К началу раннего периода (суммарно последняя треть I – середина II в. н. э.) относятся сведения Тацита об этносе venethi и Кл. Птолемея (восходящие, вероятно, к Марину Тирскому) об этносе Σταυανοί.
Наиболее полно этим ранним славенам-славанам-ст(л)аванам территориально, хронологически и культурно соответствует культура поздней штрихованной керамики (КПШК) середины I в. до н. э. – середины III в. н. э., а также расположенные восточнее и близкие ей группы памятников, отчасти продолжающие традиции милоградской культуры (суммарно между средней Западной Двиной, средним Неманом, верхним Днепром, а также на севере Припятского Полесья). Уже с I в. до н. э. чувствуется взаимодействие КПШК с зарубинецкой культурой Полесья (ЗКП), оставленной (как и поднепровские варианты ЗК) бастарнами.
Симптоматично существование в середине I в. до н. э. – 70-х гг. н. э. городища Ивань (КПШК) в северном Полесье, в керамике которого чувствуется влияние ЗКП и возникают формы типологически переходные к раннеславянским «корчакско-пражским» формам сосудов IV в. н. э.). Важным рубежом в развитии контактов КПШК и ЗКП является гибель в середине – третьей четверти I в. н. э. ЗКП как самостоятельного культурного явления.
После этого в Полесье и Подляшье, к югу от КПШК, возникают поселения и могильники конца I – начала III в., несущие черты и КПШК и ЗКП (Хабищи, Курадово, Радость-2, Красное село и др.), а элементы ЗКП распространяются на основной части территории КПШК. Эти недавно исследованные памятники («группа Курадово») частично заполняют ту «зону археологической трудноуловимости», которую Д.А. Мачинский выделил на территории Полесья, будучи уверенным, что именно здесь будут обнаружены базовые древности славян конца I–V вв.
Рубежным событием в истории славянства и всей Европейской Скифии является проникновение в её лесостепную и степную чернозёмные зоны около рубежа II/III – начала III в. н. э. готов, вандалов и других германских племён.
В это же время (конец II – середина III в.) на территории Белоруссии и Восточной Литвы прекращает своё существование большинство памятников КПШК и, возможно, «группы Курадово». При этом в отношении КПШК речь не идёт о насильственном прерывании развития культуры, а, скорее, об уходе её носителей (Ушинскас 1989; Егорейченко 2006: с. 110–112). Западная часть её территории занимается в конце II–III вв. в результате этнокультурного импульса с запада балтской культурой восточнолитовских курганов, а восточная часть заселяется к IV в. носителями банцеровской культуры, распространяющейся с северо-востока. Из этого следует, что выселяться носители КПШК могли лишь на юг, в Припятское Полесье и прилегающие к нему территории.
И именно на территории восточной Литвы, там, где балтская культура сменяет «славенскую» КПШК, обнаруживается мощный пласт топонимов (преимущественно гидронимов) с корнем šlav-, соответствующий той западной части ст(л)аванов Кл. Птолемея, которая в первой половине II в. и граничила с западными балтами-судинами. С середины III в. н. э. и до настоящего времени эта территория занята доминирующим балтским населением, и поэтому возникновение этого пласта «славенских» балтских топонимов не могло произойти позднее III в. н. э. (река Šlavanta, озеро Šlavantas, река Šlavė, на которой расположена деревня Šlavėnai – т. е. река Слава и деревня Славены, поле Šlavintai и городище КПШК Славичи в соседней Белоруссии и т. д.)
Лингвистический анализ этого гидронимического пласта показывает его исконную связь с этнонимом *slavēne/slavāne (Vanagas 1981; Мачинский 2008; Кулешов 2008). Очень сходный сгусток гидронимов с корнем slav-/slov- наблюдается к югу от Припяти, на территории, насыщенной и иными архаичными славянскими и балтославянскими гидронимами (Трубачёв 1968: с. 282–285, карты 11 и 16) и соответствующей более поздней «славянской прародине» середины III – конца IV в.
