имущества последнего. Этот обычай можно наблюдать у ряда славянских, балтских и финских племен. Следовательно, мы не можем связывать эту черту погребального ритуала в древнерусских курганах X-XI вв. с влиянием прото-балтских племен на славянское население Верхнего Поднепровья, где к тому же эти памятники и не встречаются.

Остановимся теперь на погребальном инвентаре. В. В. Седов неоднократно подчеркивает, что речь может идти не о прибалтийском импорте, а «исключительно о местных украшениях, имеющих прототипы или аналогии в вещевых коллекциях древних литовско-латышских племен» . В качестве доказательства В. В. Седов приводит карту «балтских» эле-ментов в древнерусских курганах . а) Вайнаги - головной убор латгалов, состоящий из нескольких рядов спиральных пронпзок. Эти головные уборы были найдены в нескольких длинных курганах кривичей, а также в некоторых более поздних (круглых) курганах Верхнего Поднепровья и Подвинья. На территории радимичей и дреговичей они не встречены ни разу. Как известно, в длинных курганах имеется (кроме вайнаг) целый ряд других вещей балтского типа. К их числу относятся трапециевидные подвески, предметы с выемчатой эмалью и др. Как отмечает сам автор, эти балтские элементы встречаются только в поздних длинных курганах и не но всей территории кривичей, а лишь на границе с балтскими племенами. Присутствие балтских элементов у кривичей сам В.В. Седов объясняет «захоронениями в этих насыпях части местного балтского населения, попавшего под славянское влияние» . Таким образом, погребения с вайнагами в Верхнем Поднепровье, как признает сам В.В. Седов, принадлежат не славянам, попавшим под влияние балтов, а балтам, причем балтам, находящимся под влиянием славян.

б) Змееголовые браслеты. В. В. Седов отмечает, что основная часть их происходит из той части Восточной Европы, где до прихода славян жили балты. Змееголовые браслеты появились в Прибалтике в IX-XI вв. в могильниках люцинского типа. Ф. Д. Гуревич связывала широкое распространение их с культом змеи, который долгое время бытовал здесь, особенно у населения Литвы . В XI-XII вв. такие браслеты получили широкое распространение у славянских и финских племен. Предположение В.В. Седова о том, что они чаще всего встречаются на территории, занятой в древности балтами, не совсем соответствует действительности. Ареал их значительно шире. Они встречены в Южном Приладожье, на Белом озере, в Ярославском и Костромском Поволжье, в Волго-Окском междуречье и т.д. . Меньше всего их найдено на территории древней балтской гидронимики (у кривичей, дреговичей и радимичей). Так, в верховьях Волги, Днепра и Двины (т.е. на территории летописных кривичей) они найдены примерно в 10-15 курганах, у радимичей - в 5, у дреговичей - в 2 . Наибольшее их число приходится на Ярославское и Костромское Поволжье, а также на бассейн Клязьмы, т. е. на территории, занятые в древности не балтским, а финским населением, которое затем было вытеснено славянами.

По технике изготовления эти браслеты можно разделить на две группы: одни, более сложные, были привозными и происходят из Прибалтики; другие, простые, изготовлялись местными мастерами. Прототипом для таких простых браслетов также служили прибалтийские змееголовые браслеты. Поздняя дата появления и распространения этих браслетов (XI- XII вв.), их довольно широкий ареал и наличие наибольшего количества этих браслетов на территории финских племен может свидетельствовать только об импорте (этой точки зрения придерживается и большинство исследователей), тем более что в данный период существовали довольно интенсивные связи Прибалтики с русским Северо-западом. А импортные предметы, как отмечает сам В.В. Седов, «не могут быть использованы для каких-либо этнических выводов». Что же касается культа змеи, который, по мнению В.В. Седова, был характерен для балтских племен, а из всех восточнославянских племен только для белоруссов, то и этот его тезис не находит подтверждения в этнографическом материале. Детальный анализ указанного положения дан в работе М.Я. Гринблата . М.Я. Гринблат отмечает, что культ змеи существовал с древнейших времен у многих народов мира, в том числе и у прибалтийских и у восточнославянских племен независимо друг от друга. Причем наибольшего распространения поверия о змеях среди славянского населения получили на юге у украинцев. В заключение он пишет: «таким образом основной этнографический довод В.В. Седова - почитание змей, существовавшее якобы исключительно у древних балтов, а от них воспринятое белоруссами, — беспочвенный»