Вероятно, тот этнокультурный массив, который Тацит обозначает этнонимом «венеты», включал не только славен, но и родственных им балтов на севере – носителей днепро-двинской культуры. Однако общая направленность набегов венетов в сторону певкинов на юг и в сторону феннов на север подчёркивает «меридиональную», картографически «вертикальную» направленность активности славен на юг и на север, предвосхищающую такую же направленность основной структурирующей оси Руси – из варяг в греки и обратно.
Следующий и решающий этап в истории ещё единого славянства хронологически охватывает середину III – середину V в. Территориально ядром, второй «прародиной» его около середины IV в. была область всего Припятского Полесья и примыкающих с юга районов, ограниченная на востоке Днепром от устья Березины до Киева, на юге – верхним Тетеревом около Житомира, с неопределённой северной границей.
Эта территория, очерченная по распространению поселений пражской культуры фазы 0, выделенной И. О. Гавритухиным (Гавритухин 1993; 2000; 2003), полностью соответствует той «зоне археологической трудноуловимости», которую ранее выделил Д. А. Мачинский (1976) и которая тогда не была заполнена какими-либо памятниками III–IV вв. В конце IV – середине V в. (фаза 0/1) пражские памятники появляются на верхнем и среднем Днестре, верхнем Западном Буге и верхнем и среднем Повисленье.
КПК фазы 0 и 0/1 отличается цельностью, простотой и таинственностью. Её признаки – открытые (возможно, изредка – укреплённые) поселения, подквадратные землянки с печью в углу и простейшая глиняная посуда, где доминируют горшки «пражского типа» в форме «матрёшки без головы», главный признак которых – отсутствие ярких признаков (нет выраженного венчика и плечика, отсутствует орнаментация). При этом сосуды отличаются цельностью и выразительностью формы, плавностью очерчивающих её линий. В ранней КПК почти отсутствуют свои особые и импортные украшения, что усугубляется отсутствием пока не обнаруженных могильников.
Истоки культуры можно искать в сдвигающейся на юг и трансформирующейся КПШК, в «смешанных» памятниках типа Курадово с элементами КПШК и ЗК, прекращающих существование в начале III в., в других группах «лесных» памятников; не исключено и влияние отдельных элементов вельбаркской «готской» культуры. Но в целом появление КПК – это результат ещё одной трансформации предшествующих культурных групп «славянского круга».
Тем потрясением, которое способствовало кристаллизации КПК, было вторжение в причерноморские лесостепи и степи в начале III в. готов, носителей вельбаркской и основных создателей черняховской культуры и готского протогосударства (Щукин 2005). Под воздействием этих событий в поречье и на левобережье Днепра на базе предшествующих групп памятников, безосновательно именуемых «постзарубинецкими» (Мачинский, Кулешов 2004; Мачинский 2008), около середины III в. возникает киевская культура (КК). В западной части её территории, между Березиной и Сожем, «у истоков Борисфена» ещё ранее, в I – начале III в. фиксируются некие nevri/nervi (Плиний Старший; Аммиан Марцеллин), судя по всему, бывшие «балтийским племенем периферийной зоны» (Топоров 2006: с. 21).
Территория и хронология КПК фазы 0 на данном этапе изучения поразительно соответствуют тому, что сообщает о венетах в связи с событиями 340–375 гг. Иордан. На этой «второй прародине» славянства, в бассейне Припяти и на Днепре, обнаруживается серия гидронимов, напрямую соотносимых с этнонимом славен/словен (Славута, Случь, Славечна/Словечна, Славутич/Словутич), здесь же отмечен сгусток наиболее древних славянских и самых южных балтских и балтославянских гидронимов (Трубачёв
1968; Кулешов 2008; Мачинский 2008).
Готы ок. 376–378 гг. потерпели сокрушительное поражение от хуннов, и славене получили новые возможности для миграций на юг и запад, разнося свою «корчакскую культуру» в V–VI вв. до южного берега Балтики, до Эльбы и Влтавы, до нижне-среднего Дуная, до пограничья лесостепи и степи и инкорпорируя в себя иные, родственные и чужеродные этнические и культурные компоненты.
Включение в состав славен одного такого родственного этнокомпонента, вероятно, и привело к возникновению особой славяноязычной ветви – антов. Все письмен-
ные источники знают это этнополитическое образование рубежа IV/V – начала VII в. лишь западнее Днепра, неподалёку от низовьев Дуная и черноморского побережья (Мачинский 2008). Однако один из этнокомпонентов антов имеет истоки на среднем и верхнем Днепре и на его лесном и лесостепном Левобережье. Вот сверхкраткая археолого-историческая родословная этого компонента.
Группы расположенных здесь так называемых постзарубинецких памятников конца I – начала III в. находятся преимущественно в зоне доминирования балтской гидронимии и территориально частично соотносимы с этносом nevri/nervi (Плиний Старший, Аммиан Марцеллин), а возникшая на их базе киевская культура (КК) соотносится с golthe- scytha (Иордан). После разгрома готов и исчезновения черняховской культуры в конце IV – первой половине V в. КК порождает, по мнению археологов, около середины V в. в лесной зоне колочинскую культуру (КОЛК), а в лесостепи – пеньков скую (ПК).
В весьма подробном «каталоге народов» начала VI в. (Иордан) при переводе его на реальную географическую карту оказывается, что в днепровской левобережной лесостепи
доминируют степняки-акатциры, которые не могут быть носителями ПК, однако присутствие их здесь археологически всё же улавливается. На северо-западе, в направлении к Балтике, т. е. в верхнем Поднепровье, акатциры (по Иордану) соседят с балтами-эстами, с которыми можно соотносить ряд «балтских» культур от Балтики до Верхнего Поднепровья, в том числе и КОЛК. Подозрение в умозрительности такой этнокарты нейтрализуется аналогией: венеды Плиния Старшего (по источникам III–I вв. до н. э.) и продолжающего его архаичную традицию Кл. Птолемея локализуются на побережье Балтики (Мачинский 1976; Мачинский, Кулешов 2004), а позднее венеты (тот же этноним в иной огласовке) Тацита и Иордана в I–IV вв. обитают вдали от моря, к западу от Березины и Днепра. С уходом славен на юг и запад в лесной зоне севернее Полесья и Посеймья могла образоваться сплошная область балтоязычного населения, на которое перенесли название знаменитейших балтов – эстов. Ничто не мешало Иордану сделать северо-западными соседями левобережных акатциров «многочисленный народ венетов», обитающий «на огромных пространствах» и помещаемый им на «этнокарте» IV в. между готами и эстами, или же этногруппу golthe-scytha, локализуемую к северу от готов. Однако он не сделал этого, так как, видимо, имел информацию именно об эстах. В любом случае в Верхнем Поднепровье, находящемся в зоне сплошной балтской гидронимии, письменные источники последовательно фиксируют в I–VI вв. этнонимы nevri/nervi, golthe-scytha, aesti и не знают здесь этнонимов venethi, sclaveni и anti.
Но в любом случае ошибочным, некорректным и недостойным является получающее широкое распространение среди археологов именование всех памятников I–VII вв. в очерченной зоне «памятниками славянского круга» или «раннеславянскими древностями» (Гавритухин, Лопатин, Обломский 2004). В соответствии с данными лингвистики и письменных источников и из уважения к сошедшим с «арены истории» старшим родственникам их следует именовать, как минимум, «памятниками восточного балтославянского круга». Тем более, что различные балтские и балтославянские этногруппы (нерева, кривичи) сыграли заметную роль в формировании древнерусской государственности и народности.
Выдающуюся роль в истории славянства сыграло пребывание наиболее активных его группировок в Подунавье и на Балканах в VI в., в основном на северном берегу Дуная, а в VII в. и на южном, вплоть до Эгеиды (Мачинский 1976; 1981; Шувалов 1998). Отметим ещё один пример трансформации славянской культуры. Те славене, к северу от Дуная, которых чаще всего упоминают письменные источники под именем sclavene, sclavi и т. д., уже не были носителями «чистой» КПК, а оставили разнообразные памятники, на нижнем Дунае условно объединяемые в группу Ипотешть-Кындешть-Чурел (ИКЧ), а на среднем Дунае – в другие группы. У этих славян наличествуют лишь отдельные элементы КПК, смешанные с элементами культуры населения Восточно- Римской империи, местного романоязычного населения, соседних германцев и аваров.