Привлечение же В.В. Седовым спиральных браслетов в качестве одного из признаков балтского субстрата вообще неправомерно. Их найдено всего несколько экземпляров у кривичей и нет ни одного у дреговичей и радимичей. Как отмечают исследователи, все они, бесспорно, являются импортными . Следующая категория - шейные гривны. Шейные гривны в начале I тысячелетия широко бытовали в Прибалтике, у финских племен (мордва и мурома), а также у всех славянских племен, как западных, так и восточных. Появились они в X в., но наибольшего распространения достигли в XI-XII вв., а в XIII-XIV вв. постепенно исчезли. Известно значительное число их видов. В.В. Седов из всего этого разнообразия выбирает только один вид - шейные гривны как пластинчатые, так и витые, с заходящими концами, завершающимися или розеткой, или многогранником. Он часто встречается у радимичей, а пластинчатые гривны получили даже наименование «радимичских». Наиболее ранний тип гривен с заходящими концами, оканчивающимися многогранником, но сделанных из дрота ромбического сечения, известен из Финляндии и датируется VIII—X вв. (Финляндия считается их родиной) . В XI -XII вв. у радимичей появляются пластинчатые гривны (дающие в сечении треугольник), аналогичные финским . В это же время в Прибалтике (Нукшинский могильник) появляются пластинчатые гривны, аналогичные финским, но в отличие от последних (так же как и от радимичских), на концах их нет многогранников, они заострены . Второй вид - витые гривны, составляющие значительное большинство среди древнерусских гривен, представлены значительным разнообразием форм. Витые гривны с заходящими концами, оформленными многогранником или розеткой, известны в основном с территории радимичей и в единичных экземплярах в Калининской, Псковской и Рязанской областях и в одновременных им памятниках Прикамья. Следовательно, за основу типа мы можем взять только заходящие концы, ибо во всем остальном славянские гривны резко отличаются от прибалтийских.

Родиной этого вида гривен, судя по всему, является Финляндия, где найдены наиболее ранние экземпляры (VIII-X вв.) и откуда, по-видимому, они в XI-XIII вв. распространились в Прибалтику, Приднепровье и Прикамье, где слегка видоизменились и приобрели отдельные специфические черты, характерные для той или иной области. У латгалов и приднепровских славян гривны с заходящими концами появились почти одновременно в X - начале XI в. Естественно, что мы не можем поэтому считать древнеруссие гривны радимичей украшениями, имеющими балтский прототип. Следующая категория вещей - подковообразные фибулы и звездовидные пряжки. Подковообразные фибулы, появившись в IX-X вв. в Приалтике (в том числе и в Эстонии), Скандинании, на о. Готланд, в Финляндии, затем в XI-XII вв. получили широкое распространение на всем Северо-западе Восточной Европы . Они найдены также в незначительном количестве на землях летописных кривичей, радимичей и дреговичей, но наибольшее число находок на Руси падает на Петербургские, Приладожские, Владимирские курганы и т.д., т.е. на области, где преобладало финно-угорское население. Широкий ареал этих фибул делает несостоятельным довод В.В. Седова о том, что они характерны для славянской территории с древней балтской гидронимикой.

И Э.С. Мугуревич и В.А. Мальм связывают распространение этих фибул с развитием торговли прибалтийских народов с Киевской и Владимиро-Суздальской Русью и считают их импортными . Звездовидные фибулы заслуживают особого внимания. Их лучи настолько похожи на лучи радимичских височных колец, что Л. Нидерле считал родиной их землю радимичей . Однако уже Б. А. Рыбаков отметил, что у радимичей они встречаются крайне редко, а основной район их распространения - Прибалтика (Латвия), где они известны в памятниках XI-XIII ив. . Это обстоятельство и дало возможность В.В. Седову сделать вывод о существовании балтского прототипа для славянских звездовидных фибул. Э.С. Мугуревич на основе анализа инвентарей Восточной Латвии приходит к выводу, что звездовидные фибулы XI в., найденные на территории кривичей и радимичей, неполностью аналогичны латгальским фибулам. «Создается впечатление, - пишет он, - что латгальские фибулы, которые в целом относятся к XI-XII вв., отлиты по образцам фибул кривичей и радимичей, причем отдельные находки свидетельствуют, что отливка происходила на месте» . Таким образом, по-видимому, здесь, вопреки положению В. В. Седова, славянские предметы послужили прототипом для балтского вида украшения.


Попробуем подвести итоги анализу балтских элементов в археологическом материале дреговичей, кривичей и радимичей - племен, послуживших основой для формирования белорусской народности. Можем ли мы говорить о значительной роли «балтского субстрата» и материальной культуре этих племен?

Анализ погребального обряда свидетельствует против В.В. Седова. Сопоставление погребальных памятников славян и балтов конца I тысячелетия показывает, что уже в этот период у славян существовал общий для всех племен вид погребального ритуала - курганы с трупосожжениями, в то время как у соседних с ними балтских племен единого обряда еще не было (нам известны курганы с каменными кольцами у литвы, грунтовые могильники латгалов и т.д.). Ассимилированные славянами балтские племена не оказали сколько-нибудь существенного влияния па последних (исключением, пожалуй, являются длинные курганы кривичей). Что же касается памятников XI-XIII вв., то здесь речь может идти не о влиянии отдельных протобалтийских племен на отдельные славянские племена (радимичей, дреговичей и кривичей), а о взаимосвязях Киевской Руси с Прибалтикой (Латвией, Литвой и др.).

В.В. Седов говорит о кострищах в основании славянских курганов (хотя вынужден заметить, что у балтов этой черты погребального ритуала нет), приводит как доказательство теремки дреговичей (хотя они также нехарактерны для балтов), берет восточную ориентировку латгалов, погребения с конем пруссов и литвы и т. д., игнорируя тот факт, что указанные черты широко известны и у других народов. Начиная свою работу с тезиса о том, что импортные вещи не могут быть использованы для каких-либо этнических выводов, он в то же время широко использует их для доказательства своих взглядов. Таким образом, на наш взгляд, роль балтского субстрата в истории верхнеднепровских славян В. В. Седовым несколько преувеличена.