Поразительно, как в этом «этнокультурном состязании» северные лесные славене сумели победить, сохранив и язык, и особенности социальной организации, и особенности своей этнопсихики. В этом можно видеть последствия той культурно-языковой консолидации, энергетического и демографического «взрыва», который славене пережили ещё на севере, в бассейне верхнего и среднего Немана, Припятского Полесья и Тетерева.
Дальнейшая история восточного славянства связана с постепенным движением южных и частично западных групп славен начиная со второй половины VII в. из Прикарпатья, Волыни, Подунавья и Поднестровья, а возможно, и из областей между Эльбой и Западным Бугом обратно на северо-восток в области своих первых «прародин» и далее, вплоть до Ильменя и Волхова. В этом движении много неясного. На пути южане встречали и оставшихся на месте «чистых» славян, группы родственного населения, условно – балто славян, и балтов. Но в итоге имя *slavēne, трансформировавшееся к IX в. в slověne, было донесено до Ильменя, и от Волхова до нижнего Дуная в VIII – середине IX в. возникла та близкородственная по языку и происхождению славянская и балтославянская этническая среда, внутри которой и стали кристаллизоваться первые протогосударства и «вертикальные» многофункциональные пути в направлении север – юг и обратно.
Антропология валдайского типа.
Примерная географическая локализация валдайского антропологического типа литовцев, белорусов и западных русских:

Среди балтских групп наибольшую близость по отношению к русским западно-валдайского варианта и валдайским же белорусам демонстрируют литовцы, "облако" выборок которых значительно трансгрессирует с зоной размещения - первых.
На рисунке 1 можно видеть, что литовцы, расселенные на юго-востоке Литвы и принадлежащие к валдайскому типу (Алексеева, 1965, 1973; Дерябин, 1998), оказываются почти идентичными с русскими и белорусами этого же типа. Во всяком случае, кластер, объединяющий группы валдайских литовцев, практически целиком размещается в границах объединения западно-валдайских русских и оказывается очень близким к валдайским белорусам. Напротив, литовцы неманского антропологического варианта (Дерябин, 1998), расселенные в остальной и большей части Литвы, обнаруживают меньшую трансгрессию по отношению к валдайским русским, белорусам и литовцам. Примерно половина выборок литовцев, принадлежащих к неманскому варианту, оказывается вне зоны размещения на графике валдайских групп.
Рис.1:

Обозначения: 1 - русские западно-валдайского варианта, 2 – русские восточно-валдайского варианта, 3 - русские собственно верхнеокского варианта, 4 - русские десно-сейминского варианта, 5 - белорусы валдайского типа, 6 - литовцы неманского варианта, 7 - литовцы валдайского типа, 8 - латыши латгальского варианта, 9 - лытыши курземского и земгальско-видземского вариантов, 10 - эстонцы восточно-эстонского варианта.
Процентная таблица компонентов в европейских популяциях из проекта V. Verenich:

График чрезвычайно интересный и совпадает с данными антропологии, в частности со схемами антрополога В.Е. Дерябина.
Можно отметить ряд близость центральных, южных русских, белорусов, украинцев, литовцев и латышей. По сути это единый балто-славянский кластер со своими локальными особенностями и преобладанием североевропейского компонента, второй атлантическо-средиземноморский. Эстонцы в том же кластере и , в целом, похожи на латышей и северных русских, отличаясь от последних практически полным отсутствием "самоедского" и "северного сибирского" компонентов. Особенно близки русские, белорусы, литовцы и латыши.
Здесь лишь попытка применения междисциплинарного подхода и вероятное совпадение данных археологии, антропологии и генетики.